Опасная игра - Миллз Анита. Страница 24

— О нет, только не это! Я не останусь в одной комнате с вами ни за что на свете, мистер Маккриди!

Ухватив кочергу обеими руками, она угрожающе замахнулась ею и ровным голосом отчеканила:

— Спрашиваю — в последний раз: вы — уберетесь — отсюда — или — мне — проломить — ваш — тупой — череп — этой — кочергой?

Прежде чем она успела сообразить, что происходит, он схватил ее за руку и силой вынудил опустить кочергу. При этом он так близко наклонился к ней, что она почувствовала на своем лице его теплое дыхание:

— Ну, знаете, если ваша мамочка была такой же, как вы, то мне становится понятно, почему ваш родитель бросил ее.

От этих слов у нее округлились глаза, а он кивнул головой и неумолимо продолжал:

— А теперь, мисс Верена, давайте-ка проясним кое-что. Во-первых, я так же устал и так же раздосадован, как и вы. Во-вторых, соблазнять такую фурию, как вы, меня и под дулом пистолета не заставишь. В-третьих…

Она вскинула подбородок:

— Вам вовсе не обязательно быть таким грубым и так оскорблять меня, мистер Маккриди.

— В-третьих, если вам так хочется поднимать шум, — пожалуйста, сколько угодно, но я бы советовал прежде хорошенько подумать. Когда начнет темнеть, каждый уголок, каждая щель в этом доме заполнятся недовольными, раздраженными пассажирами. Уже сейчас пришли к выводу, что придется разместить от тридцати до сорока пассажиров на передней веранде. Пока что вы вызываете у всех — за исключением, конечно, меня — жалость и сочувствие, но если по вашей милости станет известно, что мы не муж и жена, вы влипнете в большие неприятности, оказавшись одна во власти целой оравы неотесанных и необузданных ковбоев.

Закончив свой монолог, он отпустил ее руку и насмешливо спросил:

— Ну как, вы и сейчас хотите ударить меня этой штукой?

— Хочу, но не ударю. — Ее вдруг охватило отчаяние, и кочерга выскользнула из безвольно повисшей руки. — Ладно, можете укладываться на полу.

Затем она отвернулась в другую сторону и, прислонив голову к стене, добавила:

— Я, мистер Маккриди, совсем не такая, как моя мама…

Пожалуй, он в этой партии сдал не те карты — теперь он хорошо понимал свою оплошность. Он подошел к ней сзади и, чувствуя себя довольно неловко, вздохнул и смущенно произнес:

— Не надо плакать, Верена. Мне не стоило всего этого говорить, тем более что я не знал ни вашей матери, ни вашего отца.

— А я и не плачу, мистер Маккриди, — ответила она устало. — Я вообще никогда не плачу. Мама пролила столько слез, что их с лихвой достало бы на двоих.

Она закрыла глаза — было так приятно прижиматься виском к прохладной штукатурке!

— Просто я выбилась из сил и изнемогаю от жары, голода и одиночества. Мне все здесь чуждо, и я не понимаю, зачем сюда приехала. Разве что только плюнуть на его могилу — не знаю…

От его гнева не осталось и следа; положив ей на плечо руку, он сказал:

— Видимо, вам просто хотелось закрыть эту страницу своей жизни. Знаете, у меня у самого есть такое правило: я никогда не выхожу из игры, пока не увижу последней карты в колоде.

Повернув ее к себе лицом, он ладонью сдвинул со лба и пригладил ее влажные каштановые волосы:

— Когда начинается полоса невезения, нужно все равно продолжать игру и надеяться, что завтрашний день будет лучше. И рано или поздно, Ре-на, этот день наступит.

— Вы так думаете?

— Я уверен в этом.

Она была такая хорошенькая, такая беззащитная, что он не смог совладать с собой и, плохо соображая, что делает, склонил к ней голову и коснулся ее соленых губ. Она не оттолкнула его, и он обнял ее за плечи и привлек к себе, ощущая сквозь тонкую ткань тепло ее тела.

На какое-то мгновение непривычное, пьянящее наслаждение от поцелуя заставило ее забыть обо всем на свете. Но она тотчас же встрепенулась, с ужасом осознав, что касается его голых рук и плеч. Она вся напряглась, и, продев руки между собой и Маккриди, оттолкнула его.

Нельзя сказать, чтобы она была так уж возмущена, скорее — шокирована. Отступив на шаг назад, Маккриди провел рукой по волосам, а потом с трудом выговорил:

— Простите, Рена, — сам не знаю, как это получилось.

Она пристально на него посмотрела широко раскрытыми глазами, вздохнула и, чувствуя, как к горлу подкатывается комок, прошептала:

— Меня называл Реной папа. Он один — и никто больше. Для мамы я всегда была Вереной.

Очарование момента окончательно рассеялось, и он произнес совсем другим тоном:

— Поешьте, а то совсем ослабеете. А после того, как я приведу себя в порядок, можем, пока не стемнело, прогуляться и осмотреть окрестности — какой смысл сидеть взаперти?

— Куда я пойду в нижнем белье, мистер Маккриди?

— Ах да, совсем забыл. Об этом я позабочусь.

— Не понимаю, каким образом.

— Думаю, у вас забрали одежду из-за меня, — признался он и, прежде чем она успела возмутиться, поспешил объяснить:

— Прекрасно понимая, что здесь достать платье взамен вашего невозможно, жена шерифа предложила попробовать снять самые заметные пятна с помощью сукновальной глины [13] и пекарной содовой воды. Зная, как вы расстроились из-за своей одежды и учитывая, что испортить ее еще больше просто невозможно, я сказал ей — пусть попробует: может, хоть немного приведет ее в порядок.

Трудно было понять этого человека. Каждый раз, когда ей казалось, что она раскусила его, он делал нечто совершенно неожиданное, и это полностью сбивало ее с толку.

— Неужели вы отдали мое платье чистить? — В это невозможно было поверить.

— Я понимаю, что ему уже не возвратить прежнего вида, но все-таки оно будет выглядеть получше, чем раньше. А если это и не получится, то последняя смена ремонтников должна захватить с собой ваш саквояж.

Проведя рукой по отросшей щетине, он сокрушенно покачал головой:

— Знаете, не вы одна терпите неудобства. Я рассчитывал, что еще до наступления темноты смогу вымыться и побриться, а потом еще и сразиться в покер с достойными обитателями Колумбуса. А вместо этого вынужден провести ночь в тесной, душной комнатушке с молодой особой, которая только и делает, что не спускает с меня свирепого взгляда, искренне считая, что стоит ей только на секунду ослабить бдительность, как я тотчас же этим воспользуюсь и позволю себе вольности. Так вот, этого не произойдет — можете быть спокойны.

— Если вы ночью хотя бы попытаетесь встать с пола, я подниму такой крик, что и мертвые проснутся, — предупредила она его. — И мне все равно, что обо мне подумают.

— Давайте бросим на картах, кому достанется кровать, — неожиданно предложил Маккриди.

— То есть как это?

Он нагнулся и достал из кармана пиджака потрепанную колоду карт, а затем, с виртуозной ловкостью перетасовав их перед изумленным взором Верены, протянул ей колоду и промолвил:

— Выбирайте.

— Вы хотите, чтобы я вынула карту? Любую?

— Да.

Ей стало любопытно, чем это закончится; она вытащила из середины колоды карту и перевернула ее:

— Пятерка.

Он поднес к колоде левую руку и, тоже вынув одну карту, показал ее Верене:

— Пиковый валет. Что ж, моя дорогая Элизабет, — победоносно провозгласил он, — похоже на то, что кровать досталась мне.

— Ну, знаете ли, это нечестно! Я ведь ни разу в жизни в такие игры не играла, и вам это хорошо известно.

— А сейчас вот сыграли — и проиграли.

— Мне даже и карт не доводилось держать в руках, — продолжала протестовать она. — У нас в доме их просто никогда не было.

— Так знайте, что карты отличаются друг от друга по старшинству, начиная от двойки и кончая тузом. Итак, двойка, тройка, четверка, пятерка, шестерка, семерка…

— Я и сама умею считать, мистер Маккриди, — оборвала она его.

— Восьмерка, девятка, десятка, валет, дама, король и туз, — невозмутимо продолжал он. — Стало быть, мой пиковый валет выше по значению, чем ваша пятерка, а в игре со снятием колоды, которую я вам предложил, побеждает старшая карта. Поэтому я буду спать на кровати, а вы можете взять покрывало и располагаться на полу.