Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод) - Рэнд Айн. Страница 63

Сгорбившись, Лилиан стояла неподвижно, глядя на Риардена, словно ее неповиновение приняло форму неряшливости и расхлябанности, словно из-за него она позабыла все приличия.

— Мисс Дагни Таггерт, — Лилиан коротко рассмеялась. — Суперженщина, которую ординарная жена ни в чем бы не заподозрила. Женщина, не думающая ни о чем, кроме бизнеса, и ведущая себя с мужчинами по-мужски. Отважная женщина, она восхищается тобой платонически, за твой гений, твои заводы и твой металл! — Она снова усмехнулась. — Мне нужно было догадаться, что она — просто сука, которая хочет тебя точно так же, как любая другая сука, потому что в постели ты эксперт не хуже, чем за рабочим столом, если я могу судить о таких вещах. Но мне до нее далеко, ведь она предпочитает экспертов во всех делах и к тому же ложилась под каждого на своей железной дороге!

Она замолчала, потому что в первый раз в жизни поняла, какой бывает взгляд у человека, способного на убийство. Но Риарден не смотрел на нее. Она даже не была уверена, что он видел ее или слышал ее голос.

Это продолжалось одно мгновение: всего лишь нечто темное, мелькнувшее в его мозгу, но даже не запечатлевшееся в нем. Перенесенное потрясение вернуло его к действительности. Присутствие Лилиан внезапно показалось ему неуместным, с ней нужно было как-то поступить.

— Лилиан, — спокойный голос мужа не дал ей удовольствия почувствовать гордость за то, что она вызвала его гнев. — Больше не говори со мной о ней. Если ты сделаешь это снова, я отвечу тебе, как ответил бы бандиту: изобью тебя. Больше ни ты, ни я не будем ее обсуждать.

Лилиан посмотрела на него.

— Вот как? — слова прозвучали странно, буднично, будто сказанное не могло избавить ее от мысли, засевшей в мозгу, словно гвоздь. Лилиан, казалось, не могла оторваться от некоей воображаемой картины.

Риарден сказал спокойно, с легким удивлением:

— Я думал, ты будешь рада, открыв для себя правду. Мне казалось, что ты предпочла бы все знать, хотя бы ради той любви или того уважения, которое испытывала ко мне. Если я тебя и предал, то не походя, не из-за дешевой интрижки с хористкой, а из-за самого серьезного чувства в моей жизни.

Лилиан против воли бросило к нему, и столь же непроизвольно у нее вырвался крик обнаженной ненависти:

— Ах ты, проклятый дурак!

Риарден промолчал.

К Лилиан вернулось самообладание, вместе с легкой улыбкой, скрывающей насмешку.

— Наверное, ты ждешь от меня ответа? — спросила она. — Нет, я не стану с тобой разводиться. Даже не надейся. Мы будем жить как прежде, ты сам это предложил, раз ты считаешь, что так может продолжаться и дальше. Посмотрим, как ты сможешь пренебречь своими нравственными принципами и остаться при этом безнаказанным!

Надевая пальто, Лилиан сказала, что возвращается домой, но Риарден ее не слушал и почти не заметил, как за ней закрылась дверь. Он стоял неподвижно, охваченный незнакомым чувством. Он знал, что позднее все обдумает и поймет, но в тот момент ему не хотелось ничего, только разобраться в том, что же он чувствует.

Риардена наполняло чувство полной свободы, как если бы он стоял, овеваемый потоком свежего воздуха, ощущая, какой огромный груз сбросил с плеч. Чувство полного освобождения. Понимание того, что реакции Лилиан, ее страдания, его больше не тревожат и даже больше: чувство отсутствия вины за то, что это больше не имеет, да и не должно иметь для него значения.

ГЛАВА VI. ЧУДЕСНЫЙ МЕТАЛЛ

— Но как мы сможем выпутаться из этой ситуации? — спросил. Уэсли Моуч голосом визгливым и тонким от злости и страха.

Никто ему не ответил. Джеймс Таггерт, сидя на краешке стула, смотрел на него исподлобья, Оррен Бойл яростно ткнул сигарой в пепельницу, стряхивая пепел. Доктор Флойд Феррис улыбался. Мистер Уизерби поджал губы. Фред Киннан, глава Альянса трудящихся Америки, перестал слоняться по комнате, уселся на подоконник и скрестил руки на груди. Юджин Лоусон, который, сгорбившись, рассеянно переставлял цветы в вазе на низком стеклянном столике, выпрямился и обиженно посмотрел в потолок. Моуч сидел за столом, придавив кулаком лист бумаги. Ответил ему Юджин Лоусон:

— По-моему, этот путь не годится. Мы не должны позволить банальным трудностям препятствовать нашему пониманию того, что этот план вызван исключительно заботой о благосостоянии народа. Он служит общественному благу. Он нужен людям. Главное — ответить на чаяния народа, поэтому мы не должны думать ни о чем другом.

Никто не возразил, но и не подхватил тему. Казалось, своим заявлением Лоусон только затруднил продолжение дискуссии. Но невысокий человек, скромно сидевший на лучшем стуле в комнате, в сторонке от остальных, дабы казаться незамеченным, однако прекрасно знавший, что никто не забывает о его присутствии, глянул на Лоусона, потом на Моуча, и бодро изрек:

— А это мысль, Уэсли. Расширь ее, приукрась, вели своим газетчикам расхвалить ее, и волноваться будет не о чем.

— Да, мистер Томпсон, — мрачно ответил Моуч.

Мистер Томпсон, глава государства, обладал удивительной способностью держаться неприметно. В компании троих мужчин он уже был неразличим, а если попадался на глаза один, то моментально собирал вокруг себя целую толпу людей, всех как один, напоминавших его самого.

Страна не имела ясного представления о том, как он выглядит: его фотографии появлялись на обложках журналов так же часто, как и снимки всех его предшественников по кабинету, но люди никогда не были уверены, на каком фото Томпсон, а на каком — мелкий служащий. Сопровождающие статьи о ежедневных событиях также оставались невыразительными, и единственным, чем отличался мистер Томпсон, были мятые воротнички. При тщедушном теле он отличался широкими плечами. Жидкие волосы и большой рот довершались полной неопределенностью возраста: его можно было принять и за усталого сорокалетнего мужчину, и за необычно бодрого старикана лет шестидесяти. Обладая огромной властью, он неустанно стремился ее расширить, потому что именно этого ожидали от него те, кто продвинул его на высокий пост. Он обладал коварством интеллектуала и неистовой энергией ленивца. Единственной тайной головокружительной карьеры Томпсона был тот факт, что на самый верх его забросило стечение обстоятельств, и он не претендовал на большее.

— Совершенно очевидно, что необходимо принять меры. Решительные меры. — Джим Таггерт обращался не к мистеру Томпсону, а к Уэсли Моучу. — Мы не можем больше позволять событиям развиваться по-прежнему.

Его дрожащий голос звучал воинственно.

— Успокойся, Джим, — сказал Оррен Бойл.

— Нужно что-то делать и делать быстро!

— Не смотрите на меня, — огрызнулся Уэсли Моуч. — Что я могу, если люди отказываются сотрудничать? Я связан. Мне нужны более широкие полномочия.

Моуч собрал их всех в Вашингтоне, как своих друзей и личных советников, на приватное, неофициальное совещание по национальному кризису. Но наблюдая за ним, собравшиеся никак не могли понять: повелевает он или умоляет, угрожает им или взывает о помощи.

— Факты таковы, — произнес мистер Уизерби сухим тоном статистической справки, — что за двенадцатимесячный период, на первый день нового года, уровень банкротств в бизнесе удвоился по сравнению с предыдущим аналогичным периодом. А с начала текущего года он уже утроился.

— Будьте уверены, они считают, что это произошло по их вине, — буднично вставил доктор Феррис.

— А? — Уэсли Моуч перевел взгляд на него.

— Что бы вы ни сделали, не извиняйтесь, — добавил доктор Феррис. — Пусть они чувствуют себя виноватыми.

— Я не извиняюсь! — огрызнулся Моуч. — Меня не в чем упрекнуть. Мне нужны более широкие полномочия.

— Но они действительно сами во всем виноваты! — Юджин Лоусон агрессивно повернулся к доктору Феррису. — Им не хватает общественного сознания. Они отказываются признать, что производство — не их частное дело, а обязанность перед обществом. Они не имеют права на неудачу, неважно, что там у них происходит. Они должны продолжать производить товары. Таково требование общества. Работа — не личное дело человека, это его долг перед обществом. Не существует частного дела, как и частной жизни. Вот чему мы должны заставить их научиться.