Азиатские христы - Морозов Николай Александрович. Страница 69

Все это напоминает уже влияние Евангелий, но есть к ним и дополнения, вроде позднейших гимнов христианской церкви, вроде Иже Херувимского.

Я приведу только одно из Ольденберга (стр. 184).

«Долга для бессонного ночь,

И путь для усталого странника длинен, —

Долга возрождения мука,

Доколе не узрел он истины света.

Как глубокое море спокойно,

Как зеркально ясны глубокие воды —

Так слушая истины слово

Находит покой у сердца мудрого

Поток бытия подавляй ты насильно,

Наслаждения из сердца ты все изгони.

Сознающий конец мироздания —

Вечное тот созерцает.

В бесконечном пути возрождений

Творца бытия все искал я.

Печален рожденного жребий.

Строитель, тебя наконец я нашел.

Опять не построишь ты дом мой.

Разрушена стройка твоя,

Разрушены дома основы.

От мира ушедшее сердце

Достигло желаний предела».

Как Христос предсказал свою смерть ученикам, так и Будда. Возвышенный сказал монахам: «истинно, истинно говорю вам, монахи — все земное подвержено погибели, молитесь непрестанно; вскоре настанет для Совершенного Нирвана, через три месяца войдет Совершенный в Нирвану».

Так сказал Возвышенный, и потом учитель продолжал говорить так:

«Плод мой созрел, близка цель моей жизни,

Я ухожу, — вы остаетесь, готово для меня место прибежища.

Будьте постоянно бдительны, живите всегда в святости.

Сохраняйте, ученики, дух ваш постоянно решительным и готовым.

Кто живет без колебаний, верный слову истины,

Тот отрешается от рождения и смерти и достигает конца всякого страдания».

Наконец Будда пришел в Кузинару, там на берегу реки Гираниавати (Хота — Кондак) находился густой лес. « Иди, Ананда, — говорит Будда — приготовь мне ложе между двумя деревьями головой к северу. Я утомлен, Ананда, и хочу лечь».

Это время не было временем цветения деревьев, но эти два дерева сверху донизу были покрыты цветами. Будда лег под цветущими деревьями и цветы начали падать на него. С деревьев падал целый дождь цветов и мудрецы на небе в честь умирающего святого пели торжественные песни.

При наступлении ночи пришли в лес из Кузинары благородные жители этого города с женщинами и детьми, чтобы в последний раз поклониться умирающему учителю.

Перед самой своей смертью Будда сказал Ананде: «может быть, вы, Ананда, подумаете: слово потеряло своего учителя; у нас нет больше учителя. Так вы не должны думать, Ананда: учение, которое я возвестил вам, и правила, которым я учил, — вот ваш учитель, когда я уйду от вас».

И обратившись к ученикам, он произнес: «истинно, истинно говорю вам, ученики мои, все созданное скоро преходящее, боритесь непрестанно» — таковы были его последние слова.

И поднялся дух его от одного экстаза к другому по всем степеням восхищения; и потом пошел он в Нирвану. И вот Брама произнес следующее изречение:

«В мире все существа тело свое оставляют —

Так и теперь Будда победоносный, мира великий учитель,

Всесовершенный, могучий, в Нирвану вошел».

Мы видим, что эпизод о распятии Христа совершенно исключен из буддийской легенды, как не имеется его и в других вариантах того же происхождения в мифе о пророке Илии, который возносится на небо перед своим учеником Елисеем — Анандой буддийского мифа, как нет его и в мифе об Иисусе Навине и о Великом царе-мессии, да и в легенде Четьи-Минеи о Великом царе (Василии Великом). Следует ли из этого, что и весь рассказ Евангелия о столбовании Христа и о лунном затмении при этом есть миф? О том, что самое затмение 21 марта 368 года при Василии Великом было реальное, в этом нет сомнения, мне кажется и в том, что оно было в момент какого-то издевательства над попавшим в руки своего соперника основателем христианского богослужения, которое и выручило его и после него он, обратившись в ходячего учителя, жил еще не один год, как и Великий царь в Житиях Святых. Евангелие же только поторопилось отправить его на небо.

Глава XII

Характеристика наших сведений о Будде

Открытые в Непале тексты: Лалита Вистара, Дивиа Авадана и Магавасту, найдены, насколько мне известно до сих пор только в одном экземпляре, а следовательно имеют распространение вплоть до нахождения, что указывает безусловно на их подложность. Такими же должны считаться и замечательные открытия Мюллера и Якоби текстов секты Джайна.

Биографий Будды из эпохи Палийских священных текстов не сохранилось, и мы можем с уверенностью сказать, что ее и не существовало. [97]

Но если б это было так, то вместо трех корзин, мы имели бы уже столько переписанных с них экземпляров, что их было бы возможно найти в каждом буддийском храме. А так ли это?

Но почему же сказания о жизни Будды появились лишь через несколько столетий после его предполагаемой жизни. Совершенно то же явление замечается и в древних христианских общинах, — отвечает нам Ольденберг (стр. 87). – Еще задолго до того времени, когда начали изображать жизнь Иисуса в наших Евангелиях, в христианских общинах было уже распространено собрание речей и изречений Иисуса.

Это собрание речей Иисуса не имеет ни малейших притязаний на какой-нибудь исторический прагматизм или на хронологическую верность; то же самое можно сказать и о воспоминаниях Ксенофона о Сократе: в них способ деятельности Сократа выясняется отдельными его разговорами. Но жизнь Сократа нам не рассказал ни Ксенофон, ни кто-либо другой из древних сократиков, — да и что могло заставить их заняться этим предметом? Для сократиков фигура Сократа была замечательна по словам мудрости, изрекаемым великим философом, а не по однообразным внешним происшествиям его жизни.

Совершенно таким же образом шло развитие преданий о Будде. Очень рано начали запоминать и передавать в общине речи великого учителя, или, по крайней мере, манеру его речей. Отмечали также где и когда он говорил или должен был говорить каждое слово; это нужно было для конкретного определения положения и для того, чтобы подлинность слов Будды была выше всяких сомнений; но когда говорил Будда то-то и то-то, об этом не спрашивали. Рассказ об этом начинался обыкновенно таким образом: «во время оно» или: «в это время возвышенный Будда пребывал в таком-то и в таком-то месте». В Индии вообще никогда не существовало природного чутья.

И вот по свидетельству самого Ольденберга историческое чутье появилось только у европейских историков, приехавших в Индию в наше время, и оно быстро произвело там чудеса. Вся история этой страны восстала перед ее изумленными обитателями, как по волшебству. И в этом волшебном свете жизнь учителя вырисовывалась, как при вспышке бенгальского огня. Даже в момент его зачатия неизмеримо яркий свет наполнил весь мир, миры задрожали, четыре бога, стражи четырех стран света пришли бодрствовать над беременной матерью.

Но где же он родился и жил? Даже на индийской почве было бы немыслимо, что бы община, назвавшаяся по имени сына Сакиев, не сохранила, как выходит уже через сто лет после его смерти, хотя бы и в легендарной форме, правильных воспоминаний о важнейших личностях, имевших отношение к Буде, и об известнейших внешних фактах его жизни.

Или, — говорит Ольденберг (стр. 98), — права та критика, которая видит здесь простой обман? Или, даже название родного города Будды, Капилаватту, возбуждает подозрения? Может быть, это просто мифическая Капила, место первобытного существа Капила, основателя учения Санкхиа [98] (одинакового с Будда-Сакия). Не нужно искать в таких именах мифологических, исторических и литературных тайн? Особенно если держаться мнения Сенара, что мы не имеем достаточных доказательств существования такого города и что самое имя его значит Воздушный Город.