Никому о нас не говори (СИ) - Черничная Алёна. Страница 77

— Не надо, — отвечаю холодно. Меня явно не ожидали увидеть на пороге. — Где отец?

— Ушёл в кабинет к себе, кажется.

— А Лена? — прислушиваюсь к звукам в доме.

— Елены Николаевны нет сейчас.

Отлично. Хоть какая-то приятная новость. Пересекаться с Крысёнышем сейчас — это как быку красной тряпкой перед носом помахать. Сцепиться с ней в перепалке и сорваться мне ничего не стоит.

Я поднимаюсь к отцу в кабинет с чувством, что по мне каток проехался. Каждый шаг — это усилие над собой. Зверская пытка.

Если бы я только знал, как можно помочь Ане по-другому, то ничто бы меня не заставило явиться к отцу. Встать перед ним и смотреть прямо в глаза. Как сейчас…

— Тимур? — отец делает вид, что удивлён.

А ещё он сидит в своём кожаном кресле, откинувшись на него спиной. Верх белой рубашки вальяжно расстёгнут, а в руках стакан, наполненный, скорее всего, чистым виски. В небольшом кабинете зашторены окна, и свет идёт только от лампы на отцовском столе.

— Какой сюрприз, — мой папаша язвительно скалится.

Цирк. Причем дешёвый и отвратный. Стиснув зубы, прохожу от двери к небольшому диванчику у стены. Сев на него, стараюсь не думать, сколько баб на нём перетрахал мой отец.

— Что хотел? Деньги закончились? — усмехается он и делает глоток своего пойла из стакана.

Удивлён ли я, что никто не интересуется, где я был всё это время, как жил и чем дышал? Нет. Мне кажется, если бы ему сообщили новость о моей смерти, то этот урод улыбался бы, как хренов Гринч. Подавшись торсом вперёд, я облокачиваюсь на колени.

— Нет. Не деньги, — хриплю, сцепив пальцы в замок, и смотрю на причудливую геометрию, вытканную на ковре.

— Не деньги… — задумчиво тянет отец. Слышу, как он ставит стакан на стол. — А зачем пришёл тогда?

Слюна у меня во рту становится горькой. Язык липнет к нёбу. Сидя сгорбившись, я поднимаю взгляд на отца. А он, сука, как царь в этом кресле: сел ровно, расправил плечи и даже смотрит на меня, слегка приподняв подбородок. Короны на его голове не хватает. Но я сейчас вручу ему её собственноручно.

Б*ять, и кто бы мог подумать.

Ради себя я бы никогда так не сделал. Набираю полную грудь воздуха. Все моменты с Аней проскальзывают перед глазами. Запираю всю свою гордость глубоко под рёбрами, надеясь, что она не разъест меня изнутри, и прочищаю горло, прежде чем выдавить из себя сиплое:

— Я пришёл просить у тебя помощи.

Глава 43. Тим

Глава 43. Тим

Отец замирает в кресле. Держит несколько мгновений у приоткрытого рта стакан с виски, а потом ставит его на стол.

— Помощи? Я вроде ещё не настолько пьян, чтобы мне слышалось подобное.

— Тебе не послышалось, — отвечаю хрипло, а горло до боли царапает собственный голос.

Я и отец смотрим друг на друга молча. Я держу его тяжёлый взгляд, так крепко сцепив в замок пальцы, что кисти рук сводит от напряжения. Тишина в его кабинете становится гнетущей. Глаза моего папаши сужаются, а сам он снова тянется за стаканом виски. Сделав один жадный глоток, отец наконец произносит:

— Я даже боюсь представить, в какой ты заднице, раз пришёл ко мне сам.

— Не я, — качаю головой, не прерывая зрительный контакт с отцом. — Проблемы не у меня, а у близкого мне человека. Поговори с ректором академии, чтобы его не отчислили. Я знаю, что с ним ты на короткой ноге.

Теперь же отец округляет глаза.

— Ты пришёл просить меня за какого-то там друга?

Я набираю полную грудь воздуха, хотя её и так распирает от жара внутри. Мне как петлю на горло накинули. Оттягиваю ворот футболки от шеи. Я не хочу думать о том, что сейчас конкретно унижаюсь, придя сюда с этим разговором. Но ощущаю себя именно так.

— Это девушка, — выдыхаю я. — Очень хорошая. С учёбой у неё всё отлично. Но вышло одно недоразумение. На Ивана Андреевича давят, чтобы он её отчислил, но ты ведь можешь…

— Погоди-погоди. Девушка? — изумлённо хмыкает папаша.

— Да.

Он вдруг заходится неестественным смехом. Откидывается всем телом на спинку кресла и откровенно ржёт. Мой пульс учащается, а я заставляю себя не подорваться с дивана. Лишь перестаю облокачиваться на колени и выпрямляю спину. А холодный ком тошноты сразу ныряет мне в желудок.

— Мой вискарь точно с какими-то галлюциногенами. Ушам не верю, — отец продолжает омерзительно смеяться. — Охуевший у меня сыночка вырос. Не появляется неделями дома, а потом заявляется в мой кабинет с ноги да ещё и с такими запросами.

— Ты и сам не особо интересовался, где я был всё это время, — говорю через стиснутые зубы.

Перестав ржать, мой папаша тоже выпрямляется в кресле.

— Если бы с тобой что-то случилось, то мне бы уже давно сообщили, — хмыкает он. — В сети ты появляешься ежедневно, а значит, не пропал без вести. И раз явился сюда с такой наглой просьбой, то всё у тебя отлично.

— Так ты поможешь? — я задаю уже прямой вопрос, игнорируя слова про сеть. Даже если отец и следил за мной, то сейчас речь не об этом.

— Ты серьёзно думаешь, что я стану кому-то звонить ради какой-то девки, которая перед тобой ноги раздвинула? Или у неё что? Пизда какая-то особенная?

Слова отца как оплеуха. Моё лицо вспыхивает, а грудь как обжигает. Я подскакиваю на ноги мгновенно. Даже вперёд дёргаюсь, но торможу. Нельзя. Не могу. Я пришёл не скандалить.

— Я разве когда-нибудь о чём-нибудь тебя просил? — спрашиваю, сжимая кулаки.

Сука, ну как же хочется дать в улыбающуюся отцовскую морду.

— В одиннадцатом классе ты просил машину. Я тебе её купил, — отвечает он спокойно. — Не из салона, конечно…

— Я не для себя. Для неё… — Делаю резкий шаг вперёд.

Да, я не называю Аню по имени. Мой отец — это последний в мире человек, кому бы я хотел рассказать о ней. Но сейчас я смотрю на него мольбой. Плевать. Ведь это то, что ему хочется услышать. А отцу это точно нравится: он растягивает губы в улыбке и снова отпивает виски из стакана. Я не дышу, наблюдая за ним.

— Нет, — несмотря на улыбку, отец отвечает холодно.

— Что нет? — теряюсь.

— Нет. Я не буду никого ни о чём просить, — он завершает свою фразу чётким и громким стуком поставленного на стол стакана.

И мы опять молчим. Я поражённо стою посреди его кабинета и глазею на папашу, вновь вальяжно развалившегося на кресле. Может, он что-то не так понял? Или это уже не первый стакан вискаря перед моим приходом?

— Я… — нервно прочищаю горло, — вернусь домой.

— И что? — он равнодушно жмёт плечами.

— Сделаю всё как ты хочешь?

— А как я хочу? — отец усмехается. Причём с откровенной издёвкой. Даже голову склонил набок.

Ещё два резких шага, и я уже стою у его стола. Упираюсь в него ладонями и наклоняюсь вперёд. Если бы можно было проткнуть взглядом, то сейчас бы я своего отца пронзил им насквозь. Я смотрю на него не моргая.

— Хотел идеального сына? — цежу я. — Будет. Хочешь меня в военное? Давай. В армию. Да без проблем! — повышаю голос и демонстративно провожу ладонью по своей бритой голове. — Смотри, я уже готов. Я даже Лене твоей улыбаться буду. Только позвони и попроси её не отчислять!

— Нет, — с каменным лицом произносит отец.

Мои руки, упирающиеся в стол, едва не подкашиваются. Насколько сильно бьётся в груди сердце, настолько же обессиленно я выдыхаю, склонив голову:

— Пап…

— Как заговорили… Пап… — слышу в его голосе едкую иронию. — Тимур, я не стану ничего делать ради твоей тёлки. Даже если она пообещала дать тебе в жопу.

Это конец. Больше терпеть и держать в себе клокочущее чувство злобы не могу. Её взрыв во мне равен взрыву сотен тонн тротила…

— Сука! — ору во весь голос. Бью ладонями по столу так, что их ошпаривает болью. Поднимаю голову. Смотрю в глаза отцу и уже не прошу. Я умоляю. Да, сквозь зубы. Да, захлёбываясь от ненависти, но всё равно умоляю: — Скажи, что я должен сделать?

Только отец даже не шевелится от моего крика. И бровью не ведёт. Он снова попивает свой грёбаный виски.