Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 23

Потому что у него седая бородища — во, как два крыла! Он потом подозвал меня и говорит: «Юноша, у вас талант. Заходите как-нибудь в гости, поговорим о музах…» Ну, я не заходил, конечно, стеснялся. А теперь можно попробовать.

Да, в самом деле удача не оставляла Авку! Может, и правда до встречи со Звенкой не так уж далеко?

— Идем скорее!

Лучик с готовностью поднялся. По луговой траве они зашагали к синевшему вдали городу. Но почти сразу Авка спохватился:

— Ох… А как я с таким синяком-то? Что скажут люди в вашем городе?

— Скажут: герой! Когда узнают, что это ты зажег солнце! — Во время беседы они незаметно перешли на «ты».

— А не попадет? — поежился Авка.

— За что?

— Мало ли… Раньше тоже зажигали. А их за это на костер или в темницу… — Авке вспомнились кое-какие факты из уроков истории.

— Не попадет. Наоборот, будут прославлять и благодарить… Хотя…

— Что? — испугался Авка.

— Если бы даже и то, чего ты боишься… Страдания облагораживают человеческую жизнь.

Авка сказал, что не хочется ему облагораживаться таким способом. Некогда это, и вообще…

— И все-таки я тебе завидую, — вздохнул Лучик.

— Нашел чему…

— Да я не про костер и темницу, а про те страдания, которые уже есть. Из-за Звенки. Мне бы такие! Любовные муки поэту во как нужны, а их у меня еще ни капельки не было… Да и вообще никаких…

— Совсем никаких страданий? — посочувствовал Авка.

— Только мелочь всякая. Например, объяснение с папой, когда он узнал про переэкзаменовку по математике… Правда, одно серьезное страдание имеется, но я уже притерпелся. Потому что никуда не денешься…

— А… какое оно? — осторожно сказал Авка.

— Ты ведь и сам видишь…

— Ничего я не вижу! Где оно?

— Посмотри на меня как следует.

— Ну… смотрю. И что?

— Разве у меня поэтическая внешность?

— А разве нет? И прическа, и бант…

— При чем тут бант! Поэты должны быть стройные, с талией, а я… Девчонки меня зовут «Пу-Пу». То есть «Пуня-пупсик»…

Лучик и правда был кругловат. Не только лицом, но и телом. Пухлые формы слегка распирали тесный костюмчик. Но Авка деликатно Утешил нового приятеля:

— Не переживай. По-моему, ты вполне…

— «Вполне» от слова «полный»…

— Я не это хотел сказать!

— Что ни говори, а все равно… Да я сам виноват! И здешние законы природы. Ты погляди вокруг внимательно!

Авка и без того заметил, что природа здесь с причудами. Например, он пускал на ходу Луниным зеркальцем зайчиков — по траве, про кустам, — и эти солнечные блики превращались в желтых бабочек. Неподалеку прошли две ярко-зеленые коровы. Вокруг летали круглые, плохо различимые предметы — похожие на блюда с бутербродами и большие полупрозрачные тыквы. Авка почти не удивлялся. Мало ли что бывает в незнакомом мире. И к тому же такое ощущение, будто ты во сне.

Лучик щелкнул пальцами. Перед ним и перед Авкой повисла в воздухе большущая глиняная миска с поджаристыми пирожками. У Авки моментально побежали слюни.

— Бери уж, — вздохнул бедный Пу-Пу. — Все равно пропадать.

— Почему? — перепугался Авка. Он уже успел надкусить изумительный пирожок с малиновым вареньем.

— Да не тебе, а мне… Мучная пища мне полностью про-ти-во-по-казана. А я не могу удержаться. Пончики и плюшки люблю так же, как стихи. И стоит о них подумать, как миска или поднос — нате вам, перед носом.

— И каждый так может?!

— Не каждый, а у кого яркое поэтическое воображение. Но у меня-то оно как раз такое…

«Плохо твое дело», — подумал Авка (не забыв при этом сжевать второй пирожок; он ведь завтракал-то давным-давно, в другом мире).

— Послушай, Лучик, ты это… борись с собой. Проявляй силу воли. Вот как раз тебе и будет страдание. Польза и для поэзии, и для тела…

— Не могу, — со слезинкой в голосе признался Лучик. — Думаешь, я не пробовал? Это сильнее меня…

— Тогда придумай мучной стряпне замену, — посоветовал Авка (и съел пятый пирожок; миска всё не улетала). — Такую, от которой не полнеют.

— Например?.. — сумрачно сказал Лучик (он тоже ел пирожок, безнадежно так).

— Например… у вас тут разводят капусту?

— Конечно. Пирожки с капустой я тоже люблю.

— Не смей думать о пирожках!.. У нас, когда мама начинает солить капусту, от каждого кочана остаются кочерыжки. Они очень сладкие и полезные, в них витамины. А потолстеть от них совершенно невозможно. Посмотри на меня!

Лучик с печальной завистью посмотрел на поджарого тонконогого Авку. Авка же подумал: «Интересно, а у м е н я есть поэтическое воображение?»

— Кыш! — приказал он миске с пирожками (которые не убывали). Зажмурился и представил медный тазик с кочерыжками. Открыл глаза… Ура! Тазик был тут как тут, а пирожков след простыл!

— Бери! — велел Авка Лучику. И захрустел кочерыжкой сам. — Ну как?

— Н-ну… — с большим сомнением отозвался Лучик. Жевал он без радости.

— Не «ну», а прекрасно! У тебя же богатое воображение!

— И что с того?

— Вот и вообрази, что это самая прекрасная еда!

— Что-то… никак…

— Какой же ты тогда поэт? Извини уж, но тогда ты… так навеки и останешься Пу-Пу.

— Нет!! — Лучик вцепился зубами в кочерыжку, как тигр в пойманную дичь. Даже зарычал тихонько. И сгрыз хрустящее угощенье в три секунды.

— Вот так и живи дальше, — наставительно произнес Авка. — И повторяй заклинание…

— Какое?

— Сейчас досочиняю… — Авка вдруг тоже ощутил в себе стихотворные способности. — Минутку… Вот!

Очень вредны пирожки и пышки,

Хоть у них весьма приятный вид.

Лучше от капусты кочерыжки!

Можно грызть их даже до отрыжки,

Это ожиреньем не грозит!

__О-о! — изумился будущий поэт Лучезар Крылатый. И сам не заметил, как сглодал еще кочерыжку. — Неужели это ты… сам… сейчас…

— Ну да…

— Значит, ты тоже поэт!

— Нет, что ты! Я раньше никогда не сочинял. А здесь… это оттого, наверно, что рядом ты. От тебя исходит поэтическое излучение!

— Ну уж… — с удовольствием смутился Лучик.

— Конечно!.. Ты только смотри не отказывайся от кочерыжек!

— Ладно… А ты все-таки поэт. Несомненно! Какая блестящая рифма: «Кочерыжки — отрыжки»! И какая аллитерация! Тревожный звук «р-р» так и перекатывается в строчках: «гр-ры… гр-ро…»

Авка не знал, что такое аллитерация, и скромно молчал. Лучик же явно завидовал Авкиным стихам, хотя и скрывал это за восторгом.

— Знаешь что? Давай я подарю эти строчки тебе! — нашелся Авка.

— Ну что ты…

Нет, правда! Я дарю!

— Но это же будет нечестно, если я их… себе…

— Они все равно почти твои! Если бы мы не встретились, я бы никогда их не сочинил! Все дело в твоем излучении…

— Ну, если ты настаиваешь…

— Изо всех сил настаиваю! — И чтобы совсем убедить Лучика, Авка хитро добавил: — Только я попрошу одну награду.

— Любую!.. А какую?

— Когда ты станешь знаменитым и будут напечатаны твои книжки, ты мне подаришь одну со своей подписью…

— Конечно!.. Мало того, я даже посвящу тебе поэму с этими самыми строчками! Про кочерыжки! Она будет называться «Страдания поэта при выборе между телесной и духовной пищей»… А еще, если ты позволишь, я напишу поэму про любовь. Про твою. Потому что своей у меня пока не было… Ох, нет! Чуть не забыл, это же тайна!

— Да ладно уж, — махнул рукой Авка. — Тайна эта ненадолго. Все равно придется рассказывать и вашему… Двуполовинкусу, и китам. Иначе как сдвинуть материки?.. Ох, Лучик, а я ведь босиком! Неудобно как-то в таком виде к академику…

Дело в том, что ни башмаков своих, ни фонарика Авка, разумеется, не нашел. Наверно, БЧП забросила их в другое место. А может, и правда растворила…