Мастер снов - Желязны Роджер Джозеф. Страница 28

— Когда она начала вести себя необычно? — спросил он.

— Пришла домой с работы. Не ела. Не отвечала, когда я говорил. Просто сидела.

— Раньше такое бывало?

— Нет.

"Что могло стрястись? Может, просто был тяжелый день? В конце концов, Зигмунд всего лишь собака, как ему определить? Нет. Он бы знал. Но что же тогда?"

— А как было вчера и сегодня утром, когда она уходила из дому?

— Как всегда.

Рендер попытался еще раз позвонить ей, но ответа по-прежнему не было.

— Ты сделал это, — сказала собака.

— Что ты хочешь сказать?

— Глаза. Зрение. Ты. Машина. Плохо.

— Нет, — сказал Рендер.

— Да. — Собака снова повернулась к нему. — Ты хочешь делать ей хорошо?

— Конечно.

Зигмунд снова уставился вдаль.

Рендер чувствовал себя физически собранным, но мысль почти не работала. Он вяло пытался понять, что именно не так пошло с самого первого сеанса. В Эйлин Шаллот было что-то, нарушающее порядок: комбинация высокого интеллекта и беспомощности, решительности и уязвимости, чувствительности и горечи.

"Не находил ли я это особо привлекательным? Нет. Просто это обратная передача, черт ее возьми!"

— От тебя пахнет испугом, — сказала собака.

— Тогда раскрась меня в испуг, — сказал Рендер, — и переверни страницу.

Серией поворотов они замедлили ход, снова перешли на быстрый, опять на медленный. Наконец, машина поехала по узкой части дороги, свернула на боковую улицу, проехала еще с полмили, негромко щелкнула чем-то на стоянке позади высокого кирпичного жилого дома. Щелчок, видимо, означал переключение на отдельную следящую систему, которая включилась, когда монитор отпустил машину, потому что та проползла через стоянку, вошла в свое прозрачное стойло и остановилась. Рендер выключил зажигание.

Зигмунд уже открыл дверцу. Рендер прошел за ним в здание, и они поднялись в лифте на пятидесятый этаж. Затем собака прошла по коридору и нажала носом пластинку на двери. Дверь приоткрылась на несколько дюймов. Собака распахнула ее плечом и вошла. Рендер вошел следом и закрыл за собой дверь.

Комната была большая, стены выглядели симпатично и без всяких украшений, окраска их была приятной. Один угол занимала большая библиотека аудиозаписей; рядом стоял устрашающего вида комбинированный радиоприемник. Перед окном большой кривоногий стол, вдоль правой стены — низкая софа; рядом с ней закрытая дверь; сводчатый проход, по-видимому, вел в другие комнаты. Эйлин сидела в мягком кресле в дальнем углу у окна. Зигмунд встал возле кресла.

Рендер перешел комнату и достал из портсигара сигарету. Щелкнув зажигалкой, он держал пламя, пока Эйлин не повернула в его сторону голову.

— Сигарету? — спросил он.

— Чарльз?

— Да.

— Спасибо, да. Пожалуй, закурю. — Она протянула руку, приняла сигарету и поднесла к губам. — Спасибо. А что вы здесь делаете?

— Общественный вызов. Так случилось, что я был по соседству.

— Я не слышала ни звонка, ни стука.

— Может, вы задремали. Мне открыл Зигмунд.

— Да, возможно, что задремала. Который час?

— Почти половина пятого.

— Значит, я дома больше двух часов… Видимо, очень устала…

— Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. Чашку кофе?

— Не откажусь.

— А бифштекс к нему?

— Нет, спасибо.

— Бакарди в кофе?

— Неплохо бы.

— Тогда извините, я на одну минутку.

Она вышла в дверь рядом с софой, и Рендер мельком увидел там большую сверкающую автоматическую кухню.

— Ну? — тихо спросил он собаку.

Зигмунд покачал головой.

— Обычно другая.

Рендер кивнул. Он положил пальто на софу, аккуратно сложил его на чемоданчике, сел рядом и задумался.

"Не слишком ли большой ломоть видения я бросил ей за один раз? Может, она страдает от депрессивных побочных эффектов — скажем, подавления воспоминаний, нервной усталости? Может, я каким-то образом вывел из равновесия ее сенсорно-адаптационный синдром? Незачем было спешить. Неужели я так чертовски жаждал описать это? Или я это делал по ее желанию? Могла ли она повлиять на меня, сознательно или бессознательно? Или просто я оказался настолько уязвимым?"

Она окликнула его из кухни, чтобы он взял поднос. Он поставил его на стол и сел напротив Эйлин.

— Хороший кофе, — сказал он, обжигая губы.

— Качественная машина, — ответила она, поворачивая лицо на его голос.

Зигмунд растянулся на ковре неподалеку от стола, положил голову между передних лап, вздохнул и закрыл глаза.

— Я подумал, — сказал Рендер, — не было ли каких-нибудь постэффектов в последний сеанс — вроде роста синестазии, появления сновидений, включающих формы, галлюцинаций или…

— Да, — сказала она ровно, — сны.

— Какого рода?

— Последний сеанс. Я видела его снова и снова во сне.

— С начала до конца?

— Нет, соблюдения порядка событий не было. Мы ехали по городу или через мост, или сидели за столиком, или шли к машине — вот такие всплески, очень живые.

— Какие ощущения сопровождали эти… всплески?

— Не скажу. Всё перепуталось.

— А каковы ваши ощущения теперь, когда вы вспоминаете их?

— Такие же перемешанные.

— Вы не были испуганы?

— Н-нет. Не думаю.

— Вы не хотели бы отдохнуть от сеансов? Вам не кажется, что мы действуем слишком быстро?

— Нет. Отнюдь. Это… ну, вроде как учиться плавать. Когда вы, наконец, научились, вы плаваете до изнеможения. Затем ложитесь на берегу, хватаете ртом воздух и вспоминаете, как все было, а ваши друзья болтаются рядом и ругают вас за перенапряжение — и это хорошее ощущение, хоть вам и холодно, и во всех мышцах иголки. Я, во всяком случае, думаю, что именно так. Я так чувствовала себя и после первого сеанса, и после последнего. Первый раз — он всегда особенный… Иголки исчезают, и я снова обретаю дыхание. Господи, я совершенно не могу остановиться сейчас! Я чувствую себя отлично.

— Вы часто спите днем?

Десять красных ногтей двинулись через стол, когда она потянулась.

— …Устала, — она улыбнулась, скрывая зевок. — Половина штата в отпуске или болеет, и я всю неделю перенапрягала мозги. Чуть не ползком уходила с работы. Но сейчас все в порядке, я отдохнула. — Она взяла чашку обеими руками и сделала большой глоток.

— Угу, — сказал Рендер, — хорошо. Я немножко беспокоился о вас и рад видеть, что причин для этого нет.

Она рассмеялась.

— Беспокоились? Вы же читали записи доктора Рискомба о моем обследовании и об испытании в «яйце», как же вы можете думать, что обо мне нужно беспокоиться? Ха! У меня операционно-полезный невроз, имеющий отношение к моей адекватности как человеческого существа. Он фокусирует мою энергию, координирует мои усилия к достижению. Это повышает чувство личности…

— У вас дьявольская память, — заметил Рендер. — Почти стенографический отчет.

— Конечно.

— Зигмунд сегодня тоже беспокоился о вас.

— Зиг? Как это?

Пес смущенно шевельнулся, открыл один глаз.

— Да, — проворчал он, глядя на Рендера. — Он был нужен, привезти домой.

— Значит, ты снова водил машину?

— Да.

— После того, как я тебе запретила?

— Да.

— Зачем?

— Я ис-пугался. Ты не отвечала, когда я говорил.

— Я в самом деле устала. А если ты еще раз возьмешь машину, то я буду закрывать дверь так, чтобы ты не мог входить и выходить по своему желанию.

— Прости…

— Со мной все в порядке.

— Я вижу.

— Никогда больше не делай этого.

— Прости.

Глаз собаки не покидал Рендера; он был как зажигательное стекло. Рендер отвел взгляд.

— Не будьте жестоки к бедняге, — сказал он. — В конце концов, он думал, что вы больны, и поехал за врачом. А если бы он оказался прав? Вам бы следовало благодарить его, а не ругать.

Успокоенный Зигмунд закрыл глаз.

— Ему надо выговаривать, когда он поступает неправильно, — закончила Эйлин.

— Я полагаю, — сказал Рендер, отпив кофе, — что ничего плохого из-за этого не случилось. Раз уж я здесь, поговорим о деле. Я кое-что пишу и хотел бы узнать ваше мнение.