Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 26

— Я нечаянно…

— Это неважно! Не выдумывай! А то получится, что и мне… по ошибке…

— Что?

— Медаль. Ведь мне ее дали за то, что я т е б я приветствовал! — И Лучик прижал серебряный кругляк к курточке. Не хотелось ему отдавать.

— Тебе дали за талант!

— Не просто за талант, а за стихи про тебя!

Авка нерешительно посопел. Обижать Лучика было никак нельзя. Вон сколько раз уже он выручал Авку! С дружеским бесстрашием! Ну и, кроме того, Лучик… он, наверно, немножко прав. Потому что солнышко-то вон оно, светит в точности как в тыквогонском небе…

— Ладно… Только я его все-таки сниму. — Авка отцепил и затолкал колючий орден в карман. — Его надо на парадном камзоле носить, а я как чучело на тыквенных грядках…

— Если хочешь, зайдем ко мне, у меня найдется костюм и башмаки. Конечно, брюки и курточка тебе широковаты, но мама ушьет…

— Бедная мама! Вот обрадуется, когда увидит такого оборванца!

— Мама будет счастлива!.. Только мы живем за Северным мостом, на другом краю города.

— Это снова через всякие горки-чайники? Я помру на полпути…

— Тогда пошли так! Все равно ты герой!

— Подожди…

Рядом булькал струями маленький фонтан. Авка поболтал в мраморном бассейне ногами, смыл остатки болотной грязи. Прохлада вернула силы. Не все, правда, а частичку. Авка вытянул из волос несколько соломин.

— Лучик, у тебя есть гребешок?

— Разумеется!

Авка расчесал кудлатую голову. Поддернул штаны, раскрутил лямку, заправил рубашку. Лучик наблюдал с одобрением. Потом спросил:

— А помнишь, что сказал его превосходительство?

— Что? Он много там говорил…

— Про фамилию…

— А! Полупомпилий Квадратус!.. По-моему, лучше бы ему называться Круглус.

— Нет, про мою фамилию! Про поэтическую. Он ошибся и сказал не «Крылатый», а «Окрыленный». По-моему, это звучит лучше. Как ты думаешь?

— Думаю — да… Идём!

ЕГО ВЫСОКОУЧЕНОСТЬ

Представьте себе великанские, размером с цирковую арену тарелки. Представьте, что они сложены вверх дном в стопки разной (но очень большой!) высоты. И что десятка полтора этих кособоких ребристых башен кое-как сдвинуты друг с другом. Представили? Тогда знайте, что именно так выглядел дом самого ученого человека в Глубинном мире — академика Уко Двуполовинуса.

В одной из «тарельчатых» башен была прорезана дверь. Вернее, прямоугольный проход. Лучик за руку втащил оробевшего Авку в темный коридор, где пахло почему-то листьями орешника. Сперва шли почти на ощупь. Но шагов через десять замерли и зажмурились от разгоревшегося света.

— Кто такие? — спросил неприятный голос. В нем была странная смесь кошачьего мяуканья и жестяного скрежета.

Коридор перегораживала кирпичная стена. В ней блестела тяжелая, с начищенными медными узорами дверь. У двери в кресле сидел… сидела?., сидело?., существо. Ни на кого не похожее. С туловищем из клепаного железного ящика, с торчащими, как у гигантского кузнечика, суставами длинных, по-всякому согнутых лап. С головой, напоминающей шароглота, но маленького — размером с тыкву-неваляшку.

— Кто такие? — повторило существо. Без всякого дружелюбия.

— Мы… это… — промямлил Авка. — Мы хотели…

— Выражайтесь короче и конкретнее.

Тогда Лучик поправил медаль и задрал пухлый подбородок.

— Вы видите перед собой Августа Головку, которой зажег солнце. А я — его полномочный представитель в Глубинном мире, Лучезар Окрыленнный, лауреат Большой серебряной медали «Поэтический глас народа»!

— Поэт, значит… — сказало существо. Круглые, как пуговицы, глаза его сощурились, а толстые красные губы сложились в ироническую улыбку.

— Поэт! — с вызовом отозвался Лучик.

— Ну и что? — сказало существо.

— Что «ну и что»? — возмутился Лучик.

— Сюда-то вы зачем явились?

— У нас крайне важное дело к его высокоучености.

— Какое?

— А вы, собственно говоря, кто такой? — опять рассердился Лучик. — Почему вы нас допрашиваете?

— Я привратник академика! Господин Двуполовинус изготовил меня специально, чтобы я не пускал всяких… кто с дурацкими изобретениями и глупыми просьбами.

У Авки противно застонало внутри. Ясно, что его просьба покажется академику сверхглупой.

Но Лучик задрал подбородок выше прежнего.

— У нас вовсе не то! Наше дело такое важное, что мы можем говорить о нем только лично с его высокоученостью. А если вы нас не пропустите, последствия могут быть не-об-ра-ти-мые.

Привратник мигнул. Прошелся выпуклыми синими глазами по обоим.

— Ладно. Поэт пусть проходит. А босому нельзя. Неприлично.

— Но ведь именно Ав… господин Головка должен изложить дело!

— Я сказал — нельзя.

— А вот мы посмотрим! — Лучик ухватил Авку за руку и шагнул к двери. Но механическое создание выбросило поперек пути несколько многочленистых ног. А одну угрожающе согнуло:

— Щас вделаю по лбу!

Лучик отскочил.

— Вы не имеете права! Мы пожалуемся господину Полупомпилию Квадратусу!

— Хоть генеральному судье, — с удовольствием сказал привратник.

— Сразу видно, что в голове у вас ржавые стружки, — мстительно заявил Лучик.

— Разумеется! — ничуть не обиделся привратник. — Железная окись лучше всего годится для магнитной памяти. У этой технологии великое будущее…

— Зато у вас… — опять начал Лучик, но Авка дернул его сзади за куртку.

С точки зрения Авки Лучик вел себя глупо. Совершенно по-дурацки! Ну обругают они эту упрямую железяку, а дальше что? Возвращаться с носом?

— Господин привратник, извините нас, мы погорячились. Потому что очень устали… Вы, конечно, правы, босиком неудобно. А можно мне взять у… господина Окрыленного его башмаки и пойти в них? А господин Окрыленный подождет меня здесь… — и Авка опять дернул Лучика: не спорь!

Привратник прикрыл жестяным веком один глаз. В голове у него тихонько поскрежетало.

— Пожалуй, это наиболее адекватный вариант. Обувайся и ступай. А поэт пусть посидит со мной. Он придумает про меня стихи.

— Еще чего!

— Он придумает! Поэты они все такие: сперва упрямятся, а потом сочиняют! — И Авка ткнул приятеля в поясницу. Лучик надулся, но больше не спорил.

Белые атласные туфли оказались тесноваты, но ничего, терпеть можно. Привратник вытянул ногу-щупальце к двери, нажал медный завиток. Дверь с переливчатым звоном повернулась. Привратник предупредил:

— Там, где коридор делится на два, свернешь налево. Это самый короткий путь… — И кажется, хихикнул.

Авка кивнул насупленному Лучику — жди, мол, не скучай — и шагнул через порог. В нем звенело нетерпение. Такое, что робости почти не осталось. В самом деле, хватит уже приключений! Пора наконец решить дело с китами! Звенка… она ведь, наверно, помнит и ждет…

Авка заспешил по мраморному коридору. Светили круглые лампы. Скоро коридор и правда разошелся в две стороны. Авка повернул налево — как было сказано. Сделал еще несколько шагов… и полетел вниз.

Который уже раз за сегодняшний день!

Впрочем, опять ничего страшного не случилось. Авку поймало в свои объятия глубокое пушистое кресло.

Стояло кресло посреди обширной комнаты. Здесь было столько всего непонятного, что даже бесполезно разглядывать, все равно не разберешься. Стеклянные шары, изогнутые трубы, полированные ящики, незнакомые деревья в кадках. И груды большущих, как кожаные чемоданы, книг.

Из-за одной такой груды суетливо выбрался старичок. Сухой, кривоплечий, ростом едва ли больше Авки. В зеленом вязаном колпачке, в длинном кожаном переднике.

— А, посетитель! — весело закричал он тонким голосом, который называется фальцет. — Прямо с потолка! Это, конечно, проделки Пустобрехуса! Мой привратник любит такие шуточки. Чтобы в люк — и бултых! Ума немного, но чувства юмора не отнимешь! Не обижайтесь на него, он раньше служил почтовым ящиком в редакции журнала «Смех и грех»!..