Невеста по наследству [Отчаянное счастье] - Мельникова Ирина Александровна. Страница 23

— Как я тебя понимаю, дорогая, как сочувствую! — Глафира Дончак-Яровская, одна из самых близких подруг Ольги Ивановны, шурша шелковыми юбками, вплыла в ее будуар. — Столько сил отдать подготовке к свадьбе, не спать ночами, переживать, волноваться… — она промокнула глаза крошечным платочком и, прежде чем горничная Меркушевой успела удивленно вскрикнуть, вырвала из ее рук косынку, издающую запах мяты. — Милая моя, сейчас уже никто не лечит мигрень мятой, лучшее средство — лавандовое масло, нужно смазать виски… — Тут она заметила Райковича, восседающего в дальнем темном углу будуара, вежливо с ним поздоровалась и спросила с явной укоризной:

— Почему вы не посоветовали Оленьке то средство, которое спасло меня позавчера от ужасной головной боли?

— Ольга не выносит запаха амбры, — ровным гнусавым голосом произнес Райкович и, скрестив руки на груди, добавил:

— К тому же, Глафира Афанасьевна, я не совсем уверен, что именно курение пастилок сняло вашу мигрень. По-моему, два бокала мадеры, которые вы выпили за обедом, помогли вам гораздо больше, чем эта гадость.

Глафира негодующе фыркнула и отвернулась. Райкович был единственным человеком, с которым она предпочитала не спорить, зная его вздорный и неуживчивый характер. К тому же подруга нуждалась в помощи, и она вновь обратила свои взоры на Ольгу Ивановну.

— Голубушка моя, теперь я буду ухаживать за тобой, пока тебе не станет лучше, — она окинула Меркушеву критическим взглядом. — Хотя по твоему виду не скажешь, что ты страдаешь от головной боли. Это удивительно, но у тебя прелестные розовые щеки и глаза как-то странно блестят, — она вздохнула. — Признаюсь тебе, во время приступов мигрени я становлюсь похожей на привидение. Правда, никто и не страдает такими сильными мигренями, как я! — Глафира поджала губы и, настороженно оглянувшись на Райковича, произнесла:

— Боюсь, ты что-то скрываешь от меня, дорогая? Эта внезапная болезнь Насти, отъезд графа… Кое-кто находит это подозрительным!

Ольга Ивановна сжала зубы и подумала про себя, что с удовольствием открутила бы этой надутой гусыне голову, но сейчас она была способна лишь на то, чтобы закрыть глаза и как можно убедительнее простонать:

— Прошу тебя, дорогая, оставим все разговоры до завтра. У меня нет сил в чем-то убеждать или разубеждать тебя.

— Хорошо, хорошо, — торопливо прошептала Глафира. — Надеюсь, к утру у тебя все пройдет, и мы обсудим, как тебе поступать дальше.

Глафира Дончак-Яровская была одной из тех светских дам, которые стремятся задавать тон и создавать общественное мнение всегда и везде, где бы они ни появились. Ее умение проникать в самые сокровенные семейные тайны, разоблачать адюльтеры и другие неблаговидные поступки почтенных отцов семейств, любовные интрижки благочестивых жен и дурные привычки сыновей снискало ей определенную славу, которой она, несомненно, гордилась и при случае могла похвастаться участием в дюжине крупных скандалов, затеянных не без ее помощи.

Знакомство с Ольгой Ивановной они вели еще с тех пор, когда их впервые стали вывозить в свет двадцать лет назад. Глафира и в то время была высокой, чрезвычайно худой и к тому же близорукой девицей. Несколько выпуклые глаза придавали ей вечно удивленный вид. Да так оно и было на самом деле. На протяжении трех сезонов ей не удалось обратить на себя внимание какого-нибудь более или менее приличного молодого человека, поэтому она и пристрастилась к слухам и сплетням, находя утешение в том, что нынешние молодые люди не что иное, как скопище пороков и дурных манер. Со временем она вышла замуж за вдовца с двумя детьми, через десять лет овдовела, но это только усилило ее неодержимую тягу к скандалам, которые она своим вытянутым носом разнюхивала и распознавала задолго до их огласки.

Она носила причудливые черные парики, скрывающие жидкие волосы, платья с множеством оборок, бантов и рюшей, призванных замаскировать полное отсутствие бюста и бедер, да и обаянием Глафира никогда не обладала, но тем не менее была хорошо известна в свете и водила множество полезных и приятных знакомств. И, как подозревала Ольга Ивановна, все объяснялось лишь ее страстью к сплетням и слухам, что делало ее идеальным партнером по болтовне за обеденным столом.

В роли лекаря Глафира оказалась менее полезной. Она попыталась сделать подруге примочку с водой, в которую горничная добавила немного яблочного уксуса. Вода потекла по волосам Ольги Ивановны, попала в глаза, и их защипало. Меркушева с ужасом посмотрела на огромное мокрое пятно, расплывающееся по подолу ее платья и розовому бархату софы, на которой она лежала, и простонала:

— Глашенька, дорогая, я благодарна тебе за заботу, но, боюсь, уксусная вода плохо на меня действует.

— Как я тебя понимаю, — трагически закатила глаза мадам Дончак-Яровская. — Подготовка к свадьбе отняла у тебя все силы и здоровье. Твои гирлянды и букеты из роз просто обворожительны, а новая мебель в гостиной… У меня нет слов! — Она склонилась к Ольге Ивановне и, оглянувшись на Райковича, прошептала:

— Ты можешь мне полностью довериться. Я в состоянии тебе помочь и прекратить слухи, которые ходят среди гостей…

— Какие еще слухи? — Меркушева забыла о своей роли «больной» и быстро села на софе. — Я не давала никакого повода для слухов.

Глафира поджала губы и осуждающе произнесла:

— Возможно, ты сама и не давала, но исчезновение твоей дочери не осталось незамеченным, потом эти разговоры среди слуг… Неужели Настя отказалась от такого жениха?! Не скрывай, не скрывай, дорогая! — вскрикнула она, заметив протестующий жест подруги. — Я заметила, что граф Андрей неподдельно огорчен подобным поворотом событий.

— Господи, Глафира, какую чушь ты несешь? Я же объяснила, что Настя заболела, а ее жених…

— Ну, это ты кому-нибудь другому рассказывай! — махнула на нее рукой Дончак-Яровская. — С чего бы вдруг молодому графу спешно возвращаться в Петербург? Никто не поверит, что у него нашлись какие-то более важные дела, чем эта свадьба, от которой зависит судьба почти миллиона фунтов стерлингов. Оленька, нужно срочно предпринять меры, чтобы избежать скандала! — Она молитвенно воздела руки и с пафосом произнесла: