Про Никиту и белку - Дурова Наталья Юрьевна. Страница 1

Наталья ДУРОВА

Про Никиту и белку

Никите Михалкову

Есть у меня друг Никита. Ему девять лет. Он способный и умный мальчик. Одно плохо делает он то, что ему захочется. Захочется вместо урока музыки пойти с ребятами в лес уйдёт, а когда ему начнут говорить:

— Как тебе не стыдно, Никита, нет у тебя никакой силы воли. Неужели трудно урок выучить?

— Честное-честное слово, я больше не буду. Вот последний раз, ответит Никита и улыбнётся, а улыбается Никита так хорошо, что невольно ему всё прощаешь.

Этим летом я была в Горном Алтае на охоте. И случайно проводник наш, раздвигая шестом ветки, сбил большую белку. Мне стало жалко её. Я сняла панаму и посадила туда белку. Наутро, когда я решила написать об этом Никите, в панаме оказалось четыре голых крохотных бельчонка.

Через две недели я собиралась обратно в Москву. У бельчат уже открылись глаза и стали появляться маленькие рыжие волосики, а хвосты напоминали ёлочные ветки. Они были чёрные, с редкими торчащими лучиками-щетинками. Но старая белка мало уделяла детям внимания, она день металась по решётчатой клетке и замирала, когда ветер склонял ветки почти к самой решётке. Потом, когда дерево выпрямлялось, а в её цепких лапах оказывалось несколько сосновых иголок, белка принималась зло грызть их и, усталая, спускалась к бельчатам. Здесь, кормя бельчат, она шипела, смешно посвистывала и в одной лапе обязательно держала либо сосновую иголку, либо орех, будто говоря этим, что родной лес ей не менее дорог, чем дети.

Мне сделали в дорогу для белкиного семейства клетку небольшой

деревянный кубик; когда же я стала пересаживать белку, она выскользнула из рук и, оставив мне своих бельчат, скрылась в лесу. Я погоревала ведь Никита ждал в Москве меня с белкой, а у нас договор с Никитой: дал слово выполни. Правда, Никита не всегда справляется с этим. Он ещё только учится быть сознательным человеком, а я ведь уже на полтора десятка лет старше Никиты, поэтому всегда сдерживаю своё слово. Взяла я одного бельчонка с собой, остальных оставила пионерам и поехала в Москву.

В дороге бельчонка кормила молоком из пипетки да орехи ему щёлкала. И когда Никита увидел бельчонка, то он был уже не очень маленьким, а с мышку, только с пушистым хвостом. Никите очень понравился бельчонок, но, рассмотрев его, он недоуменно сказал:

— Наташа, почему он рыжий? Ведь шубы серые!

Я уверяла Никиту, что зимой бельчонок будет пушистым и серым. Но Никита был нетерпелив и каждое утро, просыпаясь, первым делом мчался к белке и разочарованно говорил:

— Наташа, белка ещё рыжая.

И, огорчённый этим, Никита неохотно садился за рояль.

Но бельчонок не давал ему покоя; Никита ёрзал на стуле, не смотрел в ноты и краем глаза наблюдал, что делает бельчонок в клетке.

Когда заканчивались занятия, Никита тащил бельчонку всё, что ел сам, и сердился, когда на его любимый сыр бельчонок не обращал внимания.

А мама сердилась на Никиту и говорила:

— Из-за бельчонка ты обязательно провалишься на экзамене. Посмотри, в программе Моцарт, Бах, а главное этюды Черни.

Но Никита был так поглощён бельчонком, что, конечно, никакие этюды Черни не шли ему в голову.

И тогда дома решили: бельчонка отпустить в лес. Вот и отправились мы с Никитой в лес.

— Послушай, Наташа, а может, он не хочет в лес. Ему было так хорошо. Вчера я дал ему целую конфетку.

— Раз мама сказала, значит, надо выпустить. Ты же не занимаешься, сам виноват, я открыла маленькую клетку, и перед взволнованным, оторопелым бельчонком распахнулся громадный, полный зелени и солнца, лес. А он, задыхаясь, глядел на нас и боялся вылезти из клетки.

Никита посадил его на сосну. Бельчонок неумело вцепился в кору лапами и, рванувшись, вдруг полез, полез выше, на ветку; она качнулась, он снова прыгнул на прочный ствол. И с каждым рывком сила у него прибавлялась. Ещё и он на самой вершине. Нам его было едва видно. Снизу казалось, что там, на вершине, он превратился в гусеницу, плотно прижавшуюся к сосне. А маленький бельчонок, глядя в небо, наверное, думал, что сосна это не сосна, а просто более свободная клетка, которую ему дали люди. Он громко и зло запищал; быть может, на беличьем языке это означало:

— Загнали меня, так помогите. Я падаю, скорее!

Но мы не понимали бельчонка. И, когда он шлёпнулся в траву, оцепенев от страха, мы сами, испуганные, молча глядели на бельчонка. А он, разбитый и измученный, полз к своей клетке.

— Видишь, ему тут лучше, радовался Никита.

И снова бельчонок был в доме. Он не сопротивлялся, когда Никита чистил ему клетку, и равнодушно относился к Баху и Моцарту, откликаясь только на быстрые, журчавшие как ручеёк этюды Черни.

Каникулы Никиты подходили к концу, бельчонок рос и уже заметно становился серым. Но, слушая, как терпеливо который день подряд Никита разучивает всё тот же приятный для его беличьего слуха этюд Черни, бельчонок застывал, взъерошенный, грустно смотрел на быстрые пальцы Никиты.

Этюд же Черни с каждым днём звучал всё увереннее и лучше. И мама только изредка теперь говорила:

— Никита, смотри, какие знаки в ключе, не путай пальцы.

Бельчонок, наоборот, становился день ото дня всё грустнее. Он стал вялым и толстым, ел всё, что ему приносили, но, заслышав мелодию этюда Черни, казалось, думал:

«Почему я не убежал тогда, ведь была же у меня возможность. В лесу было бы своё дело, а здесь, в клетке, даже погреб на зиму устроить нельзя».

______