Скалолазка и мировое древо - Синицын Олег Геннадьевич. Страница 45

– Вот она! – прошипела толстуха. – Вернулась, мерзавка… С ней сплошные проблемы, господин майор! Если у вас нет подходящей кандидатуры для Ритуала, то возьмите ее. Она бестолковая, постоянно хамит и не умеет работать.

– Это неправда! – возмутилась я.

– Заткнись! – рявкнула Шиншилла.

Ирбис пристально смотрел на меня, играя жилистой рукой часами с кожаным браслетом.

– Время истекает, господин Ирбис, – продолжала толстуха. – Остались сутки, а у вас никого нет. Она самая подходящая кандидатура: бестолковая и непослушная. Заберите ее, пусть он высосет из нее всю кровушку…

– Мы сами решим, кого забирать, – беспристрастно сказал Ирбис – А ты, Шиншилла, лучше занимайся своим хозяйством. Обед был несвежим, многие животами мучались. Или ты не в состоянии управляться с кухней?

Толстуха замерла, пораженно глядя в ухо господину майору. Повисла пауза. В наступившей тишине я с ужасом услышала, как под мойкой звонко щелкнули зубы, откусившие шоколадный ломтик.

– Что это? – насторожилась Шиншилла.

Я покрылась холодным потом.

– У тебя еще и крысы бегают! – сказал майор.

– Никак нет, клянусь своей безгрешной душой! Всех выморили. Ни одной не было!

– Пусть девчонка останется здесь, – подытожил Ирбис тоном, не терпящим возражений. – Нагрузи ее работой. А утром решим, что с ней делать.

Он бросил на меня прощальный взгляд, посмотрел на часы в ладони и вышел из посудомоечной. Его место передо мной тут же заняла толстуха.

– Думаешь, тебе повезло? – зажужжала она. – Думаешь, сейчас завалишься дрыхнуть и разглядывать сладкие сны? Даже не мечтай! Видишь эту посуду? Эти кастрюли? – Она пнула по алюминиевому чану, который отозвался задумчивым гудением. – Это ужин обеих солдатских рот. И еще лаборатории. И еще обслуги. Так вот, ты сейчас возьмешь щетку и вымоешь все до последней тарелки! Советую не тянуть и начать прямо сейчас, потому что работы очень много. Четыре опытные посудомойки, даже если будут работать очень быстро, не управятся и за три часа, а в твоем распоряжении только шесть! Если хоть одна тарелка окажется не вымытой к рассвету или хоть на одной я найду каплю жира – можешь не сомневаться, что ты отправишься…

Она наклонилась ко мне и зашептала, дыша в лицо жареным луком:

– Ты отправишься на жертвенник быстрее, чем успеешь сказать: «Ой, что я наделала! Почему я не мыла тарелки быстрее?!» Мой тебе совет: принимайся прямо сейчас, потому что дорога каждая секунда.

И, задев меня кисельным плечом, она вышла из посудомоечной на кухню, тяжело переступая с ноги на ногу. Дверь за ней оглушительно захлопнулась. Шиншилла отомстила мне за историю с говяжьей ногой.

Максимка вылез из-под мойки, облизывая пальцы. Шоколадной плитки при нем уже не было.

Я без интереса покосилась на горы грязной посуды. И повернулась к мальчугану:

– Рассказывай!

И он стал рассказывать. После того как Максимка вытек вместе с озером в новый водоем в низине, он первым делом утопил ребризер, чтобы замести следы. Прямо как я поступил, меня даже гордость взяла. Затем он поднялся на вал и из надежного укрытия стал наблюдать, что творится на дне бывшего озера. Меня к тому времени уже увезли. Боевики ковырялись в развалинах города. Они очистили от ила центральную улицу, затем долго ждали. Часа через полтора, по словам Максимки, в котлован съехала «большая стальная машина». Скорее всего, мальчишка видел бронированный «хаммер». Машина проехала по центральной улице и остановилась возле холма. Из нее вышли: бритоголовый в камуфляже, молодой человек и «самый главный».

Ирбис, Мерфи… и Кларк.

Боевиков они оставили у подножия холма, а сами поднялись на вершину, к пирамиде. Медальон вставлял Ирбис, очевидно, он уже делал это раньше, а сейчас повторно демонстрировал результат повелителю. Похоже, дело происходило сразу после моей встречи с Кларком в тронном зале.

– Так что же случилось? – спросила я.

– Медальон засиял на солнце, – ответил Максимка. – Ярко и очень красиво.

Вот значит как. Для активации артефакта требовалось солнце. Неудивительно, что под толщей воды у меня ничего не вышло. Как обидно! Если бы я не попалась, то моим врагам не достался бы артефакт и они не добились бы результата.

– И куда указал луч?

Максимка посмотрел на меня озадаченно:

– Не было никакого луча.

– Ну как же! Зачем тогда медальону светиться? Он должен был указать на какое-то место. Ты, наверное, чего-нибудь не увидел.

– Да все я увидел! – обиделся Максимка. – Я очень близко подобрался; прямо под их машиной залег!

– Медальон должен был указать, где растет древо. Может, он в какую-то сторону больше светил?

– Он во все стороны светил одинаково, как лампочка. Эта троица не меньше получаса пялилась на свечение и чесала в затылках. Затем они вытащили медальон, сели в машину и уехали. – Он помолчал и добавил: – И я вместе с ними.

Я вытаращила на него глаза.

– Ну а как, думаешь, я попал сюда? – развел он руками. – Прицепился к днищу. Травы насобирал за шиворот, зато теперь я здесь, рядом с тобой!

– И оба мы в узилище.

– Где?

– В неволе.

Я крепко задумалась. Максимка поведал очень интересную историю. И очень важную. Кларк и компания пока не знают, где находится древо Ашваттха. Это радует. Не все так плохо, как я думала.

Но куда указывает медальон?

– У меня есть великолепная идея! – воскликнул Максимка со злодейской ухмылкой. – Давай этой корове все тарелки перебьем! Тогда ей достанется от того серьезного мужика!

– У меня есть идея получше, – ответила я, задумчиво глядя на тележки с посудой. – Мы их вымоем.

– Ты серьезно? – усомнился мальчишка. – Ты в самом деле считаешь, что эта идея лучше?

Я не ответила.

Завалы из немытой керамики лучше всего символизировали бардак, который царил в моей голове. Я откровенно не понимала, на что указывал пылающий медальон, а разобраться в этом мешала куча посторонних мыслей, воспоминаний и фактов. Мне вдруг подумалось, что если я наведу порядок вокруг себя, то порядок установится и в моей голове. И я быстро найду решение.

– Вот тебе перчатки, – сказала я. – Вставай к этой раковине. За тобой все вилки и ложки. За мной чашки и тарелки. Как одолеешь, начнешь помогать мне. Знаешь, как мыть?

– Угу.

– Тогда в бой, супермен!

За окнами окончательно стемнело, а под потолком горели только две крохотные лампочки. Мы работали усердно и с энтузиазмом. Максимка драил столовые приборы, я возилась с посудой. Я брала тарелки, окунала их в горячую воду, натирала порошком до слепящей белизны, затем снова промывала в горячей воде и отправляла под струю чистой холодной. С каждой вымытой тарелкой мои мысли шажок за шажочком приближались к разгадке головоломки, подброшенной из глубины веков.

Древний город имеет форму мандалы, это очевидно. А так как мандала является картой, то и городские постройки то же самое. Карта. У меня есть подозрение, что эта карта обозначает саму долину Ашваттха. Нутром чую, только доказательств нет.

Медальон, установленный в определенном месте города (в определенном месте карты), является указателем. Ну а чем еще? Функция указателя состоит в том, чтобы обозначить направление поисков объекта. Какие бывают указатели? «Багдад на северо-востоке». «До „Икеи“ два километра, вы на верном пути, друзья!» Если бы каждому хараппскому строению соответствовал объект в долине – скала, плато, ущелье, то сияние медальона в определенную сторону указало бы на место, где находится древо. На какую-нибудь поляну в лесу или тайное ущелье.

Но проблема в том, что медальон никуда не указывает! Светит себе и светит. И это, черт возьми, как нельзя лучше согласуется с учениями индуизма и буддизма! Потому что мировое древо не может располагаться ни в каком другом месте, кроме центра мира. А где этот центр на моей карте? Там же, где и медальон.

Получается замкнутый круг. Медальон указывает: древо Ашваттха находится в центре мира, не сомневайтесь! Но где центр мира? Там, где растет древо Ашваттха. А где растет древо? В центре мира… Это настоящее издевательство. Указатель указывает сам на себя – бессмыслица! Если только не воспринимать его указание буквально, но под пирамидой, покрытой илом, мировое древо расти не может!