Большая охота - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 20

Он машинально потер ладони.

– Что ж, мои дорогие, можете ликовать. Я отправляюсь в Безье, возглавлю охоту лично. В мое отсутствие хозяйничать в Ренне будете вы. Продолжайте поиски, вдруг все-таки обнаружится, каким способом треклятая шайка просочилась у нас сквозь пальцы. Ах да, сегодня вечером или завтра утром пожалует его дутое преосвященство монсеньор Олиба. Позаботьтесь, чтобы он или его прихвостни не узнали больше необходимого. Пусть сидит смирно и ждет моего возвращения. Привезу ему обещанного оборотня, да не одного, а со всей компанией.

В том, что он не сегодня – завтра приволочет чудовище в замок на цепи, Бертран де Транкавель не сомневался. Как и во всех своих поступках. Он уже выбрал, кому именно предстоит плачевная участь зверя, и никакая сила в мире не могла свернуть его с избранного пути. Бертран намеревался справить по своему погибшему сыну кровавую тризну.

– Идем, – распорядился граф Редэ и прочие приказания отдавал уже на ходу: – Тьерри, начинай приготовления к похоронам. Приглашения и все, что требуется. Зовите ближайших соседей, но не более десятка – не желаю, чтобы здесь топтались унылые рожи с выражениями никчемного соболезнования. Кстати, Олиба заодно сможет провести заупокойную мессу.

– А как быть с Рамоном? – сунулась Бланка. Бертран на краткое мгновение сбился с шага:

– С Рамоном?.. Да что с ним сделается, отлежится дня три-четыре и выкарабкается… Приглядывай за ним в оба, Тьерри, чтобы он опять не учинил какую-нибудь глупость. Сейчас нам совершенно ни к чему лишние хлопоты. Главное, ни в коем случае не подпускай к нему приезжих монахов! Обойдемся своими силами, а они пусть не мешаются под ногами.

– Я все понял, отец, – кивнул Тьерри, чьи планы на ближайшие дни разительно отличались от помыслов его родителя. Сложившаяся в Ренн-ле-Шато ситуация как нельзя лучше подходила для того, чтобы оборвать некоторые мешающие нити и положить конец кое-каким досадным препятствиям. Тьерри огорчало только одно: на сей раз осуществление его планов будет оплачено чьей-то кровью. Но уж лучше малая кровь сейчас, чем ее реки и озера потом.

Провожая отцовский отряд, Тьерри искренне желал, чтобы четверо беглецов оказались той стеной, о которую Бешеный Транкавель изрядно разобьет себе голову.

О чем размышляла Бланка-Терезия-Маргарита-Катрин, осталось неведомым.

Ближе к середине дня, отделавшись от въедливого монашка и его патрона, Тьерри отправился проведать старшего братца. По дороге ему пришлось выдержать нешуточную схватку с толкавшим под локоть искушением: избавиться от Рамона прямо сейчас. Никто не удивится и не станет задавать вопросов, а многие украдкой вздохнут с облегчением. Да, еще совсем недавно братья Транкавель были по гроб жизни преданы друг другу… Но с тех детских лет многое переменилось. Бешеную собаку необходимо прикончить – хотя память еще хранит воспоминания о том, каким милым щеночком она была.

Право, очень жаль, что задумка девицы Изабель не увенчалась успехом…

Беспорядок в покоях наследника уже прибрали, изгаженный ковер унесли, а пол вытерли и засыпали соломой. Мадам Идуанна де Бланшфор, супруга Рамона, отсутствовала – как немедля выяснилось, госпожа заперлась в своих комнатах и не желала никого видеть. Женщина поступила совершенно правильно, ибо Тьерри частенько ловил себя на настойчивом желании схватить Идуанну за плечи и проорать прямо в бледное, подурневшее личико: «Видишь, чего ты добилась? Вот они, плоды твоих нашептываний, твоих уверений, твоих советов! Любуйся на дело рук своих! Нравится?». Попадись Идуанна ему сейчас под горячую руку, шумная семейная сцена не заставила бы себя ждать.

Братец Идуанны, злополучный красавчик Гиллем, скорбевший над прозвищем «Одноухого», после отъезда Железного Бертрана сидел тише воды, ниже травы. Тьерри никак не ожидал от душки Гиллема столь решительного поступка – явиться к графу Редэ с рассказом о событиях, в коих ты сам сыграл довольно незавидную роль. Должно быть, Бланшфор-младший рассчитывал на некоторое вознаграждение или хотя бы на то, что Бертран изменит свое отношение к нему, но просчитался. Владыка Ренна забыл о Гиллеме, едва тот скрылся за дверью.

«Охвостье», как Тьерри презрительно именовал блистательно-порочное окружение Рамона, разбежалось по дальним углам замка, испуганно притихнув. Кое-кто, послабее духом или поумнее, торопился сменить покровителя – с утра уже двое или трое человек скреблись под дверями Тьерри, разливаясь о глубине своих заблуждений, а также о своей верности и преданности.

Человек, заправлявший нынче во владениях Рамона, изрядно смахивал на престарелого подслеповатого филина. Взъерошенный, тощий, в потрепанной рясе бенедектинца. С усохшей морщинистой физиономии на мир взирали не по возрасту молодо поблескивающие глазки, вылинявшие до блекло-сероватого цвета. Отец Ансельмо, хранитель замковой библиотеки, наставник нынешнего поколения молодых Транкавелей – и хранитель тайн, которым не следовало покидать стены Ренна.

Бесцеремонный старикан очистил огромный дубовый стол Рамона от скопившихся книг и пергаментов с небрежно начертанными заметками, разместив собственное имущество – высушенные травки, корешки, бутыли с настоями и даже маленькую жаровню. Над ней висел укрепленный в хитроумном зажиме небольшой медный сосуд, внутри булькала густая темно-вишневая жидкость. Клубившийся над варевом запах, к коему принюхался Тьерри, был приятным – словно от скошенной травы после дождя. На специальной замшевой подстилке матово посверкивали три тонких и узких, как птичьи перья, маленьких ножа с костяными рукоятками. Клинки мавританской работы за кругленькую сумму приобрел Бертран де Транкавель после долгих просьб многоученого книжника. Отец Ансельмо надышаться не мог на свое сокровище, уверяя, что для нет ничего лучше, если необходимо отворить кровь, сделать тончайший надрез или вскрыть нарыв.

Сам владелец покоев недвижно вытянулся на краю огромной постели, установленной на возвышении в три ступеньки и с нависающим балдахином. На одной из ступенек примостился серебряный тазик, на четверть полный густой, почти черной крови.

Заметив вошедшего, старый книжник, он же лекарь, открыл было рот для изложения последних новостей. Тьерри вежливо отмахнулся: «Позже!». Угрызения совести, которых ему доселе удавалось избежать, загомонили вовсю, перебивая друг друга.

«Я знаю, у меня нет другого выхода, – средний из братьев Транкавель исподлобья глядел на старшего, на изменившееся лицо с болезненно заострившимся чертами. – Ты слишком далеко ушел по избранной тобой дороге. Теперь поздно что-либо менять, поздно посыпать голову пеплом. Партия заканчивается, лишние фигуры покидают доску. От одной я уже избавился, теперь настает твоя очередь. Прости».

– Как он? – полушепотом, чтобы не потревожить спящего, осведомился Тьерри. Монах выразительно развел руками:

– Ни хуже, ни лучше. Я постарался избавить его от той заразы, которую он проглотил, и выпустил дурную кровь. Сердце бьется, он дышит – так что остается только ждать да… – он хотел добавить «да надеяться на милость Господню», но предпочел промолчать. Ухватив Тьерри за рукав иссохшими пальцами, пожелтевшими от возни с травами, библиотекарь оттащил его подальше от ложа и горячо зашептал:

– Послушайте, мессир Тьерри, ее нет на месте. Я все обыскал сверху донизу, но ее нет. Мадам Идуанна ее взять не могла. Гвиго и его гвардейцы тоже, да и зачем она им? Она пропала. Я уж не рискнул соваться с эдакой новостью к вашему отцу…

– Кто пропал? – не сразу понял Транкавель-средний.

– Она, – пожевав губами, терпеливо повторил отец Ансельмо. – Наша… ваша реликвия. Видите ли, накануне днем ваш брат заглянул в библиотеку и пожелал забрать ее. Не мог же я ему отказать, верно? В комнатах ее нигде нет, и, если он не уволок ее вниз или не оставил в каком-нибудь другом месте…

Взгляд Тьерри привычно переместился к четырем полкам из массивных дубовых досок, где Рамон расставил принадлежавшие ему книги. Изрядная часть личной коллекции наследника Ренна хранилась в подвалах, в Санктуарии, но и здесь, в покоях, фолиантов было немало – около двух десятков трактатов по алхимии и истории, рассказы путешественников о дальних краях и рукописи неверных касательно исчисления путей звезд, проведения магических обрядов или вызову духов стихий. Знакомой с детства синей обложки Реннского Апокрифа среди них не было.