Сказки о воображаемых чудесах - Кинг Стивен. Страница 63

Я решительно уставился на огонь. Далеко позади я расслышал неясный звук: мягкий гортанный рык. Наверное, это просто осенний ветер шумит в трубах.

— Вам бы лучше собрать вещи и уехать из этого дома, — сказал я, снова прикуривая сигарету.

— Он последует за мной. Теперь он всегда сопровождает меня. Иногда исчезает, словно у него поблизости есть еще какие-то дела, но потом возвращается. Моя экономка видела его — можешь ее расспросить. Решила, что это призрак собаки, которая жила здесь когда-то. И мой дворецкий тоже. Повар и горничные словно сговорились его не замечать. Но некоторые из них жалуются, что в дом с кухни иногда пробирается огромный кот.

Раздался долгий звук, будто мимо скользнуло что-то тяжелое.

Взгляд Артура устремился поверх моей головы. Я увидел, как он наблюдает за чем-то, что проносилось у потолка. Лицо его снова позеленело, но он кивнул с улыбкой и сказал:

— Он ушел ненадолго. Я разглядел шрамы на его боку. Бедняга. Должно быть, ему больно. Ах ты чертов бедняга.

С меня было довольно. Я поднялся и сообщил ему:

— Сэр, у меня очень напряженный график, и я буду занят с самого раннего утра. Полагаю, вы осознавали это, когда приглашали меня погостить. И я совершенно не понимаю, как помочь вам в вашей беде — какова бы она ни была. Чего вы ожидали от меня?

— Я хотел, чтобы меня просто выслушали. Что еще тут можно сделать? Я бы попросил тебя застрелить его, если бы это помогло. Но это не поможет: зверь явился из тьмы, что царит у меня внутри. Из той тьмы, куда мы отправляемся, когда спим. Он хочет увлечь меня обратно, не выпускать меня — может, поиграть со мной там. А может, исполнить то, для чего предназначен: разорвать меня на куски. Сожрать. Как тех несчастных христиан из книги.

— Прошу меня извинить, — сказал я. — Уже полночь. Может, мне позвать вашего слугу? У вас есть какое-нибудь снотворное?

— Да, отправляйся спать, — ответил Артур. Лицо его застыло в холодной маске отвращения.

Я стоял в дверях курительной. Коридор мягким розоватым светом освещала одна-единственная лампа на столике. По изгибу лестницы спускалась горничная, держа в руках стопки какой-то ткани — возможно, столового белья. Она направлялась к обитой войлоком двери, что вела в крыло для слуг. Я оглядел ее аккуратную крепкую фигуру и тут заметил: не успела она дойти до двери, как что-то легко прыгнуло перед самым ее носом, перелетев из тени в полумрак. Девушка помедлила, сделав вид, что ей надо поправить одну из стопок белья, которая вовсе и не соскальзывала.

Я увидел, как лихорадочно блестят его глаза. Он смотрел на меня с полным равнодушием. Наполовину скрытый в тени, но все же плотный, он казался неуловимым присутствием самой ночи. Однако, как сказал дядя, он был домашний зверь — зверь запертых домов, где оставляют для него одну дверь открытой, отчаянно надеясь, что однажды он выйдет наружу и не отыщет пути назад. Зверь, который также принадлежит внутреннему миру мозга. Зверь, запертый в человеческой душе.

Глазами зрителя в театре я увидел, как зверь прыгает на него, промахивается, каждый раз промахивается, а дядя убегает сюда, в наш мир. А затем его страх тоже появляется снаружи: отвергнутый, но все еще привязанный к нему неразрывной нитью. Воплотившийся.

Лев скрылся за углом, и горничная смогла пройти в дверь. Коридор опустел.

Я вернулся в курительную. Он сидел и тихо плакал, этот несчастный старый ребенок, и на его боку зияли незаживающие раны ужаса.

— Ладно, Артур, — сказал я ему. — Все нормально.

— Мне не хочется оставаться одному, — ответил он, словно извиняясь.

— Вы и не останетесь. Плевать на театр. Завтра я с ним разберусь.

Вскоре мы отправились наверх и прошли по одному из коридоров в его спальню. В комнате было пусто, стояла тишина. Занавески на окне сходились не до конца, и было видно, как за окном в облаке медленно плывет луна.

Мы выпили еще по бокалу бренди, и он лег спать. Во всяком случае, расположился на кровати и накрылся одеялом. С подушек на меня уставилось его круглое осунувшееся лицо.

— Я знаю, с этим ничего нельзя сделать, — сказал Артур. — Когда он вернется…

— Я разбужу вас, — отозвался я. — А пока спите.

Я спросил себя, может ли он прийти, пока Артур будет спать. Конечно, может, в этом-то и был весь смысл. Покинув Артура, он оказался снаружи. Дядин страх встретить зверя в своей голове сменился — и не без причины — страхом, что лев доберется до него, пока он будет спать.

Электрическое освещение на верхних этажах было тусклое. Я сидел в кресле под этим неясным светом, и сквозь меня прошла полночь. Время подходило к двум. Я курил, смотрел на часы и жалел, что не догадался принести с собой кофе.

Но даже при всем этом я был начеку. Артур спал мертвым сном. Я не мог отделаться от мысли, что он и правда умер. Что же мне было делать с ним? Не подпускать к нему зверя, а утром увести его куда-нибудь, обойти всех специалистов, которые занимаются галлюцинациями и расщепленным сознанием, Бог его знает? Работа мозга зачастую идет без нашего ведома, в потайных комнатах бытия, и мы не знаем, что там происходит. Я искренне надеялся, что мой разум предложит мне какой-то план, но не очень-то верил в то, что такой план вообще возможен.

Ведь теперь я знал — конечно же, знал! — что это был не просто сон, не мираж. Я видел. Я — личность приземленная, и самым практичным было просто признать, что я видел его. Отрицать это значило самому пополнить ряды фантазеров или безумцев.

Он вернулся, когда часы пробили четверть четвертого.

Вошел через дверь.

Его появление было похоже на театральный эффект с хитроумной системой из рычагов и люков.

Прибыв на место, он отряхнулся. Экономка убедила себя, что это был призрак собаки; и правда, в нем было что-то собачье, как и во всех крупных кошках: тиграх, пантерах и прочих. Но морда его была свирепой и злой, глаза — бездонными колодцами тлеющего огня, который опалил черным его гриву. Как и говорил Артур, от льва и правда несло. Как он, ребенок, мог знать, какой у львов запах? Но, может, львы и не пахнут мясом; может, он просто услышал об этом где-то и наделил своего именно таким душком. Ибо все это было его созданием — его, да еще того художника, что с такой грозной силой изобразил этого зверя и его сородичей на арене Неронова цирка.

Я пообещал Артуру, что разбужу его, когда зверь вернется. Я громко позвал его по имени, и дядя открыл глаза, тут же придя в себя.

— Он здесь?

— В дальнем углу комнаты, у окна.

Луна скрылась, но слабый электрический свет вырисовывал льва так же четко, как и перо живописца на той самой картине.

Лев не смотрел ни на меня, ни на Артура. Он оглядел заставленную громоздкой мебелью комнату, а затем, мягко ступая по полу, дошел до двери ванной, толкнул ее головой и исчез внутри.

В совершенном безмолвии ночи мы с Артуром слушали, как он лакает струйкой стекавшую воду — действительно ли в ванной капало? Был ли ручеек из крана настоящим или призрачным?

Закончив пить, лев вернулся, на сей раз не через дверь, а просто прошел сквозь стену. Он стоял, свесив голову и медленно махая хвостом.

И тогда меня как поразило. Я бы не смог описать этого чувства, но внезапно я понял, что он выглядит жестоким только в силу инстинкта, да еще и эти полосы на боку, которые еще не до конца затянулись. Он все-таки был животным. Он чувствовал голод, а до недавнего времени еще и жажду, и порой предпочитал входить через дверь, а не появляться из-под земли или проходить через стены.

И тогда я заговорил с ним. Обратился к нему по имени: «Лев».

Он фыркнул, повернулся и посмотрел на меня своим ужасным взглядом, в котором горело адское пламя. На самом деле в зрачках просто отражался свет.

— Он тут, — сказал я ему. — Вот тут. Посмотри сюда.

Он повернул голову, словно поняв, о чем я говорю. И я увидел, как Артур готовится к бою. И тогда я сказал уже Артуру: