Стальная хватка империи - Васильев Сергей Александрович. Страница 54

– Александр Георгиевич… Саша! – Маша посмотрела на начальника с искренним недоумением. – Но я не вхожу в избранный круг, не допущена в Джекил-клуб и не специалист по взрывчатке. Как?

– Я все продумал, – торопливой скороговоркой зачастил Канкрин. – Ваша курьерская служба получит задание доставить в клуб абсолютно легальный, но габаритный груз. Пока ты будешь оформлять документы, твои «помощники-носильщики», знакомые по Уругваю, аккуратно спустят в подвальное окно шашку с радиовзрывателем, закрепив антенну на решетке. Бочки стоят под проемом. Останется только отойти на безопасное расстояние и послать радиосигнал…

– А если не получится? – обреченно спросила Маша.

– Тогда штурм, – вздохнул Канкрин. – Нас пятеро, еще четверо у Савинкова, а сколько там будет охраны и как организована ее работа, мы не знаем… Это, кстати, еще одна моя нижайшая просьба: нужна хоть какая-то информация.

– Нас, стало быть, десять, Александр Георгиевич, – грустно улыбнулась Маша. – Я поняла. Надо, чтобы обязательно получилось.

20 мая 1902 года. Петербург. Красин

Леонид Борисович Красин который день не ложился допоздна. Дела как сказочный дракон: отсечешь одну голову – вырастают три другие. Во всем остальном он успел свыкнуться с ролью товарища министра, и новая работа ему нравилась, хотя реальные обязанности были гораздо шире официальных. Это только добавляло перчинки, делало существование сложнее, интереснее и даже опаснее, чем революционная деятельность. По крайней мере, царские жандармы на него не покушались ни разу, а с момента принятия им предложения Хозяина в него стреляли уже трижды.

Однажды это сделали бывшие товарищи по партии, во второй раз – промышленники, а последний – просто какой-то псих. К счастью, Хозяин знал толк в безопасности и снабдил его надлежащей охраной, поэтому все его потери – порванный пулей сюртук, брюки и пальто, испачканные в грязи, да сломанная об одного из бывших коллег-революционеров трость.

С одной стороны, это огорчало, ведь он гордился тем, что в прежние времена никогда не вызывал достаточных подозрений для столь радикальных мер, несмотря на проводимые им исключительно дерзкие операции. С другой стороны, масштаб, господа-товарищи, и везение! Чертовская удача, если принять во внимание хулиганскую натуру как самого Красина, так и императора.

Инженер усмехнулся, вспомнив визит загримированного царя на явочную квартиру в Баку. Мальчишество! Но как тонко все рассчитал! Обезоружил. А во время второй встречи, с участием Классона, предложив план электрификации «всея Руси», добил.

Роберта Эдуардовича монарх покорил практически сразу. И если на первой встрече недоверчивый ученый-изобретатель саркастически кривился, то по возвращении в Петербург он был приглашен на прием, ознакомлен со штатом, планом работы, бюджетом созданного под него института электроэнергетики и превратился из либерала в законченного монархиста. А вот он, Красин, еще побрыкался, поэтому вторая встреча с императором была не столь благостна.

Закончив свои дела в Баку, Красин в 1901 году прибыл в Питер по заданию ЦК во главе боевой технической группы РСДРП. Поручение формулировал лично Ленин, вдохновленный гвардейским бунтом, горящий желанием перехватить инициативу у Витте и превратить беспорядки, затеянные дворянской верхушкой, в полноценное общенародное восстание. Красину поручалось техническое обеспечение дерзкой акции непосредственно в Зимнем дворце – обесточить резиденцию, обрезать связь, заминировать помещения охраны и близлежащие казармы, пленить или уничтожить императора с семьей.

Акция должна была стать сигналом к массовым выступлениям столичных рабочих, но все сразу пошло не по плану. Ко времени их прибытия пролетариат к массовым выступлениям был готов, но совсем по другому поводу.

Царский манифест о восьмичасовом рабочем дне и запрете штрафов, страховании от безработицы и несчастных случаев, запрете детского труда и равенстве оплаты мужчин и женщин породил настолько контрреволюционные настроения среди трудящихся, что ни о каких антиправительственных акциях они не хотели и слышать, а агитаторам банально били морды. Революция сошла на нет сама собой.

Акцию отменили, и Красин перевел было дух, но в тот же вечер на конспиративной квартире его ждали…

– Ваше величество?

– Тсс… В последнюю нашу встречу в Баку я был Коба, Ленину и Потресову представился как Тиран. Выбирайте любой псевдоним…

Император улыбался, хотя в глазах его не было ни грамма веселья. И смотрел он на инженера оценивающе, как охотник на дичь, выбирая, куда лучше бить, чтобы не попортить шкуру.

– Если вы здесь, значит, все знаете…

Красин обреченно опустился на стул и нарисовал в своем воображении картинку тюрьмы-суда-каторги.

– Нет, не все, – не согласился с революционером монарх. – Я, например, не понял, что вас так тянет на мелкое хулиганство? Почему вы не хотите заниматься глобальным переустройством страны и срываетесь на малоперспективную уголовщину?

– Партийная революционная дисциплина, – промямлил Красин, хотя этот аргумент представлялся несколько глупым в данный момент.

Император, как ни странно, кивнул, потушил огонь в своих зрачках и аккуратно присел на соседний стул.

– Это хорошо, товарищ Красин, что вы серьезно относитесь к партийной дисциплине. Но даже она не избавляет человека от необходимости иногда делать личный выбор. Повторяю свое предложение, озвученное в Баку. Я хочу, чтобы вы и дальше занимались революционным преобразованием окружающей среды, но только более эффективно и ответственно. А глупости с захватом дворцов и заложников… Согласитесь, это ребячество, болезнь роста…

В тот вечер Красин дал себе зарок больше не участвовать в революционных авантюрах и работать исключительно легально. Как плохо он знал своего монарха! Как слабо представлял уготовленную себе роль…

Месяц спустя, стоя на качающейся палубе трампа, направляющегося из Марселя в Дурбан, он не мог поверить, что позволил уговорить себя отправиться в Южную Африку, в малоизвестный городок со звонким, как колокольчик, названием Кимберли, чтобы возглавить авантюру, по сравнению с которой штурм Зимнего дворца был действительно ребячеством.

– Ваша сфера интересов – горное оборудование, специалисты по разработке алмазных копей и, конечно же, само содержимое южно-африканских закромов, – напутствовал его монарх. – Четыре батальона африканеров (снайперы, саперы, разведчики, пулеметчики), действуя под вывеской бурских партизан, будут вашим боевым крылом. Они добывают себе славу, чины, награды, вы пополняете горнодобывающий, алмазный и золотой фонд Отечества. Десятую часть можете отдать в партийную кассу. Хотя, – император странно улыбнулся, – счастья вам это не принесет…

Вряд ли три фунта необработанных алмазов и пара пудов золота, затрофеенных в ходе лихих налетов «бурских партизан» на эшелоны, караваны и склады английских колонизаторов, сильно помогут отечественной экономике, но вот всевозможную горную технику и управляющихся с ней специалистов, соблазненных высокой оплатой и переправленных на Большую землю, определенно можно было записать в актив.

Как и целых четыре группы отчаянных головорезов, сформированные из революционных студентов-инженеров, подготовленных им лично и проверенных в деле на юге Африки…

А с партией император как в воду глядел. Ильич, почувствовав вместе с запахом денег привкус опасного конкурента за лидерство, облыжно обвинил Красина в растрате партийных средств и выпер из всех руководящих органов, разорвав отношения и сняв, таким образом, груз какой-либо ответственности [45].

Расплевавшись с РСДРП, Красин окончательно перешел в стан монарха-реформатора. Революционной риторики здесь было меньше, а революционных действий с огоньком, с риском – не в пример больше! Чего стоила хотя бы экстремальная экспедиция двух дирижаблей на реку Ирелях, куда доставили разведочную геологическую партию, потом – такой же бросок, только с «золотыми» специалистами – на реку Магаданку. А сразу две сотни электростанций, сооружаемых в авральном порядке в разных губерниях огромной страны! Эх, как там все интересно и масштабно разворачивается! Но началась эта проклятая война, и приходится заниматься совсем другими проектами.