Белое золото, черная смерть - Хаймз Честер. Страница 15

Этот праздник обильной пищи, веселья и высоких заработков перебивался фотомонтажом «Несчастная Африка». Голод в Конго, племенные войны, грех, пороки, болезни выглядели еще кошмарнее на фоне подборки «Счастливый Юг», где упитанные улыбающиеся чернокожие сидели за столами, которые ломились от еды, или разъезжали в автомобилях размером с добрый пульмановский вагон. Черные дети учились в ультрасовременных школах со стадионами и бассейнами, пожилые чернокожие в костюмах от братьев Брукс и платьях от Сакса с Пятой авеню шли в церковь, как две капли воды похожую на собор Св. Петра в Риме.

Внизу был белый транспарант с черными буквами:

И никто не обращал внимания на маленький плакатик, скромно притулившийся в углу: «Разыскивается кипа хлопка».

Внутри стены были увешаны похожими плакатами и лозунгами. Хлопковые кусты из папье-маше и стебли кукурузы из бамбука украшали интерьер. В центре экспозиции гордо высилась искусственная кипа хлопка с медной табличкой, на которой было выгравировано: «Наш последний рубеж».

У стены стоял огромный письменный стол с табличкой, где значилось: «Полковник Роберт Л. Калхун». Сам полковник восседал за столом, курил длинную тонкую сигару и добродушно поглядывал в окно на собравшуюся толпу гарлемцев. Он точь-в-точь походил на человека с плаката, что так щедро расплачивался со сборщиками хлопка: то же худое ястребиное лицо, та же львиная седая грива, те же пушистые ниспадающие усы, та же седая эспаньолка. На этом сходство заканчивалось. Его голубые глаза были холодны как лед, и он был прям как палка. Но одет он был в такой же черный костюм, с галстуком-шнурком, а на безымянном пальце его левой руки был массивный золотой перстень с инициалами.

На краю стола сидел молодой блондин в замшевом пиджаке и покачивал ногой. У него был вид выпускника Университета штата Миссисипи.

— Ты будешь с ними говорить? — спросил он хорошо поставленным голосом с легким южным акцентом.

Полковник вынул изо рта сигару и посмотрел на кончик пепла. Движения у него были размеренные, вид невозмутимый. Говорил он медленно, взвешенно, с южным акцентом, таким густым, как патока зимой:

— Нет, сынок, пусть еще побурлят. Цветных не надо торопить, когда надо, они сами придут.

Молодой человек глянул в щель между плакатами в витрине. Виду него был обеспокоенный.

— Мы не можем ждать вечность, — недовольно сказал он.

Полковник ослепительно улыбнулся, но глаза по-прежнему излучали холод.

— Куда ты торопишься, сынок? Тебя ждет девушка?

Молодой человек покраснел, потупил взор и виновато признался:

— От такого сборища ниггеров мне делается не по себе.

— Ничего страшного, сынок, — сказал полковник. — Помни: это ради их же блага. Учись думать о черных с любовью и состраданием.

Молодой человек саркастически улыбнулся, но промолчал.

В задней части зала стояли рядом два стола с табличками: «Прием заявлений». За столами сидели двое чернокожих клерков. Они бесцельно перекладывали бланки, чтобы чем-то себя занять. Время от времени полковник кидал на них одобрительные взгляды, словно желая сказать: вот смотрите, до каких высот вы, ребята, поднялись. Но у его помощников все равно были виноватые лица, словно у отцов, которых застали за потрошением копилок их малышей.

На улице, на тротуаре и мостовой, чернокожие выражали праведное негодование:

— Это же бог знает что! Такое — да в Гарлеме!

— Да покарает их Господь!

— Эти долболобы сами не знают, чего они хотят. То они отправляют нас на север, чтобы от нас избавиться, то начинают заманивать обратно.

— Поверь белым, и ты из «кадиллака» окажешься в канаве.

— Так мы им и поверили! Скорее я поверю мокасиновой змее.

— Сейчас я войду и скажу этому полковнику: «Хотите, значит, чтоб я вернулся на Юг?» Он ответит: «Ну да, друг мой». Я спрошу: «А голосовать разрешите?» — и он ответит: «Голосуй сколько хошь, только бюллетеней не бросай», — а я скажу: «И позволите жениться на вашей дочке?»

Окружающие покатились со смеху. Но одному шутнику этого показалось мало, и он сказал:

— Так что ты не идешь? Полковник тебя ждет не дождется.

Смех прекратился.

— Слушай, я же не делаю всего того, что должен был бы, — смущенно сказал остряк.

— Погодите, вот узнает об этом преподобный О'Мэлли, тогда он им покажет, — сказала крупная пожилая негритянка.

Но преподобный О'Мэлли был уже в курсе. Барри Уотерфилд, фальшивый детектив, позвонил ему и рассказал, что к чему. По распоряжению О'Мэлли он должен был посетить полковника.

Барри был широкоплеч, чисто выбрит, коротко острижен. Когда он еще боксировал на ринге, ему перебили нос. На его темно-коричневом лице сохранились и другие отметины, полученные им за годы карьеры телохранителя, вышибалы, грабителя и, наконец, убийцы. У него были маленькие карие глазки, едва видневшиеся из-за шрамов, и два золотых передних зуба. Его легко было опознать, что ограничивало возможности его использования, но Дику сейчас выбирать было не из кого.

Барри побрился, причесался, надел темный деловой костюм, но не утерпел и добавил пестрый галстук, изображавший оранжевый закат на фоне зеленых джунглей.

Когда, продравшись через толпу, он подошел к помещению организации «Назад на Юг», люди перестали болтать и уставились на него. Никто не знал Барри, но он надолго запоминался тем, кто его однажды видел.

Барри направился к столу полковника и сказал:

— Полковник Калхун, я мистер Уотерфилд из движения «Назад в Африку».

Голубые глаза полковника уставились на Барри, оглядывая его с головы до пят. Полковник сразу понял, что это за птица. Он вынул сигару изо рта, и его зубы ослепительно сверкнули.

— Чем могу быть вам полезен, мистер… как ваше имя?

— Барри Уотерфилд.

— Чем могу быть тебе полезен, Барри?

— Видите ли, мы собрали группу хороших людей, желающих вернуться в Африку…

— В Африку? — в ужасе воскликнул полковник. — Мой мальчик, вы сошли с ума. Вырывать с корнем из родной почвы этих бедняг? Не делайте этого ни в коем случае!

— Видите ли, сэр, это обойдется нам недешево. — Барри продолжал стоять, полковник не предложил ему сесть.

— Целое состояние, друг мой, — согласился полковник, откидываясь на спинку кресла. — И кто же будет платить за это дорогостоящее безумство?

— В том-то и все дело, сэр. Вчера вечером мы собрали всех желающих уехать, они внесли деньги, но какие-то бандиты их у нас отобрали. Восемьдесят семь тысяч. — Полковник тихо присвистнул. — Вы, наверное, об этом слышали, сэр?

— Нет, мой мальчик, не слышал. Я слишком занят нашей филантропией. Но мне очень жаль этих несчастных, хотя, возможно, это в конечном итоге случилось ради их же блага. Я недоволен тобой, друг мой. Честный негр, а сбиваешь с толку своих собратьев. Если бы ты знал с наше, ты бы и не помыслил о том, чтобы посылать их в Африку. В этих чужих краях их ожидают болезни и голод. Самое подходящее для них место — наш Юг. Мы любим наших черных и печемся о них.

— Вот об этом-то я котел поговорить с вами, сэр. Наши бедняги собрались уезжать, но раз они не могут вернуться в Африку, тогда им лучше поехать на Юг.

— Вот именно, мой мальчик. Присылай их сюда, и мы о них позаботимся. Их настоящий дом — счастливый Юг.

Молодые чернокожие клерки, усиленно внимавшие разговору, были потрясены, когда Барри ответил:

— Вынужден с вами согласиться, сэр.

Молодой блондин стоял у окна, вглядываясь в бурлящую толпу. Теперь он видел ее в ином свете. Негры больше не казались ему опасными, это были наивные, простодушные люди, и он с трудом сдержал улыбку, думая, как легко все сработает. Затем он что-то вспомнил, и чело его нахмурилось. Он подозрительно покосился на Барри. Этот черномазый был слишком уж податлив.