Скалолазка и Камень Судеб - Синицын Олег Геннадьевич. Страница 44

Лишь приглядевшись, я различила острые ушки и пушистый задранный хвост. Размеры животного – со среднюю дворнягу. Лисица. А я думала, что в Испании они не водятся.

В острых зубах висела моя тапочка, из которой высовывался носок.

– Отдай! – потребовала я.

Лисица фыркнула в ответ и недовольно зарычала. Интересно, что она себе вообразила! Что обувь уже принадлежит ей?

Не дав опомниться ни ей, ни себе, я прыгнула в направлении горящих глаз. Расставила руки, стремясь ухватить шерстяную тень. И точнехонько серединой лба врезалась в камень, на котором, оказывается, стояла мерзавка!

Из глаз посыпались искры, в голове помутилось, но я все-таки свела руки, надеясь, что ухвачу ночную воровку. Однако лисица оказалась не так проста и проворно выскочила из моих объятий. Вонючий хвост шлепнул по лицу, и лисица растворилась в темноте вместе с моей тапкой. Только кусты зашелестели.

Так я осталась без одной обувки! Голодная, обозленная, с шишкой на лбу и мерзнущей левой ногой. Что делать? Спать больше не хотелось. Рыжая чертовка сделала все, чтобы лишить меня сна. Да и спала я не в гостиничном номере на перине…

Подобрала жезл, потратив некоторое время на его поиски в темноте. Постояла в задумчивости, почесывая им затылок, и решила идти дальше.

Череда кустов оказалась не такой плотной, как представлялось. Я обнаружила проход, в который не замедлила нырнуть. Миновав колючие заросли, вышла в небольшую долину. Тучи на небе освободили луну из своих застенков, и пространство залил серебристый свет. Весьма кстати. Брести в темноте не слишком приятно. До добра это не доводит. Шишку на лбу уже получила, могу покалечиться и серьезнее.

Долина начиналась небольшой рощей пробковых дубов. Я прошла ее и оказалась в поле. Его пересекала минут двадцать, затем перевалила через гребень неизвестного холма. Глянула вперед и вздохнула с облегчением. Наконец-то! Посреди поля стоял одинокий дом, окруженный пиками кипарисов. В лунном свете было трудно определить, что это такое. Я надеялась, что чья-нибудь ферма, где найдется кувшин с водой и пара хлебных лепешек.

Однако чем ближе я подходила к дому, тем призрачнее становились надежды о теплом приюте для заблудившегося путника. Дом казался таким странным, что даже не хотелось к нему приближаться. Только жажда и голод толкали вперед.

Обошла повалившийся деревянный забор. Босой ступней нащупала окаменевшие холмики, бывшие когда-то грядками, а теперь похожие на могилки кротов. Возле белой стены под ногами захрустела черепица – в незапамятные времена она осыпалась с крыши, подобно сосулькам в оттепель… Куда меня занесло?

Вот наконец и дверь – с облупившейся краской, в подтеках. Я взялась за ручку и потянула на себя, представляя два исхода. Либо дверь распахнется со старческим скрипом, либо не сдвинется с места. Но жизнь подарила новый вариант. Дверь соскочила с верхней петли, наполовину приоткрылась, накренилась и застряла наперекосяк. Да так крепко застряла, что пришлось пролезать над ней. Остановилась у порога.

– Ау! – воскликнула я. – Простите за позднее вторжение, но ваш звонок не работает, поэтому без приглашения… Дома есть кто-нибудь? Или я сама с собой разговариваю?

Из коридоров, в которых застыла вязкая тьма, в ответ не донеслось ни звука. Черный занавес поглотил мои слова.

Что я здесь делаю? Неужели всерьез рассчитываю найти кувшин с водой и пару лепешек? Если и остались лепешки, то такие, что могут человеку травму нанести. И потом, страшно идти внутрь. Бежать отсюда! Бежать что есть мочи.

Но, когда я собралась повернуться лицом к двери и вылезти из дома на свежий воздух – к луне, к звездам, к ночной свежести, – вдруг увидела на противоположной стене телефон. Старенький висячий аппарат с гнутой трубкой, лежавшей на рычаге, и парой огромных чашечек.

Телефон в заброшенном доме… Наверное, не работает… Небось, кабель давно обрезан. А вдруг?.. Вдруг я подниму трубку и услышу гудок!

Внезапно на ум пришли события вчерашнего вечера. Холм, предательство Чедвика, черные кости под холмом, обнаруженный мыс…

Голод и жажда отступили на второй план.

Нужно позвонить Эрикссону!

Я перекинула жезл из правой ладони в левую. Шагнула к телефону и протянула к трубке руку. И поняла, что желание позвонить шведскому археологу пришло не вовремя. Нужно было уходить, пока имелась возможность. А еще лучше – вообще не приближаться к этому дому, обойти его за километр. Но было поздно. Все поздно…

В поясницу уперлись жесткие острия. Я даже сообразить не успела, что это. Только вскрикнула, когда заточенные спицы проткнули майку и впились в кожу. А следом темнота исторгла фразу:

– Это чужой дом.

Низкий голос. Впрочем, даже не голос. А один сплошной хрип. Словно человек не может откашляться, причем с рождения. Не связки, а проеденная ржавчиной труба!

– О, я вовсе не претендую, на ваш дом, – затараторила я. – Такая мысль не приходила мне в голову. Нелепица! Без сомнения, это ваш дом, сеньор!

– Нет, – произнес голос. – Не мой. Ты зачем дверь поломала?

– Вовсе не ломала! – возмутилась я. – Она уже была поломанная!

– Что тебе здесь надо, воровка?

– Я не воровка…

– Тогда кто?

Вилы надавили на поясницу, угрожая проткнуть. Как говорится, вопрос задан с нажимом. Отвечать пришлось быстро, пока штыри не добрались до печени и других нужных мне органов.

– Я… я журналист программы «Животный мир» телекомпании… Эй-би-би! – Замерла, с ужасом сообразив, что перепутала канал Эй-би-си с фирмой, производящей электроаппаратуру. – Ехала снимать программу про… лисиц!.. Но упала с поезда…

– Отстала от поезда? – уточнил человек.

Я подумала:

– Можно сказать и так. Короче, осталась без денег, документов и своего продюсера. Заблудилась в горах, а тут ночь, темнота, дикие звери. Есть хочется – прямо сил нет. Поэтому, когда увидела ваш дом… – Пики врезались в поясницу сильнее. – То есть простите… Когда увидела не ваш дом, меня обуяла радость. Я подумала, что, наверное, здесь живут добрые люди, которые не пожалеют глоток воды и краюху хлеба. У меня и мысли не было что-то взять отсюда без спроса. Но если вы мне не поможете, я уйду опять в ночь, одна…

Всхлипнула, причем по-настоящему. Самой стало горько от перечисления собственных бед. А сколько я еще не рассказала! Любая домохозяйка захлебнулась бы слезами!

Но человек за спиной захлебываться не спешил. Не удалось его на жалость продавить. Себя я пробила, а его не удалось.

– Вот что я тебе скажу, тарахтелка, – произнес голос с расстановкой. – Не сочти мои слова несправедливыми, но скажу следующее. Лисицы здесь не водятся!

Я так и думала! Черт возьми. Тогда кто украл мою тапку?

– Что ж, – сказала я. – Мне больше нечего добавить. У меня нет других аргументов. Вам осталось только проткнуть меня.

Вилы не шелохнулись. Обладатель голоса раздумывал.

– Ты что, ранена? – спросил он.

– В каком смысле?

– Поступь у тебя неровная. Словно одна нога короче другой.

– Неправда! – возмутилась я. – Ноги у меня одинаковые! А хромаю – потому что осталась в одной тапке. Вторую потеряла где-то…

Окончание фразы растаяло в неразборчивой брани.

Вилы надавили в последний раз – да так, что я вскрикнула. А затем исчезли. Растворились в темноте. Словно их и не было.

Я стояла лицом к телефону, не рискуя шелохнуться. Ощущение такое, что все мне почудилось. Хрипящий голос казался бесплотным порождением тьмы.

– Извините, вы еще здесь? – робко осведомилась я.

– Нет, на том свете.

Шутка показалась неудачной. Я скривилась, но промолчала. У хозяина голоса все еще оставались вилы – настоящие, а не призрачные, как мне того хотелось бы.

– Иди по коридору, – сказал человек. – Там будет комната, где есть вода и немного фруктов.

– Больше не будете меня тыкать вилами?

– Только если ты опять начнешь привирать.

Поплелась, громко шаркая единственной тапкой по деревянному полу. Хозяин голоса – но не этого дома! – следовал за мной бесшумно, словно рысь, выслеживающая жертву. Я же так идти не могла и вскоре наткнулась на высокую тумбу. Загремели пустые кастрюли.