Сборник фантастики. Золотой фонд - Бирс Амброз. Страница 114

– Ваши доказательства, без сомнения, чрезвычайно убедительны. Вам стоит только предъявить их авторитетным специалистам.

– По простоте душевной я и сам сначала так думал, – горько произнес профессор. – Могу вам только сказать, что это совершенно не так: на каждом шагу меня встречало недоверие, порожденное частично глупостью, а частично завистью. Не в моих правилах, сэр, раболепствовать перед кем бы то ни было или искать способ что-то доказать, если мои слова подвергают сомнению. После первых попыток я больше не снисходил до того, чтобы демонстрировать кому-то убедительные доказательства, которыми я обладаю. Сам предмет стал мне ненавистен – мне не хотелось об этом говорить. Когда люди, представляющие интересы любопытствующей толпы, к которым относитесь и вы, приходили, чтобы вторгнуться в мою частную жизнь, я просто не мог встречать их со сдержанным достоинством. Должен согласиться, что по своей натуре я несколько вспыльчив и любая провокация легко приводит меня в ярость. Боюсь, что у вас была возможность в этом убедиться.

Я пощупал свой глаз и промолчал.

– Моя жена также часто увещевала меня по этому поводу, и все же я убежден, что любой человек чести должен чувствовать то же, что и я. Однако сегодня вечером я собираюсь продемонстрировать небывалый образец превосходства силы воли над эмоциями. Я приглашаю вас посетить одно публичное мероприятие. – Он взял со стола приглашение и показал его мне. – Вы сможете побывать на лекции мистера Персиваля Уолдрона, довольно известного натуралиста, которая состоится сегодня в восемь тридцать вечера в зале Зоологического института и называется «Свидетельства из глубины веков». Я получил специальное приглашение подняться на сцену и произнести слова благодарности лектору. Я воспользуюсь случаем и с бесконечным тактом и деликатностью сделаю несколько замечаний, которые смогут заинтересовать слушателей и вызвать у них желание взглянуть на проблему пристальнее. Никаких открытых дискуссий, как вы понимаете, просто указание на то, что существует и более глубокий подход. Я буду строго контролировать себя, и мы посмотрим, сумею ли я через такое самоограничение достичь более благоприятного результата.

– А я могу туда прийти? – с жаром спросил я.

– Ну, разумеется, – радушно ответил Челленджер. Его подчеркнутое дружелюбие в общении было не менее всепоглощающим, чем его неистовая вспыльчивость. Благожелательная улыбка была просто великолепна: щеки внезапно превращались в сочные яблоки, красневшие между его полуопущенными глазами и внушительной черной бородой. – Приходите во что бы то ни стало. Мне будет приятно сознавать, что в зале у меня есть по крайней мере один союзник, каким бы неумелым и несведущим в предмете разговора он ни был. Я полагаю, что зрителей будет много, поскольку Уолдрон, хоть он и абсолютнейший шарлатан, весьма популярен среди своих приверженцев. А теперь, мистер Мэлоун… Я уделил вам несколько больше времени, чем рассчитывал. Один индивидуум не должен монополизировать то, что принадлежит всему человечеству. Буду рад встретиться с вами сегодня вечером на лекции. Надеюсь, вы понимаете, что никому не должны рассказывать о том, о чем мы с вами сегодня говорили.

– Но ведь мистер Мак-Ардл, мой редактор отдела новостей, захочет узнать, что мне удалось выяснить.

– Скажите ему что угодно. Можете, кстати, сказать, что, если он пришлет еще кого-нибудь, чтобы вторгнуться в мою приватную жизнь, я приду к нему лично, прихватив с собой хлыст для верховой езды. Но я целиком полагаюсь на вас: ничего не должно появиться в прессе. Прекрасно. Тогда до встречи в зале Зоологического института в восемь тридцать вечера. – Последнее, что мне запомнилось, когда Челленджер выпроваживал меня из своего кабинета, были его красные щеки, иссиня-черная волнистая борода и нетерпеливый взгляд.

В связи с тем, что мой первый разговор с профессором Челленджером сопровождался физическими потрясениями, а второй – умственным шоком, к моменту, когда я снова оказался в Энмор-парке, я был деморализован как журналист. В моей больной голове пульсировала единственная мысль: рассказ этого человека правдив, это будет иметь огромные последствия и, когда я получу разрешение на публикацию такого сенсационного материала, приведет к невообразимому скачку тиражей «Газетт». В конце улицы меня ждало такси, поэтому я сразу же запрыгнул в него и поехал в редакцию. Мак-Ардл, как всегда, был на своем посту.

– Ну вот, – с готовностью воскликнул он, – к чему еще это могло привести?! Сдается мне, молодой человек, что вы попали в переделку. Только не говорите мне, что он на вас напал.

– Поначалу у нас были некоторые разногласия.

– Что за человек! И что же дальше?

– Ну, он немного успокоился, и нам удалось поговорить. Но я так ничего от него и не узнал – ничего, что можно было бы опубликовать.

– А вот насчет этого я так не думаю. Вы заработали синяк под глазом, и об этом уже нужно написать. Мы не можем попустительствовать применению силы, мистер Мэлоун. Мы обязаны поставить этого человека на место. Завтра я опубликую короткую редакционную заметку о Челленджере, которая повлечет за собой вызов в суд. Дайте мне только материал, и мы навсегда заклеймим этого субъекта позором. «Профессор Мюнхгаузен» – как вам такой заголовок на вкладыше? Сэр Джон Мандевиль [21] – Калиостро – все проходимцы и хулиганы в истории! Этот жулик у меня еще поплатится!

– Я бы не делал этого, сэр.

– Почему?

– Потому что он вовсе не жулик.

– Что?! – взревел Мак-Ардл. – Вы хотите сказать, что действительно поверили всей этой ерунде относительно мамонтов, мастодонтов и громадных морских змей?

– Ну, об этом мне ничего не известно. Не думаю, что профессор делает какие-либо заявления подобного рода. Зато я уверен, что он открыл нечто новое.

– Тогда, ради Бога, напишите об этом!

– Я и сам страстно желал бы сделать это, но все, что мне известно на данный момент, Челленджер сообщил мне конфиденциально и под мое честное слово ничего не публиковать. – Я в нескольких словах повторил рассказ профессора. – Вот как все это выглядит на самом деле.

Мак-Ардл был настроен крайне скептически.

– Ладно, Мэлоун, – произнес он наконец. – Насчет этого научного собрания сегодня вечером: уж его-то в любом случае никакая конфиденциальность не касается. Не думаю, что какая-нибудь из газет захочет написать об этом, потому что об Уолдроне и так уже писали десяток раз, а о том, что там будет выступать Челленджер, никому неизвестно. Если нам повезет, мы сможем узнать сенсационную новость. Вы ведь все равно там будете. Вот и подготовите для нас подробный репортаж. Я буду до полуночи держать для него место.

День у меня был очень загруженный, и я отправился в клуб «Савидж» на ужин с Тарпом Генри, которому вкратце рассказал о своих приключениях. Он слушал меня со скептической улыбкой на вытянутом лице, а когда я сказал, что профессор убедил меня, громко расхохотался.

– Мой дорогой друг, в реальной жизни так не бывает. Люди не натыкаются на грандиозные открытия, чтобы потом потерять свои доказательства. Оставьте это для писателей. У этого типа столько разных выдумок, что обезьяны в зоопарке могут только позавидовать. Все это полнейшая чепуха.

– А как же американский поэт?

– Его никогда не существовало.

– Но я видел его записную книжку.

– Это записная книжка Челленджера.

– Вы думаете, он сам нарисовал этих животных?

– Конечно, он, кто же еще?

– Ладно, а как же фотографии?

– На фотографиях ничего такого не было. Вы сами сказали, что рассмотрели только птицу.

– Птеродактиля.

– Это Челленджер вам так сказал. Это он вбил вам в голову этого птеродактиля.

– Ну а кости?

– Первая была из ирландского рагу. Вторую он по случаю изготовил из подручных материалов. Челленджер не дурак и знает свое дело. Он сможет подделать любую косточку так же умело, как вы – фотографию.