Начальник милиции 2 (СИ) - Дамиров Рафаэль. Страница 20

— Не понял? — ткнул я локтем Эдика. — Ты у кого документ подрезал?

В паспорте значился вовсе не Эдик, и не Эдуард, а Петя Камынин двадцати семи лет от роду. Но, приглядевшись, я понял, что на фото изображен самый настоящий Эдик, который лежал сейчас у моих ног и зло зыркал искоса, как мог с земли. Вот только на фотке он без этих ужимок, без модного хаера, а с лицом простым и по-хулигански чуточку придурковатым.

— Так ты не Эдик, а Петя? — смекнул я. — Ха! Западло с именем родным ходить, и ты себе погремуху придумал.

— Не твое дело, босота… Паспорт отдай, — ряженный почему-то слишком нервничал за свой паспорт.

Неспроста это. Раз так, я пролистал его еще раз, и из книжицы выпало три стодолларовых купюры. Трепыхаясь на ветру, они серыми бабочками упали на землю, глазея на нас рожицами старины Франклина. Я присвистнул и подобрал буржуйские деньги.

— А вот это уже статья 88 УК, знаешь такую? Вижу, что знаешь, ее еще «бабочкой» называют.

— Сдашь ментам? — зло процедил Эдик. — Не докажешь… Скажу, что тут валялись денежки. Нас трое, а ты один. Твои показания против наших. Паспорт отдай…

Не-е-ет. Ни Эдику, ни тем более Петюне сегодня не свезёт.

— Завтра придешь за ним в милицию, спросишь лейтенанта Морозова. Он проведет с тобой профилактическую беседу о недопустимости нарушений общественного порядка и незаконных валютных операций.

— Какого еще Морозова? — удивленно выдохнул стиляга, но с некоторой долей облегчения, понял, что сдавать я его не собираюсь.

Я действительно не собирался его оформлять. Но не по доброте душевной, а потому что он прав, хрен тут что докажешь — мое слово против троих хмырей, а девчонок приплетать, как свидетелей, не хочу.

Вообще, чем меньше шума вокруг Серовых — тем лучше. Да и я на испытательном все же…

— Петя, — вздохнул я и покачал головой. — Вот ты пинжак вельветовый напялил, кроссовки импортные нацепил и стрижку Элвиса лаком начесал, и слов русских перестал понимать? Подумай хорошенько…

— Ты, что ли, мент? — вытаращился на меня Эдик-Петя, он уже встал и опирался о дерево. — Что же ты сразу не сказал?..

Я только тихонько ухмыльнулся. Ну что за непуганные идиоты.

— Так вот. Выкидуху я изымаю, валюту тоже. За паспортом завтра жду. Все, покедова. Сидите здесь еще минут десять, не высовывайтесь, потом этого, — я кивнул на хмыря, которому прилетело кирпичом (но он уже тоже встал, хотя еще и корчился) в больничку сведите, проверьте. Если что, скажете, что упал. На кирпич…

Я вышел из-за угла, когда девчонки уже готовы были пойти за кинотеатр и проверить, почему я так долго, не случилось ли чего.

— А где хулиганы? — вскинула бровь Ася, когда я появился один.

— Ты цел? — поинтересовалась Алёна. — Они тебя не тронули?

— Парни оказались понятливые, — улыбнулся я. — Объяснил им, что так вести себя нельзя, они согласились и удалились по-тихому.

Я постарался улыбнуться, как самый обыкновенный парень. Не зек и не мент. Интересно, как они улыбаются?

— Эдик? — вскинул бровь Алена. — Согласился?

— Как удалились? — переспросила Ася. — Там же забор? Хода нет…

— Да-а… не знаю, — пожал я плечами. — Наверное, через забор перелезли… Да какая разница?

— Молодой человек! — окликнула меня торговка с крыльца кинотеатра. — Не забудьте. Пожалуйста, забрать букетики!

— Всенепременно! — я взбежал по ступенькам, подхватил букеты, вручил их девушкам и подмигнул. — Я тут знаю отличное кафе, предлагаю посидеть и обсудить фильм. Возражения не принимаются.

И я потянул девушек на центральную улицу Ленина. Никаких кафе я в Зарыбинске не знал, еще не был ни в одном, как-то недосуг было. Но уверен, что в центре что-нибудь найдется подходящее. Во всяком случае, по Ленина видел парочку. Надеюсь, там окажется сносно, и это будет не чебуречная и не заведение с запахом тушеной капусты и жареного минтая.

Но этот день ещё не кончился, и всё-таки не зря я ещё с утра решил подольше занимать Алёну. Не будем отступать от принятых решений и проведём время приятно.

Вечером после посиделок в кафе я вернулся в общагу. Дверь в комнату оказалась не заперта, значит, Нурик дома. Обычно он в это время шарился по соседям, играл с ними в карты, пил пивко. Но сейчас он сидел на кровати с видом гордого, но сломленного орла. Клюв повесил, холок взъерошен. Морда расцарапана, а рукав у рубашки порван.

— Привет, — полувопросительно произнёс я.

К этой картине маслом хотелось хоть минимальных пояснений.

— Привет, Мороз… — только и пробормотал сосед.

— Что такой понурый? Премии лишили? Или ГАЗик на работе забрали? А я тебе говорил, не калымь так в наглую. Скромнее будь. Всех денег не заработаешь.

— Типун тебе на язык, на работе все в порядке и ГАЗик при мне…

— Хм… А что тогда? Пельмени кончились? Завтра купим.

— Полно еще пельменей.

— Рассказывай, — я сел на стул напротив, но Нурик скукожился на кровати и не поднимал глаз.

— Все… хана моей привольной жизни, Мороз.

— Да что случилось-то?

Последовал тяжелый вздох.

— Пошел я сегодня к коменде с цветочками, задабривать… — пробурчал тот с паузами. — Как ты и советовал…

— Ну говори уже! Что не так? Сидишь как на похоронах, будто четное число цветочков подарил?

— Да не-е… Нечетное, канеш… Все как положено, шикарный букет — три гвоздики и мимозы-на.

При слове «шикарный» я не удержался, тихо хихикнул в кулак и добавил:

— Эх ты! Розы все-таки надо было достать. На рынке, вроде, есть.

— Да не-е… — отмахнулся Нурик. — С букетом полный ажур вышел. Как ты и говорил. Тут это, — он снова тяжко вздохнул, — не в цветах дело.

— А что не так? — я уже начинал терять терпение.

— Все не так, Мороз… Воспользовались, понимаешь, мной, как девкой воспользовались.

— Ха! Вот нашел от чего страдать. Ты Василину? Того?..

— Притараканил я ей, значит, цветочки. Она поначалу думала, что я в холодильник пришел за пельменями, а цветы случайно нес. А когда вручил ей, сказал, мол, так и так, уважаемая Василина Егоровна, это вам от чистого казахского сердца. А она так зырк на меня подозрительно — и спрашивает, с каких-таких матрёшек мне букеты дарят, а я говорю, что ты сказал, что ей внимания не хватает-на. Мужицкого…

— Твою маковку, Нурик! Так и сказал?

— Ну а чего? Ты же сам говорил.

Я чуть с табуретки не вскочил, так что она подо мной немного станцевала.

— Так ей-то об этом зачем знать, пастушья твоя башка!

— Ну вот. Опять всё как ты говоришь — она и обиделась. Крепко обиделась… Букет вырвала и по мордасам мне им. Глянь, какие царапины, будто кошками в меня кидали.

Он повернулся ко мне в профиль так, чтобы подставить щеку под свет лампы.

— Получается, ты провалил задание, боец… — к щеке я не стал присматриваться, а только махнул рукой.

— Да ни чо я не провалил-на!.. Ты дальше слушай. Хвощет она меня, значит, как фашист партизана, а меня такая, понимаешь, злость взяла. Никогда еще Ахметовых бабы не лупили. Ну, я и не выдержал… — Нурик замолчал, еще ниже склонив черную голову.

— Что не выдержал? — уже начал беспокоиться я. — Только не говори, что ты женщине втащил-на!

— Нет конечно, я вырвал букет, он уже веником стал, а она не унимается, наседает. Ну, я и схватил ее и повалил на кровать, чтобы мягче падать, а сам деру дать хотел. А она цепкая и тяжелая. Вон, гляди, рубашку порвала, почти новую, от отца мне досталась, сносу ей не было-на. Короче, не получилось у меня смыться, держит же меня, я тоже на кровать вслед за ней упал. Прямо на нее.

Нурик снова замолчал, переживая произошедшее. Во взгляде что-то такое взметнулось.

— И-и? — я готов был сам ему вломить затрещину, но еще раз проявил терпение.

— Ну и все… Сам понимаешь, если Ахметов самку под собой почувствовал, то дело кончится этим самым. Будто тумблер во мне переключили. Щелк! И мы уже с ней голые барахтаемся. А дальше как во сне, чуть кровать не раздавили. Час с нее не слазили, на второй круг пошли. Как так произошло, сам не пойму.