Собрание сочинений. Том 4 - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 90

Макферсон изумился не меньше капитана, когда, поглядев в подзорную трубу, удостоверился, вне всяких сомнений, что в рыбачьем шлюпе находятся оба его работодателя. Он тотчас приказал вернуть грот-рей на место и ждать, пока подойдет шлюп. Через несколько минут шлюп уже подтянулся к кораблю, оттуда сбросили трап, и оба Гердлстона поднялись на борт своего собственного судна.

— Где капитан? — вопросил глава фирмы.

— Он в каюте, сэр. Не вполне здоров, небольшая потеря эквилибриума, сэр, — отвечал Макферсон, отдаваясь во власть своей неукротимой страсти, мгновенно возобладавшей в нем над всеми остальными чувствами.

— Можете переставлять грот-рей, — сказал Эзра. — Мы уходим в море с вами.

— Есть, сэр. Эй вы, давай грот-рей!

На грот-мачте переставили парус, и «Черный орел» лег на курс.

— Кое-какие неотложные дела призывают нас в Испанию, — сказал Джон Гердлстон Макферсону. — Мы узнали об этом совершенно внезапно, иначе, конечно, заранее поставили бы вас в известность. Нам необходимо заняться этими делами лично, и мы решили, что удобнее совершить это путешествие на собственном корабле, не дожидаясь пассажирского рейса.

— Только где же вы будете спать, сэр? — осведомился Макферсон. Боюсь, что наша посудина не может похвалиться комфортабельностью.

— В каюте должны быть две банкетки. Нам этого вполне хватит. И, пожалуй, нам лучше сразу спуститься вниз — мы здорово утомились, пока добрались до вас сюда.

Оба коммерсанта спустились в каюту, а Макферсон еще долго мерил палубу, и лицо его было задумчиво и серьезно. Подобно большинству своих соотечественников, он был сметлив и проницателен. Ему сразу бросилась в глаза эта странность: как могли оба компаньона одновременно оставить фирму на произвол судьбы? И где же их багаж? Весьма и весьма темные подозрения зашевелились в его уме. Однако он держал их при себе и помалкивал, ограничившись лишь мимоходом брошенным плотнику замечанием, что он, дескать, в жизни не видел ничего более «экстраординаторного».

Глава XLIX

ПЛАВАНИЕ НА ОБРЕЧЕННОМ КОРАБЛЕ

Плавание «Черного орла» началось весьма удачно. Ветер задул с востока, и они ходко шли по Ла-Маншу, так что на третий день на горизонте показался остров Уэссан. Они ни разу не видели ни любопытной канонерки, ни коварного полицейского катера, но при приближении любого судна сердце Эзры Гердлстона мучительно сжималось от страха. Как-то небольшой бриг начал подавать им сигналы, и измученные тревогой беглецы, заметив, как подымаются флаги, уже решили, что все пропало. Но тут выяснилось, что бригу понадобились какие-то обычные сведения, и оба Гердлстона вздохнули свободнее.

В тот день, когда «Черный орел» вышел из Ла-Манша, ветер стих, и поверхность океана мерцала под лучами зимнего солнца, как огромное ртутное озеро. Зыбь после недавнего шторма еще не улеглась, и судно качалось так, словно переняло привычки своего пьяницы-шкипера. Небо было чисто, но горизонт тонул в туманной мгле. Тишина стояла такая, что хриплые крики чаек, круживших над ютом, казались очень громкими, и было отчетливо слышно, как поскрипывают в такт качке шлюпбалки и снасти. Порой снизу доносился грохот, завершавшийся звуком приглушенного удара, — это значило, что от крена в трюме что-то сорвалось со своего места и катится в сторону. Однако, оттеняя все эти звуки, непрерывно раздавалось глухое позвякивание, настолько напоминавшее шум винта, что можно было подумать, будто это не парусное судно, а пароход.

— Что это за шум, капитан Миггс? — спросил Джон Гердлстон, который, облокотившись о перила квартердека, смотрел, как старый морской волк с секстаном в руке производит обычные полуденные измерения (с той минуты, когда его хозяева неожиданно поднялись на борт «Черного орла», капитан вел себя безупречно и в эту минуту был — неслыханное дело! — абсолютно трезв).

— Это помпы работают, — ответил Миггс, укладывая секстан в футляр.

— Помпы? А мне казалось, что их пускают в ход, лишь когда кораблю грозит опасность, — заметил Эзра, который только что поднялся на палубу и теперь с интересом прислушивался к разговору.

— А этому кораблю и грозит опасность, — невозмутимо ответил Миггс.

— Опасность! — воскликнул Эзра, обводя взглядом ясное небо и тихое море. — Какая опасность? Вот не думал, что вы такая трусливая баба, Миггс.

— Это уж положим! — сердито огрызнулся шкипер. — Коли у корабля нет днища, так ему всегда грозит опасность — хоть в шторм, хоть в мертвый штиль.

— Вы что же, считаете, что у «Черного орла» нет днища? Вы это хотите сказать?

— Я хочу сказать, что у него в днище такие щели, куда кулак пролезет. Его только помпы и держат на плаву.

— Неслыханно! — воскликнул Гердлстон. — Почему мне об этом не сообщили прежде? Такое положение вещей крайне опасно.

— Не сообщили?! — воскликнул Миггс. — Вам не сообщили? Да разве же я не являлся к вам после каждого плавания, мистер Гердлстон, и не говорил, что сам дивлюсь, как это я живым добрался до Лондона? Да я же год назад доложил вам все как есть, а вы меня высмеяли. Разве не так? А теперь, когда вы оказались на «Черном орле» в открытом море, вы, значит, поняли, каково это морякам плавать на такой лохани?

Гердлстон уже собирался сердито отчитать капитана за его дерзость, но сын предостерегающе положил руку ему на плечо. Ссориться с Гамильтоном Миггсом до тех пор, пока корабль находился в море, не стоило — ведь они были всецело в его власти.

— А знаете, капитан совершенно прав, — заметил Эзра со смехом, — такие вещи начинаешь понимать, только когда познакомишься с ними на практике. По возвращении в порт «Черный орел» будет немедленно поставлен на капитальный ремонт, и мы обсудим, нельзя ли увеличить жалованье его капитану.

Миггс что-то невнятно буркнул, не то благодаря, не то выражая сомнение, а скорее всего и то и другое вместе.

— Я полагаю, — сказал Гердлстон примирительным тоном, — что кораблю не грозит никакая опасность, пока море спокойно.

— Ну, оно недолго останется спокойным, — угрюмо ответил капитан. — Перед тем, как я вышел на палубу, барометр стоял ниже тридцати дюймов, и он быстро падает. Мне и прежде доводилось бывать тут зимой в полный штиль с такой вот зыбью, когда барометр падает. Ничего хорошего из этого не получалось. Ну-ка, гляньте на север! Что скажешь, Сэнди?

— В сочетании с падающим барометром признак самый зловещий, — ответил шотландец, многозначительно растягивая последнее слово.

Коммерсант и его сын не могли взять в толк, что так встревожило моряков. Просто дымка в северной части горизонта казалась более густой, и оттуда по ясному холодному небу протянулось несколько узеньких и прозрачных облачных полос, напоминавших щупальца гигантского осьминога, притаившегося в туманной мгле. И море теперь в некоторых местах походило уже не на ртуть, а на матовое стекло.

— Это ветер, — уверенно заявил Миггс. — Я бы убрал брамсель и спустил кливера, мистер Макферсон. — Отдавая приказание, Миггс неизменно титуловал своего помощника по всем правилам, хотя во всех остальных случаях называл его просто Сэнди или Мак.

Пока помощник отдавал необходимые распоряжения, Миггс сбегал к себе в каюту. Когда он вновь появился на палубе, его лицо стало еще более мрачным.

— Барометр упал почти до двадцати восьми, — объявил он. — Сколько лет плаваю, а на этом делении я его еще не видал. Уберите грот, мистер Макферсон, и возьмите рифы на топселях.

— Есть, сэр!

Теперь уже нельзя было пожаловаться на тишину: матросы тянули фалы с возгласами, напоминавшими крики бесчисленных морских птиц. Человек шесть перегибались через реи, убирая грот и крепя сезни.

— Взять рифы на фоке! — рявкнул помощник. — Да поживей!

— А ну, быстрее, бездельники! — взревел Миггс. — Вас всех сдует в море, если вы не поторопитесь.

Теперь даже Гердлстон и Эзра могли убедиться, что им грозит вовсе не воображаемая опасность и что вот-вот разразится буря. Все это время темная полоса дымки ширилась и сгущалась, так что теперь небо на севере было затянуто огромной черной тучей — ее рваные клубящиеся края ясно показывали, какой свирепый гонит ее ветер. Там и сям на черном фоне четко выделялись беловато-желтые завитки, придававшие туче особенно жуткий вид. Огромная клубящаяся масса надвигалась на них с чудовищной быстротой, в которой было что-то величественное, и океан под ней темнел, а в воздухе слышалось глухое бормотание, неописуемо зловещее и наводящее тоску.