Последнее слово - Незнанский Фридрих Евсеевич. Страница 32

Он позже рассказал адвокату, что она очень неохотно проследовала в кабинет, где Савину было разрешено краткое свидание с супругой, была сильно напряжена, и все лицо ее покрывали алые пятна нескрываемого волнения. О чем у них шел короткий разговор, Головкин не знал либо не хотел говорить, хотя наверняка подслушивал. Потом он увидел, что они оба замолчали как-то странно, и вошел, чтобы прекратить эту «нелепую пытку» молчанием. Супруги и расстались сухо, словно случайные знакомые. Провожая женщину к выходу, следователь решил воспользоваться случаем и предложил Екатерине Юрьевне подвезти ее на своей служебной машине туда, куда она укажет.

Они уже вышли из проходной к стоянке автомашин. Не отвечая на его предложение, Екатерина Юрьевна стала оглядываться, и вот тут Головкин увидел, как им мигнула фарами одна из стоящих неподалеку машин. Екатерина Юрьевна вмиг оживилась, поблагодарила Петра Константиновича за заботу и объяснила, что в транспорте не нуждается. За ней, оказывается, приехал друг ее мужа, который помогает сейчас в некоторых житейских вопросах, поскольку она осталась совершенно одна. И добавила, будто боялась, что ей не поверят, — муж уже знает об этом, полковник ФСБ Игорь Самойлов — его старый товарищ и коллега.

Головкин был разочарован и не скрывал этого — Гордеев видел по его скептическому выражению лица.

И вот теперь снова возник вопрос о посещении мужа.

Без тени смущения Екатерина Юрьевна просто отвергла саму мысль о новом свидании. Нет, она не до такой степени черствая женщина, она действительно уже позвонила следователю Головкину, показавшемуся ей очень любезным человеком, и узнала, когда Савина «этапируют» из Москвы. Это новое для нее слово она словно бы подчеркнула промелькнувшей на губах неприязненной гримаской. Так вот, накануне его отъезда она обязательно привезет кое-какие необходимые вещи и продукты питания — для передачи Николаю Анисимовичу, но встречаться с ним лично и о чем-то снова беседовать она не собирается. Просто такова ее принципиальная позиция. Он выбрал себе судьбу, ей остается позаботиться о своей собственной. И поскольку никакие более прочные семейные узы их больше не связывают, разве что общая фамилия, то она, видимо, скоро решит и эту последнюю для себя проблему.

Оказывается, еще при первом свидании с Николаем Анисимовичем она хотела, но не решилась тогда признаться в том, что их совместная жизнь, по ее глубокому убеждению, не удалась, так стоит ли им обоим мучиться и мучить друг друга дальше? Да, она ничего ему не сказала, потому что увидела, что он занят исключительно самим собой, а о чем думает она и как ей придется жить без него, его совершенно не волнует. Может быть, предположила Екатерина Юрьевна, именно это и явилось наиболее отчетливым для нее проявлением его мужского эгоизма, который всю их совместную жизнь давил ее и лишал всяческой самостоятельности. Ну, конечно, он же старше, значит, умнее, он ей был как отец, а родителей надо слушаться и… бояться. Увы, и это тоже правда.

Это было поразительно. Гордеев слушал холодную, рассудительную и, вероятно, давно продуманную, искреннюю галиматью, понимая, что все услышанное им — в самом деле чистая правда. Вон как иногда оборачиваются некоторые житейские неудачи! И не дай бог столкнуться самому с подобной истиной. Это ж каким страшным должно быть разочарование!

А что, может, именно эта самая правда и вызвала у Савина тот страшный душевный всплеск, который так поразил людей в зале заседания суда? После чего судья приказал вырубить видеосвязь. Но это означало бы, что Савину уже были известны планы его жены? А откуда? Она и сама могла намекнуть — не словами, так поведением. Хотя что говорить, мир ведь не без добрых людей, всегда найдется «сочувствующая душа»…

— А он, простите, в курсе того, что вы собираетесь… э-э… поменять свою фамилию? — нашел обтекаемый вариант Гордеев.

— Нет, конечно, пока ему незачем об этом знать. Он, скорее всего, не в курсе. Но скоро узнает.

— Тогда отчего же у него теперь столь мрачное, я бы даже сказал, какое-то человеконенавистническое настроение?

— У Савина был всегда жесткий характер. И я его не любила за это.

— А за что, простите, вы его любили? Извините, что я говорю как бы в прошедшем времени.

— Об этом, Юрий Петрович, нет никакой нужды сейчас вспоминать, — сказала она задумчиво, потом лицо ее словно засветилось от некоей чрезвычайно приятной мысли, она бегло взглянула на часы и слегка занервничала. Даже сделала попытку привстать, чтобы нарушить мирное течение беседы.

Гордеев понял, что его таким образом попросту выпроваживают, и не стал упрямиться. Но все же попытался рассказать ей о своих дальнейших планах, связанных с борьбой за облегчение судьбы ее мужа. И при этом заметил, что всякий раз, как он называл Савина ее мужем, она непроизвольно морщила свой умопомрачительный носик, будто слышала какую-то неприятность, и торопилась поскорее закончить разговор.

— У вас есть еще что-то важное, а то, простите… — не то спрашивала, не то утверждала она, будто была до его прихода безмерно занята, а тут пришел адвокат и принялся отвлекать ее от важных дел.

Он наконец догадался: она ждет мужчину. Причем мужчину, приятного ей в высшей степени. Это не для Гордеева, а исключительно для того, нового ее мужчины, — изысканный наряд, подкрашенные губы, мягкий макияж. Для него чуть прерывистое, а казалось, просто нервное, учащенное дыхание. И кто же этот счастливчик? Интересно бы посмотреть, на кого уже успели тут поменять подполковника.

И тогда Юрий Петрович решил наплевать на все ее потуги выпроводить его и все же дождаться гостя. В конце концов, он — адвокат ее мужа! Он принес ей последние известия из тюрьмы. Это она в первую очередь должна быть заинтересована в его честных услугах, черт возьми…

Юрий Петрович уселся в кресле поудобнее, и тут раздался дверной звонок. Гордеев взглянул вопросительно и готов был поклясться, что она только нечеловеческим усилием воли заставила себя не вздрогнуть и не покраснеть. Ух ты, какая сильная баба!

Она поднялась, подумала самую малость и спокойным голосом сказала: