Китайская головоломка - Мэрфи Уоррен. Страница 19

Как-то раз ему довелось увидеть в игре Лью Алсиндора. Сегодняшний прыжок Римо перекрыл бы любые прыжки этой супер-звезды баскетбола. Да уж, прыгаю я лучше, подумал Римо. Единственное, чем Алсиндор лучше меня, так это тем, что выше ростом. Ну и, конечно же, работу он себе нашел поприличнее. Такую, где не только полагаются пенсионные льготы, но и сама пенсия как таковая.

Интересно, подумал Римо, а когда наступит конец, от меня хоть какой-нибудь кусочек останется? «Вот так-то, дорогой», – сказал он сам себе и открыл дверь номера.

Чиун сидел посреди комнаты, скрестив ноги, и с блаженным видом мурлыкал себе под нос песенку без мелодии и без названия, служившую у него средством выражения крайней степени удовольствия. Римо сразу заподозрил неладное.

– Где Мэй Сун? – спросил он.

Чиун мечтательно закатил глаза. На нем было белое кимоно – признак высшего восторга – одно из пятнадцати, которые он захватил с собой. У Римо был саквояж, девушка все свое привезла в карманах кителя, а у Чиуна был огромный корабельный сундук.

– Она чувствует себя преотлично, – ответил Чиун.

– Где она чувствует себя преотлично?

– В ванной.

– Она принимает душ?

Чиун вернулся к своей песне.

– Что она там делает? Душ принимает?

– Уууаа, хумм, уууаа… ниии… шууу… хуммм.

– Чиун, что ты с ней сделал? – заорал Римо.

– Как ты и настаивал, я принял меры предосторожности, чтобы она не сбежала.

– Мерзавец, – заявил Римо и бросился в соседнюю комнату. Они занимали три комнаты – миссис Лю жила в средней из них. Дверь ванной была заперта снаружи.

Римо открыл дверь. И увидел. Она висела на палке, на которую вешается занавес душа, и очень напоминала тушку поросенка, предназначенного для съедения на деревенском празднике. Запястья были связаны полосками ткани, оторванными от простынь, и палка просунута между ними. Точно так же были связаны и лодыжки. Тело ее прогнулось в виде буквы "Ц", лицо смотрело в потолок, изо рта торчал кляп, густые черные волосы волнами ниспадали на пол, одежда кучей валялась возле ванны. Она была абсолютно голая.

Глаза ее налились кровью от гнева и страха, и она с мольбой взглянула на Римо, когда он появился в дверях.

Римо быстро развязал ей ноги и аккуратно поставил их на край белоснежной ванны, затем развязал руки. Как только руки у нее стали свободными, она протянула их к горлу Римо, пытаясь вонзить ногти ему под кожу. Но Римо перехватил ее руки одной левой, а правой размотал кляп.

– Держись, – сказал он ей.

В ответ она что-то провизжала по-китайски.

– Постой, постой. Давай поговорим, – предложил он.

– Поговорим? Фашист! Животное! Зачем ты меня связал?

– Я тебя не связывал.

– Не ты, так твой цепной пес.

– Он был не в себе. Он больше не будет.

– Не держи меня за ребенка, ты, животное. Я знаю такие штучки. Твой напарник оскорбляет меня. Ты сочувствуешь и изображаешь из себя друга, а потом пытаешься убедить меня в преимуществах капитализма. Ты делаешь это потому, что вы убили генерала Лю, а теперь хотите, чтобы я стала заодно с вашей империалистической кликой, и подала ложный отчет правительству Китайской Народной Республики.

– В этом нет необходимости, – сказал Римо. – Я правда сожалею.

– Слова капиталиста. Как я могу доверять человеку, лишенному классового сознания?

– Я говорю правду. – Римо заметил, как тело ее расслабилось, в ярость уступила место холодной ровной ненависти. Он отпустил ее руки. Она наклонилась, сделав вид, что собирается поднять с пола свою одежду, а сама попыталась ударить Римо в пах. Он уклонился, даже не пошевельнув ногами и не изменив выражения лица.

– Сволочь, – гнев Мэй Сун только еще более разгорелся оттого, что она промахнулась. – Я сейчас же уезжаю из этой страны и возвращаюсь в Канаду, а оттуда – домой. Ты можешь остановить меня только одним способом – убить, как ты убил моего мужа. Но мое исчезновение станет для моего правительства последним доказательством вероломства твоей страны.

Римо следил за тем, как она натягивает свои белые трусики из такой грубой материи, что любая американка или японка побрезговали бы надеть нечто подобное.

Задание было провалено. Ему поручили дело, не входившее в его прямые обязанности, заставили быть телохранителем, поручили не допустить того, что как раз сейчас произошло, – и вот он наблюдает, как Мэй Сун собирается в дорогу, а все надежды доктора Смита и президента на мир растаяли, не выдержав ее ярости.

Ну что ж, раз уж он исполняет не свои обязанности, почему бы не пойти еще немного дальше? Игра была рискованная, но раз уж вратаря заставляют бить пенальти, что ж, черт возьми, попробуем сделать все от нас зависящее.

Мэй Сун как раз пыталась застегнуть лифчик у себя на спине. Римо сделал шаг к ней и расстегнул его. Она попыталась вырваться из его рук, в даже лягнуть в пах, но Римо легко развернул ее лицом к себе, взял на руки, и со смехом отнес в спальню, а там плюхнулся вместе с ней на бежевое покрывало кровати, всей тяжестью своего тела вжимая ее в матрас, в то время как ее руки яростно дубасили его по голове.

Глава одиннадцатая

В соседней комнате Чиун забавлялся тем, что читал скрупулезный анализ сложной политической ситуации в Китае, который доказывал только одно: газета «Нью-Йорк таймс» ни черта не смыслит в том, о чем пишет. В передовице сообщалось о милитаристах в Китае, жаждущих помешать визиту премьера в Америку, и о желании «более надежных сил в руководстве страны» – Чиун поморщился при этом – развивать и укреплять отношения с Соединенными Штатами. В Вашингтоне, писала газета, президент по-прежнему ведет подготовку к встрече китайского премьера, но, по слухам, опасается, что китайцы могут отменить визит.

Чиун отложил газету. Газетчики потихоньку начинают догадываться о том, что генерал Лю исчез. Это уже серьезно. Но отменить визит? Никогда. Пока китайцы думают, что могут высосать хоть один доллар из этих идиотов, которые управляют Соединенными Штатами, они никогда на это не пойдут.

От мыслей о прочитанном его отвлек шум в комнате Мэй Сун, и он навострил уши.

Там Римо придавил к кровати ее колени всей тяжестью тела, а запястья схватил левой рукой и завел ей руки за голову. Ее милое нежное лицо было искажено гримасой ненависти, губы сжаты, зубы стиснуты, глаза превратились в узенькие щелочки – не лицо, а страшная маска. «Животное! Животное! Животное!» – вопила она, а Римо улыбался, глядя на нее сверху вниз, чтобы показать ей, что он не стал слабее от желания, и что полностью держит себя в руках.

Ее тело станет его инструментом. Ее ненависть и яростное сопротивление сыграют на руку только ему, а не ей, потому что в борьбе она потеряла контроль над собой, и ему оставалось только воспользоваться этим.

Его правая рука поползла к ее ягодицам и аккуратно разорвала трусики из грубой ткани. Пальцами он начал мять ей ягодичные мышцы – лицо его при этом оставалось бесстрастным. Потом рука его поползла вверх, на талию, и снова вниз – к другой ягодице. Нижняя половина ее тела напряглась еще сильнее.

Он потешил себя мыслью – а не поцеловать ли ее в губы. Но сейчас это было бы неуместно. Он действовал не ради удовольствия. Чиун отнял у него даже и эту возможность. Он сделал удовольствие невозможным, а секс – скучнейшим занятием.

Это было на одной из ранних стадий подготовки. Месячный курс в гимнастическом зале Пленсикофф в Норфолке, штат Виргиния. Маленькое здание чуть в стороне от Грэнби-стрит, и лишь немногие знали, что это – не заброшенный склад.

Началось все с лекций, с непонятных загадок и с вопросов Римо: «Когда мне дадут бабу?»

Чиун говорил об оргазме, о том, что он становится существенным компонентом отношений только тогда, когда ничто другое их не скрепляет. Чиун сидел на полу гимнастического зала в небесно-голубом кимоно с вышитыми на нем золотыми птицами.

– Когда мне дадут бабу? – повторил Римо.