Цивилизация средневекового Запада - ле Гофф Жак. Страница 18

Вот почему необходимо, не забывая о существенной роли в развязывании крестоносных войн не столько собственно экономических, сколько материальных и демографических причин, особое внимание уделить духовному и эмоциональному аспекту крестовых походов, которые были блестяще проанализированы Полем Альфандери и Альфонсом Дюпроном.

Несомненно, что крестовые походы, даже если их участники ясно не сознавали и не определяли для себя побудительных мотивов, воспринимались рыцарями и крестьянами XI в. как очищающее средство от перенаселенности Запада и жажда заморских земель, богатств и фьефов их увлекала более всего. Но эти походы еще даже до того, как обернулись полным провалом, не утолили жажды земли у западных людей, и последние вынуждены были вскоре искать в самой Европе, прежде всего в развитии сельского хозяйства, решения проблемы, которого не дал заморский мираж. Святые земли, ставшие ареной войны, отнюдь не были источником хороших иль плохих заимствований, о которых заблуждавшиеся историки некогда с увлечением писали. Крестовые походы не способствовали подъему торговли, который начался благодаря прежним связям с мусульманским миром и внутреннему экономическому развитию Запада; они не принесли ни технических новшеств, ни новых производств, которые проникли в Европу иными путями; они непричастны к духовным ценностям, которые заимствовались через центры переводческой деятельности и библиотеки Греции, Италии (прежде всего Сицилии) и Испании, где культурные контакты были более тесными и плодотворными, чем в Палестине; они даже непричастны к распространению роскоши и сладострастия, которые в глазах суровых западных моралистов были свойственны Востоку и которыми неверные якобы наградили простодушных крестоносцев, неспособных противостоять чарам и чаровницам Востока. Конечно, полученные не столько от торговли, сколько от фрахта судов и займов крестоносцам доходы позволили некоторым итальянским городам — Генуе, но более все-го Венеции — быстро разбогатеть; но что походы пробудили торговлю и обеспечили ее подъем в средневековом христианском ми-ре, в это ни один серьезный историк более не верит. Напротив, они способствовали оскудению Запада, особенно рыцарства; далекие от того, чтобы обеспечить моральное единство христианского мира, они распаляли зарождающиеся национальные противоречия (достаточно среди прочих свидетельств почитать рассказ Втором крестовом походе, который составил монах из Сен-Дени и капеллан Людовика VII Эд де Дей и в котором ненависть между немцами и французами накаляется с каждым эпизодом, или вспомнить об отношениях в Святых землях между Ричардом Львиное Сердце и Филиппом-Августом, а также герцогом Австрийским, который позднее посадил Ричарда в тюрьму); походы сделали непроходимым ров, разделявший Запад и Византию, и вражда между латинянами и греками, обострявшаяся от похода к походу, вылилась в Четвертый поход и взятие Константинополя крестоносцами в 1204 г.; вместо того чтобы смягчить нравы, священная война в своем неистовстве привела крестоносцев к худшим эксцессам, начиная еврейскими погромами, которыми отмечены пути их следования, и кончая массовыми избиениями и грабежами, например в Иерусалиме в 1099 г. или в Константинополе в 1204 г., о чем можно прочитать в сочинениях как европейских хронистов, так и мусульманских и византийских; финансирование крестовых походов стало причиной или предлогом увеличения бремени папских поборов и появления опрометчивой практики продажи индульгенций, а духовно-рыцарские ордена, оказавшиеся в конечном итоге неспособными защитить и сохранить Святые земли, осели на Западе, чтобы предаться там всем видам финансовых и военных злоупотреблений. Таков тяжкий итог этих экспедиций. И я не вижу ничего иного, кроме абрикоса, который христиане, возможно, узнали благодаря крестовым походам.

Можно еще добавить, что недолговечные учреждения крестоносцев в Палестине были первым опытом европейского колониализма, и в качестве прецедента он для историка многозначителен. Несомненно, что Фульхерий Шартрский в своей хронике несколько преувеличил масштабы колонизационного движения на Восток. Тем не менее его описание психологии и поведения христианского поселенца весьма примечательно.

«Посмотрите же и поймите, каким образом Господь в наши времена превратил Запад в Восток. Бывшие прежде западными людьми, мы стали восточными; бывший римлянин или франк стал здесь жителем Галилеи или Палестины; жившие в Реймсе или Шартре, оказались горожанами Тира или Антиохии. Мы уже забыли родные места, и одни не знают, где родились, а другие не желают об этом и говорить. Некоторые уже владеют в этой стране домами и слугами по праву наследования; некоторые женились на иностранках, сирийках или армянках и даже на принявших благодать крещения сарацинках. Один живет с зятем, или невесткой, или тестем, другой окружен племянниками и даже внучатыми племянниками. Этот обрабатывает виноградники, тот — поля. Они говорят на разных языках, но уже научились понимать друг друга. Разные наречия становятся общими для той и другой нации, и взаимное доверие сближает самые несхожие народы. Чужеземцы стали местными жителями, и странники обрели пристанище. Каждый день наши родственники и близкие приезжают к нам сюда, бросая все, чем владели на Западе. Тех, кто был бедным в своей стране, Господь здесь делает богатыми; владевшие несколькими экю здесь обретают бесчисленное количество безантов; имевшим там лишь мызу Господь здесь дарует города. Так зачем же возвращаться на Запад, если Восток столь благодатен? Господь не потерпит, чтобы носящие крест и преданные ему оказались здесь в нужде. И это, как вы видите, есть великое чудо, коим должен восхищаться весь мир. Разве слышал кто о чем-либо подобном? Господь желает нас всех наделить богатством и привлечь к себе как самых дорогих его сердцу друзей, ибо ему угодно, чтобы мы жили согласно его воле, и мы должны от всего сердца смиренно ему повиноваться, дабы счастливо пребывать в мире с ним».

Когда Урбан II в Клермоне в 1095 г. разжигал огонь крестовых походов и когда св. Бернард его раздувал в 1146 г. в Везеле, они надеялись превратить беспрестанные войны в Европе в одну справедливую войну, в борьбу с неверными. Они хотели очистить христианский мир от скандальных сражений между единоверцами, дать страстной воинственности феодального общества похвальный выход, указав великую цель, достижение которой выковало бы столь недостающее ему единение душ и действий. Разумеется, церковь и папство рассчитывали благодаря крестовым походам, духовными руководителями которых они были, получить одновременно средство господства на самом Западе, в той Respublica Christiana, которая была торжествующей, но в то же время бурлящей, полной внутренней борьбы и неспособной собрать свои жизненные силы.

Этот великий замысел провалился. Но церковь все же сумела найти ответ на чаяния людей, и ей удалось кристаллизовать вокруг идеи крестового похода подспудные желания и глухие тревоги Запада. Долгое время чувства и помыслы западных людей были обращены к Иерусалиму небесному. Церковь же показала христианам, что его можно обрести через Иерусалим земной, и утолила жажду странствий, владевшую теми христианами, которых реальности этого мира не могли привязать к земле, предложив им паломничество, крестовый поход, обещавший удовлетворить все желания — приключений, богатства и вечного спасения. Крест был еще на Западе не символом страдания, а символом торжества. Накалывая его на грудь крестоносцев, церковь придавала ему его истинное значение и восстанавливала ту функцию, какую он выполнял при Константине и первых христианах.

Хотя в походах принимали участие люди из разных социальных слоев, они были воодушевлены схожими страстными чувствами. Параллельно рыцарской армии возникла армия бедноты. В Первый крестовый поход армия бедноты, как наиболее воодушевленная, тронулась первой, и, перебив по пути много евреев, она постепенно распалась и прекратила существование под ударами голода, болезней и турок, так и не достигнув цели — Святой земли. Но еще долгое время спустя крестоносный дух поддерживался в низших слоях общества, где проникновенность и обаяние его мифов были особенно сильными. И поход детей, юных крестьян, в начале XIII в. стал воплощением этой трогательной приверженности ему.