Невестка слепого барона (СИ) - Ром Полина. Страница 74

Одним из сюрпризов второго дня было то, что вместо привычной жаренной на огне оленины к столу подали котлеты. В этом мире все еще не было мясорубки, но я, четко представляя объем работы, заранее отправил на кухню полтора десятка солдат, которых наш повар и протестировал на ловкость. Он выбрал себе во временные помощники целых семь здоровых парней. Потому к ужину были вынесены целые горы сочных котлет.

Слегка приврав, я сообщил гостям, что это роскошное блюдо научил готовить личный повар его высочества:

— Тогда еще принц был просто наследником… Увы, господа, через полгода после этого его королевское величество Альбертус Везучий предстал перед престолом Господним. И принц Эдмунд, благослови его Всевышний взошел на трон. Так что вы вполне можете считать котлеты истинно королевским блюдом, – несколько снисходительно пояснил я своим гостям, с недоумением разглядывающим непонятное и непривычное для них кушанье.

Впрочем, запах стоял такой, что недоумение быстро сменилось восторгом. Как только сняли первую пробу, зал наполнился гулом восхищения мужчин. Больше всего меня поразило и порадовало, что женщины хоть и ели с удовольствием, но с просьбой о рецепте обратились не ко мне.

Первой осмелела почтенная баронесса Лантор:

— Госпожа графиня, а нельзя ли будет взять этот чудесный рецепт у вашего повара? Мне бы очень хотелось радовать в особые дни своих сыновей этим изумительным блюдом, – баронесса просительно смотрела на растерявшуюся Клэр.

Я склонился к уху жены и тихонько шепнул:

— Клэр, ты просто волшебница! Они больше не осмеливаются игнорировать тебя! Можешь разрешить, я предупрежу потом повара.

Когда Клэр дала свое позволение, в зале поднялся легкий гул и посыпались однотипные любезные просьбы:

— Ваше сиятельство, госпожа графиня, дозвольте уж и мне…

В целом ужин прошел прекрасно. Я с удивлением наблюдал, что почти все дамы так и остались трезвыми.

Памятуя графские свадьбы, я думал, что эти красавицы без надзора мужчин, как обычно, объедятся сладостями и к вечеру будут изрядно пьяны, но они практически больше не пили. Клэр, выбрав минутку, шепотом развеяла мое недоумение:

— Освальд, с утра-то они прикладывались к сладким пирогам и вину – будь здоров! А вот после конкурса, – она лукаво усмехнулась, – они и протрезвели, и пить перестали, и языки попридержали.

Нас спасало то, что никто не понимал здесь русского языка, и мы с Клэр могли общаться совершенно свободно, не боясь быть подслушанными и неправильно понятыми.

Вечером в опочивальне я выслушал достаточно сдержанный отчет от моей Искры. Гораздо более эмоционально на следующий день поделился со мной впечатлениями Гронт:

— У-ух! Вы бы, господин, видели бы их лица! Графинюшка-то к ним спиной стояла, а я наблюдал! Могли бы они ее покусать, всенепременно бы цапнули! А как наша графинюшка пошла… - тут Гронт начал взмахами воображаемого кнута сбивать кувшины, показывая мне, как все происходило, – …только и слышно было: щелк…щелк… Вот тогдась они и перепугались вусмерть! И ведь графинюшка-то слова грубого никому не сказала, только улыбалась, красавица наша! А эти… – он насмешливо фыркнул, выражая свое пренебрежение к «этим», – …и кланяться ниже стали, и языки свои поганые придержали. Так за ней всей толпой и ходили, только в глаза заглядывали и угодить старались!

Закончив размахивать руками, Гронт выдохнул, глянул на меня и весьма самодовольно сообщил:

— Графинюшка-то наша – у-ух, ты экая умница!

Я улыбнулся его простодушной гордости и вручил за помощь графинюшке золотую монету. Этот мужик был со мной с первого дня моего попадания, и я давным-давно убедился в его верности и надежности. Может, и говорил он не слишком грамотно, но заботился обо мне, как хороший отец о сыне, и тщательно оберегал мои интересы. У личных слуг всегда было множество мелких привилегий, и Гронт иногда даже позволял себе ворчать на меня за излишнюю расточительность.

Я не слишком понимал такой тип мышления, но он действительно заботился обо мне больше, чем о собственных удобствах. Для него главным было, чтобы я был здоров, сыт, в тепе и не нищенствовал. В его системе ценностей мира именно я был центром. Из-за этих качеств я не просто привык к нему, а полюбил и привязался почти как к старшему, пусть и несколько простоватому брату. Мы никогда не будем равны социально, но я всегда буду заботиться о нем.

Приглашение на бал к герцогу мы ожидали ближе к концу осени, когда уже заморозки окончательно скуют землю и можно будет путешествовать без опасения застрять в грязи. Как правило, сезонный осенний бал норовили приурочить к дню Святого Муниция. Вроде как этот самый Муниций был монахом, которому Господь за праведность послал во сне рецепт пива.

Понятное дело, что аристократы большей частью предпочитали вино. И в гостях, и на балах подавали именно различные вина, за исключением этого самого осеннего празднества. В день Святого Муниция пиво пили все: и горожане, и крестьяне, и даже герцог со своими домочадцами. Так что нас с Клэр ожидал, по сути, этакие местный Октоберфест*.

***

КЛЭР

До праздника оставалось всего три недели, и нам требовалось так отрепетировать легенду, чтобы ни у кого не возникло даже тени сомнения в ее правдивости. Этим мы и занимались.

Как ни странно, но конфетно-букетный период мы с Освальдом пережили уже после свадьбы. Именно сейчас, поздней осенью, когда урожай зерна уже был собран и теперь обрабатывался в хранилищах, когда подвалы замка были полны овощей, а в коптильне висели окорока, в том числе и оленьи, у нас нашлось время не только на серьезные разговоры о хозяйстве и торопливые беседы по утрам, но и на всевозможные глупости, шалости и милые сюрпризы друг другу.

Мне, например, снова пришлось выделить себе отдельную каморку с печью. Однажды, когда Освальд до обеда уезжал на встречу с бургомистром, я занялась выпечкой. Ничего сложного: обычные московские булочки с маком, которые в моем далеком детстве стоили всего девять копеек и были необыкновенно вкусны, пирожки с капустой и, как вершина моих кулинарных возможностей — хала. Я заплела эту косичку из остатков теста, щедро посыпав порубленной с маслом и сахаром мукой, но даже не ожидала, что при виде этой простой вкусняшки на глаза Освальда навернутся слезы.

— Ты даже не представляешь… Господи, она точно такая же, как я ел дома… – он прямо руками оторвал еще кусок и не только ел, но и нюхал тесто, прижмуривая глаза от удовольствия.

Сам муж баловал меня не только дорогими подарками. Он действительно ухаживал за мной. Я часто находила утром на подушке то особо красивое яростно-румяное яблоко, то какую-то ювелирную безделушку, пополняющую мою шкатулку. А то и просто сложенный вдвое небольшой бумажный лист, который изображал из себя открытку: на одной половине изящный черно-белый рисунок, а внутри – милое или забавное четверостишие.

К моему удивлению, Освальд, оказывается, очень недурно рисовал, но как будто даже стеснялся своего умения, считая его чем-то не слишком серьезным. Мы практически знакомились заново и узнавали друг друга.

С утра мы очень много времени проводили вместе, тщательно отрабатывая легенду. Это вызывало определенную психологическую усталость, и по общей договоренности всем этим мы занимались только до ужина. После ужина упоминание дел были запрещены.

Мы полюбили долгие вечерние чаепития, во время которых иногда, случайно, соприкасались за столом руками.

Даже такое простое действие безумно кружило головы, заставляя кровь в венах бежать быстрее. Каждое утро я просыпалась все ближе и ближе к середине огромной кровати и в какой-то момент просто подумала: «Господи, а чего я, собственно, жду?!».

В этот вечер, уже точно зная, что скажу «да», я смотрела на волнение Оскара с особой нежностью. Шальные мысли кружили голову: «Сашка… он удивительный! Он настолько любит меня, что готов в узел завязаться, лишь бы не доставить моей драгоценной персоне каких-либо неудобств… Никого более удивительного я просто не встречала…».