Похищение века - Серова Марина Сергеевна. Страница 50

Уже через пять минут в своей «стеклянной» шали я замерзла, как бездомный цуцик, но деваться было некуда. Вот еще дура: вырядилась! Вернее, разделась… И для кого — для Лебедева! Глаза уже болели от напряжения, в висках ломило…

Лица, руки, сумки, опять лица… Ребенок с большим пакетом — нет, недостаточно большим…

Старушка с каким-то пальто, перекинутым через руку… Чье это? Ее — на ней… Ага, отбивается от «стада», кого-то ждет… Да, все равно это не плащ Радамеса…

Лица, лица, тыща человеческих лиц, и надо среди них найти одно.

Только тебе, Татьяна, нужно не лицо, а маска. Ну да, вроде тех, что ты видела в своем сне!

Подобие человеческого лица, но не настоящее лицо. Лишенное жизни. Вот такое и ищи! Ты его должна сразу заметить, сосредоточься…

Я никогда не могла постичь, почему во всех театрах из трех-четырех дверей вестибюля всегда открыта только одна. Ну, когда публика идет в театр, еще можно понять: экономят на билетерах.

Но когда из театра? Казалось бы, распахнул все двери разом — и гуляй, братва! И через пять минут в театре никого, и вся обслуга пошла по домам гонять чаи. Так нет, толкаются люди битый час, просачиваясь в узкую щелочку, дышат друг другу в затылок…

И только сейчас я поняла — почему: чтобы удобнее было ловить воров, выходящих из театра!

Ну, в самом деле: что бы я стала теперь делать, если бы вся эта толпища ломанулась в три двери сразу?! Прощай, плащ Радамеса, — только и всего.

Однако я незаметно убедилась, что две оставшиеся, нефункционирующие двери претерпели некоторые изменения — в полном соответствии с моим пожеланием. Их ручки сейчас не были наглухо скручены вместе тряпками, как обычно, а лишь схвачены эластичными резинками. Так что при необходимости и ту и другую можно было открыть практически мгновенно.

Мне казалось, что народ идет уже целую вечность и скоро поток должен иссякнуть. А «моего» личика все нет. Будет ли? Может, Коля придумал какой-нибудь трюк половчей моего? К примеру, решил опять удрать по пожарной лестнице, как тогда из гостиницы…

И почему, черт возьми, до сих пор нет связи?

Куда они все провалились, эти «студентики», прилизанные мальчики? Может, они уже давно скрутили «странника», а про меня забыли? Да нет, Серега не должен бы… И хоть бы кто-нибудь догадался притащить мне мое пальто или хотя б какую-то телогрейку! Я же тут ок-к-колею…

— Тревога на пятнадцатом посту, — сказал бесцветный голос за моей спиной. — Вход в колодец коллектора. Сработала сигнализация. Люк в подвале тоже взломан. Сейчас объект будет наш, далеко не уйдет. Оставайтесь пока на месте.

Я даже не могла взглянуть, был ли это Славик-"петушок", или я ошиблась с голосом. Какая разница!

Мне сразу стало жарко. Вот лохи, они его все-таки проворонили! Конечно, далеко не уйдет, но как бы он плащ не бросил! Подберет какая-нибудь машина на Казачьей — и ищи-свищи…

Боже, а это еще что за реликтовый экземпляр?!

Ну и старушенция! И такие еще выползают в театр… Да в этом костюмчике она еще, наверное, каталась на извозчике в конце прошлого века, по деревянным мостовым!

В толпе выходящих, несколько поредевшей, но все еще достаточно густой, еле-еле двигалась сгорбленная черная старуха в шляпке с густой вуалеткой, закрывающей глаза. Она тяжело опиралась на палку, и каждый шаг давался ей с большим трудом. На бабке был какой-то огромный салоп, такой длинный, что он даже волочился по полу. Складки черной материи создавали впечатление, что бабулька невероятно толста; а может, так оно и было на самом деле.

Из-под шляпки виднелись седые волосы, закрученные «дулькой», а из-под вуалетки — часть мертвенно-бледного лица: кончик крючковатого носа, ввалившиеся синие губы и, наоборот, резко выступающий вперед заостренный подбородок…

Да с такими лицами не живут, ей-Богу! Какая-то маска смерти…

Маска?..

В руках старушки не было никакой сумки, она и себя-то саму несла с трудом. Но раздумывать было некогда: сейчас она доберется до выхода.

— Бабуля, можно вас на минуточку?

Ну конечно, она к тому же глуха как пробка.

Но отчего мне показалось, что это ископаемое стало быстрее перебирать ногами?..

— Бабушка, разрешите вас спросить… — Я сделала шаг вперед и протянула руку, пытаясь дотянуться до черного салопа.

Смешиваться с толпой я боялась.

Нет, теперь мне уже не показалось! С неожиданной резвостью столетняя театралка засеменила вперед, расталкивая людей. Послышались удивленные возгласы.

— Господа, задержите эту женщину, она кое-что забыла!

Но пока «господа» соображали, старуха уже перед самой дверью приемчиком, которому позавидовал бы хороший регбист, отшвырнула одновременно билетершу и здорового мужика в коже и вырвалась за первую полосу дверей под крики и хохот толпы, бесплатно получившей дополнительное зрелище.

Но мне было не до смеха. Я содрала резинку с соседней двери, которая находилась как раз напротив выхода на улицу, и, разбрасывая театралов не хуже лихой «старушки», в два прыжка нагнала ее уже на крыльце.

— Смотри, во бабы дают! Бешеные, что ли… — слышалось со всех сторон.

Я схватила «странницу» за руку с клюкой, которую она еще не бросила (может быть, рассчитывая применить как оружие), но та, не долго думая, с разворота вмазала мне левой в ухо — так, что вдетая в него жемчужная сережка чуть не вылетела с другой стороны.

Я удержалась на ногах только потому, что ожидала чего-то подобного. И даже не выпустила захваченную руку в перчатке. Так что к колонне мы отлетели вместе с моей добычей, и дама в черном салопе с размаху приложилась к моему выставленному колену тем местом, в которое старушек обычно не бьют.

Послышался далеко не старушечий рев, и он обмяк, сложившись пополам.

— Ну вот и все, «дорогой Коля». Это была твоя лебединая ария. — Я скрутила ему руки за спиной. — А плащик-то придется снять: он тебе не по росту!

— Ты… Стерва… Я должен был догадаться!

— Но ведь не догадался же! Хватит об этом, милый.

К нам уже бежали «студенты консерватории», которые бережно приняли у меня из рук «одинокого странника», Мигель Мартинес с моим пальто (наконец-то!), Федор Ильич с армией заместителей, администраторов и билетеров…