Очерки времен и событий из истории российских евреев (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945) - Кандель Феликс Соломонович. Страница 43

Жителям гетто не позволяли встречаться с местными жителями и покупать у них какие-либо продукты; известны случаи, когда запрещали собирать даже ягоды. Браилов Винницкой области: "Только на десять минут в сутки по свистку полицейского евреи могли выбежать на базар. Немецкому коменданту Крафту очень нравилось зрелище – бег евреев на базар‚ и он почти неизменно присутствовал при этом. На третьей или четвертой минуте полицейский давал свисток отбоя‚ и все‚ побросав свои покупки‚ спешно убегали с базара. Затем объявляли‚ что сигнал был ошибочный‚ и всё повторялось сызнова. Комендант Крафт забавлялся..."

Хлебный паек был настолько мизерным, что невозможно было существовать. В Пинске выдавали 100 граммов хлеба в день для нетрудоспособных и 150 граммов для работавших; в Бресте и Борисове – по 150 граммов хлеба для любого жителя гетто; в Шполе и Велиже не кормили вообще, в Смоленске лишь работавшие евреи получали по 200 граммов хлеба из отрубей с опилками и суп из брюквы; в румынской зоне оккупации обитателям гетто выдавали "черный, как земля, клейкий и горький хлеб, изготовленный из зерен полусгоревшей в амбаре пшеницы". В таких условиях выживали лишь те, кому удавалось добыть продукты и пронести их в гетто – за это наказывали, могли расстрелять.

Местечко Глубокое, Белоруссия: "Жена Залмана Вульфа Рудермана была задержана и жестоко избита, так как пыталась при возвращении с работы внести в гетто два яйца… Был арестован и расстрелян мясник Шломо Цинципер – контроль обнаружил у него в мешке петуха‚ которого "преступник" хотел пронести в гетто... Н. Краут был ранен‚ а затем убит за то‚ что пытался пронести в мешочке немного соли..."

Пинск: "Глобермана раздели догола, нашли у него кусок масла. Полицейские привели его к Эбнеру, тот выхватил пистолет и застрелил Глобермана на месте…"

Шяуляй: Бецалеля Мазовецкого публично повесили за то, что хотел пронести в гетто папиросы. "С веревкой на шее он взобрался на стол, всё еще улыбаясь, поклонился народу и сказал: "Я буду вашим достойным заступником на небе…"

Каждый день шла борьба за выживание, любыми способами следовало достать еду у местного населения – купить, выменять на последние вещи, уцелевшие от грабежа, выпросить или украсть. Мужчины, возвращаясь с работы, прятали продукты в сапоги, в брюки и рукава, чтобы пройти в гетто через охраняемые ворота. Женщины перед выходом на работу надевали под платье специальные пояса с карманами, закладывали в них куски хлеба или картофелины и с риском для жизни вносили в гетто, где ожидали голодные старики и дети. В укромных уголках огороженной территории шел через забор обмен вещей на продукты, которые приносили местные жители; порой те проникали в гетто с хлебом, молоком, яйцами, за которые требовали огромные деньги, во много раз превышавшие цены на рынках "арийской" стороны. Незаменимыми помощниками были дети: они могли пролезть в самую крохотную лазейку и оказаться за ограждением; дети становились кормильцами своих родителей, бабушек-дедушек, малолетних братьев и сестер.

Существовала и контрабанда продовольствия – на ней наживались предприимчивые люди и полицейские. В гетто Каунаса "нашлись смелые торговцы, которые через колючую проволоку забора, охраняемого снаружи немецкой и литовской полицией, ввозили муку, скот, картошку и даже водку. У торговцев были свои подкупленные охранники…" – "Эта торговля содействовала процветанию спекулянтов, которые быстро разбогатели… Появились новоиспеченные богачи и стали "править бал" под лозунгом: "Ешь и пей – жизнь коротка…"

У подавляющего большинства обитателей гетто не было денег, чтобы купить продукты у спекулянтов, не было уже и вещей, которые можно было бы обменять, – голод доводил до такого состояния, что отдавали за кусок хлеба последнюю свою рубашку; люди ходили "босиком, оборванные, без верхней и нижней одежды, прикрытые только одеялами".

Гетто Минска: "На улицах валялись опухшие от голода дети. Кто не работал, получал в день комочек сырого хлеба и пол-литра мутной водички с сантиметровым осадком муки, которая называлась затиркой…"

Гетто Каунаса: "Наша бедность была невообразимой. Мы носили лохмотья – заплата на заплате. Наше имущество состояло из полуразвалившейся мебели и нескольких кухонных кастрюль. Еды почти не было. Мне всё время хотелось есть, от голода у меня даже бывали галлюцинации. Холод, голод, теснота, грязь, рабский труд, ежедневные казни – всё было задумано для того, чтобы лишить нас человеческого достоинства, превратить в животных… Смерть для всех стала привычной, и трупы никого не шокировали…"

3

После создания гетто сразу же начиналось разделение его обитателей на пригодных к труду и на "малополезных"‚ "малоценных" стариков‚ женщин и детей‚ больных и инвалидов, которых уничтожали в первую очередь. Евреев-механиков‚ слесарей‚ столяров и плотников‚ портных‚ сапожников‚ хлебопеков и кузнецов, ремесленников разных специальностей оставляли на какое-то время в живых‚ чтобы они работали на нужды немецкой армии; сохраняли жизнь и физически крепким людям‚ используя их на черных работах. Порой использовали переводчиков с немецкого языка‚ врачей‚ инженеров‚ специалистов городского хозяйства по обслуживанию водопровода, канализации, местной электростанции‚ чтобы в какой-то момент отобрать разрешение на работу и уничтожить.

На оккупированных территориях вводили трудовую повинность для еврейского населения – мужчинам с 14 до 60 лет (кое-где даже с двенадцати), женщинам – с 16 до 50. В "Директивах по обращению с еврейским населением" было сказано: "Трудоспособные евреи привлекаются по мере надобности к принудительным работам… Оплата труда не должна соответствовать выработке, но лишь поддерживать существование работника и нетрудоспособных членов его семьи".

Эти работники были очень выгодны для Германии: в большинстве случаев им не платили зарплату‚ скудно кормили‚ а они старались работать как можно лучше‚ чтобы не погибнуть в очередной акции уничтожения. Копали торф‚ корчевали пни‚ вырубали лес вокруг железнодорожного полотна‚ загружали вагоны‚ разгребали зимой снежные заносы, работали летом на полях, в конюшнях и свинарниках. Каждый боялся заболеть‚ подвернуть ногу и захромать, потерять силы от истощения – таких "отбраковывали" и уничтожали; в гетто и в некоторых лагерях рабочим позволяли жить со своими семьями: это способствовало усердию в труде‚ ибо вместе с "нерадивым" работником уничтожали всю его семью.

"Суровый зимний рассвет, еще темно, а нас уже нагайками выгоняют на работу. Несчастные наспех завязывают мешочки с соломой вокруг порванных ботинок, чтобы не отморозить ноги. Накидывают старые одеяла на головы, обвязывают веревками и становятся в ряды. Нас несколько раз тщательно пересчитывают и выгоняют на дорогу. Тяжело поднимаются измученные, израненные ноги; намокшие тряпки с соломой еле вытягиваем из глубокого снега, а снег всё сыплет и сыплет без конца…"

"Помню огромные колонны евреев, отправлявшихся расчищать снег на железной дороге. Туда стремились попасть и стар, и млад. Лишь бы выйти из гетто, так как за эту работу давали пайку хлеба или какую-нибудь похлебку…"

Сапожники, портные, меховщики, шорники могли получить особое удостоверение, потому что их специальность признавали полезной для нужд немецкой армии. "Бесполезными" считались раввины, учителя, журналисты и адвокаты, музыканты и научные работники; их уничтожали в первую очередь, хотя кое-кому и удавалось выдать себя за слесаря, плотника, маляра или штукатура, печника или стекольщика. В гетто Вильнюса были организованы курсы по подготовке трубочистов, которые окончили 22 врача, адвоката и торговца; совместно с профессиональными трубочистами они обслуживали жителей "арийской" части города.