Большая и грязная любовь - Гаврилова Анна Сергеевна. Страница 35

Второй рабочий день определенно удался, так что к лифту шла радостная до неприличия. Уже представляла, как вернусь домой, засяду за комп и выясню если не все, то многое. Меня даже излишне любопытные взгляды коллег не заботили, и бритоголовый «шкаф», маячивший у первого ресепшена, не насторожил.

Зато когда «шкаф» шагнул навстречу, преграждая путь…

– Кристина Анатольевна? – пробасил… черт, Гера?

То ли водитель, то ли охранник, выглядел очень сурово. Брови сведены, губы поджаты, мышцы рук напряжены.

– А? – резко стушевалась я, покрепче перехватила сумочку.

– Кристина Анатольевна, будьте добры… – Он указал на лифт.

– Что? – переспросила, едва сдерживая желание отступить на пару шагов.

– Будьте добры следовать за мной, – пояснил свою мысль Гера.

Так, стоп! Без паники! Если бы мне желали зла, меня бы прямо на рабочем месте взяли. Тут что-то другое.

– Куда?

Бритоголовому вопрос не понравился, но я подчиняться не спешила.

– Куда проследовать? Зачем?

– В машину, – сказал парень хмуро. – Глеб Игоревич велел отвезти.

– Куда отвезти?

– Домой.

– К кому?

Гера откровенно завис, потом тряхнул головой и сказал почти зло:

– К вам.

Размышляла я не дольше секунды.

– Нет, спасибо, сама доеду.

И даже попыталась обойти бритоголового верзилу, но прорыв к лифту не удался.

– Кристина Анатольевна, мне велено отвезти. Давайте без глупостей, а?

Настала моя очередь виснуть. Что значит «без глупостей»?

– Это… угроза?

«Шкаф» закатил глаза и шумно выдохнул.

– Нет, – выдержав паузу, признался он. – Не угроза, а предложение, от которого невозможно отказаться.

То есть выбора у меня действительно нет?

Я одарила верзилу пристальным взглядом и кивнула. Ладно, будем полагаться на удачу.

О том, что Гера водитель очень аккуратный, я еще в той, прошлой реальности узнала. Но в этот раз он вел как-то совсем по-особенному – второй ряд, скорость минимальная, крайне напряженная физиономия. С такими, надо полагать, инкассаторы ездят. И тишина… Нет, радио-то поет, а вот Гера молчит как замороженная рыба.

Ну я тоже молчу и старательно пытаюсь не думать о том, что вся эта бодяга означает. Только нерв все-таки не выдерживает.

– Вас как зовут? – Мы же не знакомы, верно?

– Герман, – буркнул бритоголовый. – Можно Гера.

– Кристина. Можно просто Крис, – в тон представилась я.

Шкаф кивнул и только. В салоне снова воцарилась условная тишина, мириться с которой стало еще сложней.

– Гера, а зачем все это?

– Что? – Нет, говорить водиле явно не хочется.

– Не притворяйтесь, вы поняли.

На лице собеседника проступила досада, в голосе опять появились злые нотки.

– Это не я притворяюсь, а вы. – И прежде чем успела удивиться вслух, добавил: – Запал он на вас, Кристина Анатольевна.

Ну вот, опять. Сердце пропустило удар, душа окрылилась, уровень эндорфинов в крови скакнул выше некуда. Губы, вопреки желанию, дрогнули в улыбке. А еще жажда знаний проснулась.

– С чего такая уверенность? – пробормотала я.

Водитель громко фыркнул.

– Думаете, я всю контору по домам развожу?

Черт. Одно дело понимать умом, другое дело слышать. У нас, женщин, уши вообще эрогенная зона, ага.

Улыбка стала до неприличия широкой, а Гера, заметив мою реакцию, совсем посуровел.

– Ты знаешь, кто он? – процедил бритоголовый.

Ответить не смогла – у меня этот, как его, паралич речевого аппарата случился. От счастья, разумеется.

– Он высший инкуб! – неожиданно рявкнул Гера.

А потом тихо выругался и свернул к обочине. Причем в этот миг угадать в нем аккуратного водителя было невозможно. Маневр сопровождался ревом клаксонов, визгом тормозов и матами товарищей по дорожному движению.

– Ты чего? – пискнула я, когда машина остановилась. Кстати, эта остановка лишний раз напомнила, зачем ремни безопасности придуманы, – если бы не ремень, я бы точно торпеду лбом протаранила.

– Он высший инкуб, – процедил лысый камикадзе. – Понимаешь?

Испугалась я, разумеется, не информации, а вот этой экстренной остановки. Но Гера все по-своему понял и чуток смягчился.

– Крис, я знаю, что это не мое дело, но послушай совета – прекрати.

Испуг сменился удивлением, а бритый добил:

– Прекрати его цеплять!

– Что?..

– Не знаю, нарочно или нет, но ты его провоцируешь, Крис! Этот чертов лифт – все знают, Глеб терпеть не может, когда кто-то подходит настолько близко. Это неписаное правило компании – в лифт с шефом не входить!

Вот как? А я… а мне же не сказали…

– Потом кофеварка, – продолжал водитель. – Глеб сам себе кофе готовит, трогать эту кофеварку запрещено под страхом смертной казни.

Фига-се у них слухи распространяются. А про казнь он ведь фигурально, да?

– Спорить с Глебом нельзя тем более. Да и вообще! Крис, ты… ты… дура ты, Крис! – заключил «шкаф» и откинулся на спинку сиденья. Да еще глаза прикрыл – типа совсем от молчаливой меня устал.

Некоторое время сидели молча. Мне сказать нечего, а Гера явно не может. Ну а когда дар речи к бритоголовому вернулся…

– Крис, ты не понимаешь главного. Глеб… он не совсем нормален. Он с придурью, вылечить которую невозможно. Он высший, он сильнее любого из нас. Когда он питается, выпивает почти досуха. И ему это не нравится, поэтому питается очень редко. Глеб всегда голоден, это уже привычка. А еще он всегда обходит стороной женщин вроде тебя.

Уф! Это… это что сейчас было?

– Ты тоже инкуб? – ошарашенно выдохнула я.

– Разговор не обо мне, – парировал Гера. – Речь о Глебе. Глеб на тебя запал, и мы все знаем, во что это выльется. Поэтому прошу, даже умоляю… прекрати. Не задевай его, Крис! Он же не железный, рано или поздно не выдержит, а потом…

– Что?

Мне подарили очень нехороший взгляд.

– А потом, – процедил собеседник, – ты будешь выпита, а мы получим совершенно невменяемого шефа. Совестливый он у нас, понимаешь? Особенно когда речь о хороших девочках заходит.

То есть я – хорошая? Черт! Ну вот опять на губах неприлично счастливая улыбка, а разум розовым туманом заволакивает.

– Дура, – зло резюмировал бритый. Хлопнул ладонями по рулю. – Ни слова не услышала.

– Да все я услышала…

– Тогда какого лешего улыбаешься?! – рыкнул «шкаф».

Вот вообще не собиралась отвечать, оно само с языка сорвалось:

– Люблю я его.

Опять условная тишина в салоне – Гера молчит, я досадливо кусаю губы. Только неведомый певец по радио распинается… и песня, как это ни парадоксально, о любви.

– Дура, – выдержав ну о-очень долгую паузу, повторил водитель. Включил поворотник и неспешно вырулил на дорогу.

Кажется, меня только что внесли в списки самых неадекватных неадекватов. Ну и ладно! Ну и пусть!

Наверное, я какая-то неправильная, совсем дурная и совсем глупая. Ну а чем еще объяснить тот факт, что, вернувшись домой, даже не вспомнила про запрещенный форум? Я вообще обо всем забыла – разум был подернут туманом, сердце стучало в каком-то невообразимом ритме, в коленках появилась неуместная, но очень приятная слабость. Думать могла только об одном – о нем, о Глебе.

Какие, на фиг, интриги? Какие расследования? Жар его тела, горячность поцелуев, скольжение пальцев и тихое, проникновенное «Кри-ис…» – вот что важно. Остальное мелочи и суета. А его плечи? А его глаза? Даже когда в них не алые всполохи, а самые настоящие молнии, начинаю таять. А когда он улыбается? Ведь в такие моменты становится совершенно не важно, что будет дальше, чем наша история кончится.

Рядом с ним все не важно. И нет той силы, которая способна вразумить и заставить выбросить его из головы. Есть только он и никого кроме.

Ближе к ночи туман, застилающий разум, совсем плотным стал, а я вдруг поняла – это не что иное, как ломка. Сразу вспомнились рассуждения инкуба о том, что секс тоже наркотик, но дело было в другом. Мне не хватало тех самых глаз, дыхания, улыбок… Мне не хватало его! Дайте! Дайте любого! Пусть злого и неразговорчивого, но только дайте!