Собрание сочинений. Том 4 - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 57

Это внезапное бегство, как легко можно себе представить, несколько озадачило общество, собравшееся в одной из комнат трактира «Петух и курослеп».

— Какой порывистый молодой человек! — заметил помощник капитана. — Скрылся из глаз, как клиппер в бурю.

— Я вижу, — сказал фон Баумсер, — что он даже шляпу забыл свою. Я теперь вспомнил, что мой добрый друг майор как-то про него и про эту молодую девушку что-то говорил.

— Так это он, похоже, приревновал ее, — сказал капитан Миггс, понимающе покачивая головой. — Со мной тоже так бывало прежде. Год назад, на прошлое рождество, я крепко посчитался с Билли Барлоу с «Летящего облака» по этой самой причине. Но все равно, я считаю — дурь это, чтобы молодой человек срывался с места, даже не сказав «с вашего разрешения, сэр», или «если вы позволите», или хотя бы «доброй ночи, господа, всем вам». Что ни говорите, а этак уходить не положено.

— Я даже скажу, что это эксцентрично, — сердито заметил помощник капитана, — да, я именно так и скажу.

— Ах, друзья мои, — сказал немец, — когда человек влюблен, будем к нему снисходительны. Я уверен, что он никого не хотел обидеть.

Но, несмотря на это заверение, капитан Гамильтон Миггс продолжал чувствовать себя весьма задетым. Лишь с помощью разнообразных доводов и после многократного наполнения его стакана приятелям удалось возвратить ему хорошее расположение духа. А тем временем юный беглец спешил сквозь ночь с твердым намерением еще до наступления утра разузнать досконально обо всем и развеять все терзающие его сомнения.

Глава XXXI

КРИЗИС НА ЭКЛСТОН-СКВЕР

Ободряющие слова отца настолько окрылили Эзру, что он с удвоенным рвением возобновил свои назойливые ухаживания. Вероятно, никогда еще ни один мужчина не посвящал так безраздельно все свое время завоеванию сердца женщины. С утра и до поздней ночи одна-единственная мысль неотступно владела его умом; он предугадывал каждое, самое малейшее желание Кэт, проявляя при этом такую заботу и предусмотрительность, что это приводило ее в немалое изумление. Великолепные фрукты и цветы внезапно появлялись в ее комнате; на ее письменном столе росла гора последних книжных новинок, а на пюпитре ее рояля всегда можно было увидеть самые модные ноты. Ничто, в чем могла проявиться неусыпная забота со стороны сына или отца Гердлстона, не было забыто.

Однако, несмотря на все эти знаки внимания и постоянные уговоры опекуна, Кэт оставалась тверда и непреклонна. Если даже Том изменил ей, она все равно останется верна тому Тому, которого сохранила ей память, тому юноше, из уст которого она впервые услыхала слова любви. Что бы ни случилось, она не изменит своему идеалу. Никогда другой мужчина не вытеснит Тома из ее сердца.

А то, что Том по какой-то невероятной, непостижимой причине изменил ей, казалось, не подлежало сомнению. В невинное доверчивое сердце Кэт ни на секунду не закралось подозрение о хитроумной сети интриг, которая плелась вокруг нее. Ведя уединенный образ жизни, она слишком плохо знала людей и коварство мира, и ей ни на секунду не приходило в голову, что она может стать жертвой тщательно продуманного обмана. В тот день, когда Кэт из уст своего опекуна услышала содержание некоего письма, она чистосердечно поверила, что в контору приходят письма подобного рода, адресованные человеку, который поклялся ей в любви. Как могла она этому не поверить, когда он так внезапно скрылся с глаз, явно избегая встречи с ней, избегая появляться на Эклстон-сквер? Сколько бы ни ломала она себе голову, причина этого исчезновения оставалась для нее загадкой. Порой бедная девушка принималась винить себя, как это нередко делают женщины в подобных случаях.

«Я не бывала в свете, — говорила она себе. — Разве я могу сравниться с женщинами, о которых пишут в романах? У меня нет и сотой доли их очарования. Конечно, я должна была казаться ему скучной и бесцветной. Но все же… все же…» И всякий раз в результате этих размышлений у нее возникало смутное ощущение чего-то таинственного и неразгаданного.

Эзру Гердлстона она всячески старалась избегать и, когда он бывал дома, почти не выходила из своей комнаты. Но так как он по совету отца прекратил свои настойчивые ухаживания и ограничивался лишь тем молчаливым проявлением заботы и внимания, которое было описано выше, она мало-помалу перестала его бояться, и жизнь ее вернулась в привычное русло. В душе она даже искренне жалела молодого коммерсанта, который так осунулся и исхудал за последние дни. «Бедняжка! — думала Кэт, наблюдая за ним. — Он в самом деле любит меня. Ах, Том, Том! Если бы ты был так же верен и предан мне, как мы были бы счастливы!» Иной раз у нее даже возникало желание ободрить Эзру ласковым словом или взглядом. А он, само собой разумеется, восприняв это как поощрение, решил возобновить свою атаку. Быть может, в каком-то смысле он даже рассуждал правильно, ибо мы знаем, что сострадание нередко подменяет собой любовь.

Однажды утром после завтрака Гердлстон-старший отозвал своего сына в сторону, и они пошли в библиотеку.

— Срок выплаты дивидендов приближается, — сказал он, — и наше время истекает, Эзра. Тебе надо поспешить — довести дело до конца. Иначе будет слишком поздно.

— Нельзя срывать яблоко, пока оно еще не созрело, — угрюмо ответил сын.

— Можно хотя бы попытаться проверить его спелость. Если увидишь, что оно не созрело, через некоторое время проверь снова. Мне кажется, сейчас самый благоприятный момент. Она одна в столовой, прислуга уже убрала со стола. Такого случая тебе может больше не представиться. Ступай, мой сын, и да поможет тебе бог!

— Ладно, вы подождите здесь. Я потом расскажу вам, что получилось.

Молодой человек застегнул сюртук на все пуговицы, выправил манжеты и с выражением мрачной решимости на смуглом лице направился в столовую.

Кэт сидела в плетеном кресле у окна и подбирала букет цветов для вазы. В лучах утреннего солнца ее бледное лицо чуть порозовело, густые каштановые волосы нежно золотились. Легкий бледно-розовый пеньюар придавал особую воздушность ее стройной фигурке. Когда Эзра вошел в комнату, она оглянулась и вздрогнула, заметив выражение его лица.

Сердце сразу подсказало ей, зачем он пришел.

— Вы опоздаете в контору, — промолвила она с принужденной улыбкой. — Уже скоро одиннадцать.

— Я сегодня в контору не пойду, — сумрачно ответил Эзра. — Я пришел сюда, Кэт, чтобы узнать свою судьбу. Я люблю вас, и вам это известно, известно уже давно. Согласитесь стать моей женой, и вы сделаете меня счастливым человеком, а я сделаю вас счастливой женщиной. Я не умею произносить пылкие речи, но не бросаю слов на ветер. Каков же будет ваш ответ? — Произнося эту тираду, Эзра машинально взялся за спинку стула и нервно барабанил по ней пальцами.

Кэт уткнулась лицом в цветы; потом подняла голову и поглядела на Эзру открытым, исполненным сочувствия взглядом.

— Выбросьте эти мысли из головы, Эзра, — сказала она тихо, но твердо. — Поверьте, я всегда буду благодарна вам за то, что вы были так добры ко мне в последнее время. Я буду вам сестрой, если вы пожелаете, но женой никогда.

— А почему нет? — спросил Эзра, все еще держась за спинку стула, и его темные глаза блеснули недобрым огоньком. — Почему вы не можете стать моей женой?

— Не могу, Эзра. Вы не должны больше думать об этом. Поверьте, мне больно огорчать вас.

— Значит, вы не можете полюбить меня? — хрипло вскричал молодой коммерсант. — Другие женщины отдали бы все на свете, лишь бы меня заполучить. Вам это известно?

— О, бога ради, ступайте к этим другим, — полусмеясь, полусердито отвечала Кэт.

Тень улыбки, промелькнувшая по ее лицу, подобно искре, воспламенила ярость Эзры.

— Так вы не хотите, чтобы я стал вашим мужем? — злобно воскликнул он. — Я, конечно, не умею ломаться и разыгрывать из себя невесть что, как этот ваш парень. А вы не можете его забыть, хотя он уже давно связался с другой.

— Как вы смеете так со мной разговаривать! — вскричала глубоко возмущенная Кэт, вскочив со стула.