Серебряная книга лучших сказок мира - Коллектив авторов. Страница 14

Жолтис достал из-под лавки железные курпы и подал их жене.

Обула Эгле железные курпы. С утра до вечера ходит по острым камням, на скалы взбирается, а на железной подошве - хоть бы одна царапина.

Нянюшка смотрит на нее и головой качает:

- Зря себя, доченька, мучаешь, сто лет проживешь - сто лет курпы целы будут.

- Научи, нянюшка, что делать, - просит Эгле.

- Снеси кузнецу и вели их в горн бросить.

Так Эгле и сделала. Кузнец перекалил железо в горне, - стало оно ломкое да хрупкое, что стекло. В один час износила Эгле курпы.

Приходит она к мужу и говорит:

- Теперь отпустишь?

- Отпущу, - говорит Жолтис. - Только как же ты без заячьего пирога в родном доме покажешься? Смотри, осудят тебя люди, - загордилась, скажут.

Тут Эгле и вспомнила. Еще когда она маленькой была и случалось отцу с матерью куда-нибудь из дому уезжать, - никогда они с пустыми руками не возвращались. Привезут пирог, всех детей куском оделят и притом такие слова скажут: "По дороге шли, в заячий домик зашли, заяц нам пирог испек, вот и вам кусок". Так и по всей Литве исстари велось. Стыдно стало Эгле, что она дедовский обычай забыла, и побежала она печь пирог.

А муж потихоньку все ведра и горшки припрятал, одно решето оставил. Как в решете воду носить, как тесто месить? Вода прольется в дырочки, мука просыплется.

Но и тут старая нянюшка помогла. Она взяла ржаного мягкого хлеба и залепила дырки. Эгле замесила в решете тесто, ни капельки воды не пролила, ни горсточки муки не просыпала.

Испекла Эгле пирог и стала с мужем прощаться.

Муж ей говорит:

- Больше девяти дней не гости, и смотри, как назад пойдешь, чтобы никто тебя не провожал. Стань на берегу и позови меня так:

Если жив мой друг бесценный, -

Забурли, вода проточная.

Из пучины бры-зни, пена,

Пена белая, молочная!

Если ж милый мой убит

И в пучине темной плавает, -

Над волною закипит

Пена красная, кровавая!

- И вы, мои сыновья, и ты, дочь, слово дайте - о чем знаете, людям не рассказывать.

Дали дети слово.

Тут Жолтис обернулся ужом и вынес жену с детьми на берег озера.

Вот радости-то было, когда Эгле со своими детьми в родной дом постучалась!

Отец и мать дочерью да внуками не налюбуются, братья, сестры с Эгле не наговорятся.

Только соседи их дом стороной обходят. Меж собой говорят:

- Вернулась ужиха с уженятами. Хорошо еще - мужа своего дома оставила. Не было бы от них беды!

Братьям обидно. Стали они сестру уговаривать:

- Откажись от мужа, оставайся с нами навеки. А придет муж за тобой, - мы тебя не выдадим.

Эгле отвечает:

- Не дело вы, братья, говорите. Как жене от живого мужа отказываться, как детей родного отца лишить! И если не придет муж за мной, я сама, как время поспеет, из вод озерных его вызову.

- А как ты его вызывать станешь?

- Эх, братья! - отвечает Эгле. - Не вам его звать, не вам про то и знать. А меня лучше не спрашивайте, все равно не скажу.

А старуха-соседка учит братьев:

- Не с той стороны, - говорит, - подступаете. Что мать не скажет - малые дети выболтают.

Вот собрались братья ночью в лес коней пасти и старшего сына Эгле с собой взяли. В лесу коней на зеленую траву пустили, разложили костер и стали у мальчика выспрашивать, как отца по имени зовут и на какой он зов отзывается.

Ничего им старший сын не сказал. Лаской выспрашивают - отмалчивается, побоями выпытывают - только плачет.

- Ну, - говорят братья, - этот в мать пошел, может, с младшим лучше сговоримся.

Утром вернулись они домой. Эгле спрашивает у сына:

- Отчего у тебя, сыночек, глаза красные?

- В лесу костер дымно горел, - отвечает ей сын, - вот глаза и покраснели.

На следующую ночь опять пошли братья в лес коней пасти и зазвали с собой младшего сына Эгле.

Да и от него ничего не добились.

Вернулись наутро домой. Эгле глянула на сына и спрашивает:

- Что это, сыночек, и у тебя глаза красные? Не обидели ли тебя дядюшки?

- Нет, не обидели, - отвечает ей сын. - Я всю ночь не спал, коней стерег, вот и покраснели глаза.

И на третью ночь собрались братья в лес. Приласкали они маленькую племянницу и с собой заманили.

Была она у матери с нянюшкой любимым дитятей. Никто ее никогда и пальцем не тронул, злого слова не сказал. Вот стали ее дяди выспрашивать да выпытывать. Она в землю глазками уперлась, молчит, только головой качает: "Не знаю я ничего". А как пригрозили ей дяди гибким прутом, - она задрожала вся, побелела, что платок, да все и рассказала. И как отцово имя - сказала, и на какой он зов отзывается - открыла.

Ну, дядьям только того и надо. Еще пригрозили ей, чтобы она перед матерью и словом не обмолвилась, и отвели ее домой.

А сами захватили косы, пошли к озеру. Сделали они злое дело, косы о траву вытерли и воротились назад. Только стали косы в сенях вешать, услыхала Эгле железный звон, и сжалось у нее сердце.

- Что, братья, - спрашивает, - так рано на работу выходили?

Братья отвечают:

- Густая трава по утренней росе ровнее ложится.

А Эгле все душой неспокойна. В тот же день собралась она назад к мужу. У порога с матерью и отцом попрощалась, у ворот сестер, братьев обняла, - никому провожать себя не позволила.

Подошла она с детьми к озеру, стала на бережку и сказала, как муж ее научил:

Если жив мой друг бесценный,

Забурли, вода проточная,

Из пучины брызни, пена,

Пена белая, молочная!

Если ж милый мой убит

И в пучине темной плавает, -

Над волною закипит

Пена красная, кровавая!

Тут всколыхнулись озерные воды, пеной вспенились. Да не белая пена на волнах качается, не белая, как молоко, а красная, как кровь. И со дна голос послышался:

В час туманный,

В час рассветный

Я людьми загублен злыми

Дочка милая,

Зачем ты

Назвала отцово имя?

Заплакала, зарыдала Эгле. Потом обернулась к детям и сказала:

- Нет у вас ласкового отца, нет у меня любимого мужа. Никто нас в подводном царстве не приветит, а под одним кровом с злыми убийцами нам не жить. Пусть же будет так, как я скажу:

Верным сынам моим, юным героям,

Слово сдержавшим отважно и твердо, -

Дубом и ясенем стать над горою,

Буре не кланяясь, выситься гордо.

Дочке же - девочке, сердцем не сильной,

Сердцем не сильной, не крепкой душою, -

Трепетным деревом, робкой осиной

Вечно дрожать на болоте листвою.

Мне же подняться в зеленом уборе,

Елью угрюмою, елью ветвистою, -

Вечно ронять мне в сумрачном горе

Слезы прозрачные, слезы смолистые...

И как сказала, так и сделалось. Старший сын превратился в дуб высокий, младший - в ясень, а дочь - в трепетную осину. Сама же Эгле стала над озером темною елью.

С тех пор и повелись на земле ель, дуб, ясень и осина. Печальной вдовой клонит ель свои ветви долу. Чуть дохнет ветер - дрожат, точно от страха, у осины мелкие листочки. А у дуба и у ясеня стволы крепки и тверды, как сердце верного человека. А почему это так, только тот и знает, кто слыхал от дедов про бедную Эгле и про ее детей.

Жила-была муха, которая мечтала учиться в школе. Однажды она села на школьном окошке и стала слушать, что учитель рассказывает детям. А ученики как раз разучивали смешную маленькую песенку:

- Били-вили-луп,

- Ослик очень глуп.

Муха тоже выучила эту смешную песенку и сказала себе:

- Ну вот, теперь я уже достаточно умна. Пойду-ка я, пожалуй, учить других насекомых и зверей.

Она полетела на луг и увидела маленького ослика, жевавшего траву. Муха покружилась и, сев на травинку, запела: