Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич. Страница 27

Калитка распахнулась. Фонарь осветил узкий коридор между двух шероховатых каменных стен, покрытую странными знаками каменную плиту у порога и тёмную брусчатку за ней, Кирилла, Сэдрика и высокого худого монаха в сером балахоне с капюшоном, очень хрестоматийно средневековом на Кириллов взгляд.

— Но ты знаешь, кто с тобой, Божье дитя? — монах поднёс фонарь ближе к Сэдрику.

Сэдрик взглянул хмуро и недобро — на лице монаха появилось точно такое же выражение.

— Это мой друг, — сказал Кирилл, кладя руку Сэдрику на плечо.

Монах отшатнулся, Сэдрик скинул с плеча ладонь Кирилла, взглянул неожиданно сердито. Кирилл растерялся.

— Ты войдёшь один, — заявил монах.

— Вы мне предлагаете оставить товарища ночью в открытом поле одного? — поразился Кирилл. — Вы же — Божий человек, вы наверняка знаете, что в лесу живут твари из ада, и всё равно хотите оставить безоружного путника за воротами?

— Ему будет хорошо с этими тварями, — возразил монах, которому было явно неуютно. — Они для него свои. Брось его, Божье дитя, пока он не погубил твою душу.

— Вы же сами назвали меня Божьим посланцем, наставнику Хугу было видение — так почему вы решили, будто я не знаю, что делаю и с кем общаюсь? — сказал Кирилл самым примирительным тоном. — Но если вы не хотите, чтобы мы вошли вместе — давайте, мы подождём здесь. Я пришёл к наставнику Хугу, можно его позвать? Вдруг он захочет поговорить?

На лице монаха отразилось мучительное сомнение. После колебаний, продлившихся не меньше минуты, он всё-таки сделал шаг назад.

— Войдите, но лишь сюда, — сказал монах. — Я спрошу совета у святых наставников. Я не смею позволить пришлецу из мрака, отродью Тех Сил, шагнуть на освящённую землю.

— А вдруг вы ошибаетесь? — улыбнулся Кирилл.

— Нет, дитя, — монах показал пальцем на высеченный на каменной плите у самой двери сложный знак, похожий на стилизованную розу. Знак этот, на который наступили, проходя на территорию монастыря, и сам Кирилл, и Сэдрик, сейчас слабо мерцал, словно в бороздки камня вставили галогенные трубки. — Святой Луцилий начертал этот знак своей рукой, демоны не могут перешагнуть порог, а вот люди, принадлежащие тьме…

— Болван ваш Луцилий, — сказал Сэдрик устало.

— Не смей хулить святого, отродье! — вскинулся монах.

— Лучше бы он защитный знак против подлецов и идиотов нарисовал, если знал такой, — Сэдрик мотнул головой. — Кому из Приходящих в Ночи вы нужны-то? А придурки и подонки проходят — только так, да ещё и жить остаются.

Глаза монаха зло блеснули в красноватом свете, глаза Сэдрика заволокла светящаяся красная мгла — и Кирилл встал между ними, надеясь, что это помешает им сцепиться.

— Прекрати его провоцировать! — приказал он Сэдрику, надеясь, что некромант прислушается к словам своего государя, и повернулся к монаху. — Божий человек, ну, пожалуйста, не обращайте вы на него внимания! Сэдрик не служит аду, честное слово. Я точно знаю.

— Но проклят, — вставил монах.

— Проклят. Может, Вседержитель хочет, чтобы он искупил проклятие. Хотите помешать исполнению Его воли? — сказал Кирилл, удивляясь тому, насколько сам верит в собственные слова. — Сэдрик проводил меня до вашей обители. Зря?

Ему показалось, что монах смутился. Сэдрик скорчил скептическую мину, но молчал.

— Так мне можно поговорить с наставником Хугом? — спросил Кирилл.

Монах вздохнул.

— Следуй за мной, Божье дитя, — сказал он, посматривая на Сэдрика недобро, но этим и ограничиваясь. — Святой наставник не пойдёт сюда в такую пору: на дворе холодно и темно, а он стар и немощен.

— И я пойду, — сказал Сэдрик.

— Иди, — с отвращением разрешил монах и пошёл вперёд, освещая себе путь факелом.

Следом за монахом Кирилл и Сэдрик вышли в монастырский двор — коридор оказался лазом в невероятной толщины крепостной стене, и его для верности защищала ещё и решётка, сейчас отодвинутая в сторону. Двор, вымощенный брусчаткой, оказался обширнее, чем Кириллу представлялось. Прямо перед воротами возвышалось монументальное здание храма: горящие в чугунных светильниках огни освещали вход, запертую дверь, украшенную барельефами — крылатые ангелы держали в руках развёрнутые свитки, а над дверью, на треугольном фронтоне, слабо светился тот самый глаз, Божье Око, какой украшал и лесную часовню. Жёлтый неровный свет мерцал в высоких узких окнах, напоминающих бойницы. Всё остальное тонуло в темноте.

Другие постройки казались глыбами мрака, лишь кое-где мелькали тусклые огоньки. Монах пошёл вдоль крепостной стены, Кирилл с Сэдриком — за ним. Ночной воздух доносил запахи хлеба, навоза и каких-то благовоний — может, и ладана. Кирилл догадался, что они миновали трапезную, где братия готовит пищу и ест, хлев и какое-то культовое сооружение — или просто жильё монахов.

Проходя по монастырскому двору, никого не встретили, но Кириллу послышалось, как кто-то наверху, то ли на крепостной стене, то ли на втором этаже одной из местных построек, что-то бормотал нараспев — очевидно, там читали молитвы.

— Холодно тут, — сказал Сэдрик вполголоса.

— В лесу тебе было бы теплее, отродье! — тут же огрызнулся монах.

— Кротость и любовь, — отозвался Сэдрик со смешком.

— Не стоит злиться, божий человек, — сказал Кирилл. — Мне тоже холодно. Это что, преступление против веры?

Монах, не отвечая, поднялся на три крутых ступени и отворил дверь.

Из помещения пахнуло не благовониями, а, пожалуй, казармой — жильём многих мужчин, не отличающихся чистоплотностью и не использующих всяческие неизвестные в этом мире гигиенические средства, вроде геля для душа, шампуня или дезодорантов. Несло прокисшим потом, давно нечищеным деревенским сортиром, плохо выделанной кожей, затхлыми тряпками, дымом и, почему-то, сеном. Воздух показался Кириллу одновременно спёртым и холодным.

Они прошли длинным и узким коридором, освещённым лишь парой тускло горевших плошек. В коридор выходило множество дверей, и за дверьми стояла настороженная тишина. Проходя мимо, Кирилл слышал то чьё-то сопение, то шелест, то осторожные шаги: дисциплина монастыря, вероятно, запрещала монахам, живущим тут, выглядывать из своих комнат или келий, чтобы узнать, кто пришёл — но уж слушать-то было можно, а любопытство никто не отменял.

Коридор вывел в круглый полутёмный зал, где перед разверстым зевом вмурованной в стену печи молодой монах читал вслух о странных вещах — о том, как из сломанных небес протянулась длань цвета лучей с перстами из огня, и единый из перстов коснулся жертвенника на вершине горы. При виде вошедших чтец сбился и молчал, пока они не миновали зал и не поднялись по винтовой лестнице, узкой до тесноты, на второй этаж здания.

Кирилл крутился по лестнице и с жалостью думал о Хуге. Если он немощный, то ему, наверное, тяжело спускаться и подниматься по такой неудобной штуковине. Еду, может, Хугу и приносят, но ведь на службы в храм он должен как-то ходить?

Впрочем, Кирилл догадался, почему покои святого человека располагались наверху — тут было теплее, согретый печью воздух поднимался вверх. Одна радость, подумал он — бедному святому человеку не приходится умерщвлять плоть, обитая в холодном каменном мешке. Не позавидуешь простым монахам.

Круглый зал наверху почти точно повторял нижний, такой же высокий и сумеречный. Стены скрывали гобелены, изображающие деяния одинаковых святых, вышитых пикселями. В освещённой лампадкой нише стояла деревянная статуя крылатого ангела, держащего в протянутых вперёд ладонях деревянные языки пламени. На невысоком столике лежали книги, по виду, очень древние, в металлических переплётах, а рядом с ними возвышался громоздкий канделябр с десятком свечей. В свете свечей, в кресле, ужасно неудобном на вид, сделанном словно для куклы, а не для кого-то живого, сидел очень старый человек, а рядом с ним, на табурете, ещё более неудобном, чем кресло, устроился человек помоложе.

Кирилл тут же понял, что старик, хрупкий, сухой и лёгкий, как прошлогодний лист, с редкими седыми волосами и маленьким тёмным лицом — и есть Хуг. Белый балахон, украшенный изображением глаза Бога на кручёной золотой цепочке, выглядел на нём, как саван. Мужчина лет сорока, с бритым недобрым лицом, цепким проницательным взглядом то ли военного, то ли полицейского, тёмной с проседью гривой и рыцарской статью, видимо, был настоятелем монастыря.