Незавершенная месть. Среди безумия - Уинспир Жаклин. Страница 46

Высадив Присциллу возле «Дорчестера», Мейси извлекла из черного портфеля часы. Два пополудни. В архиве нужно быть к половине четвертого, а пока она съездит на Денмарк-стрит, в эту Мекку лондонских музыкантов.

Фирма «Андерсен и Сыновья, изготовление, ремонт, настройка струнных инструментов» находилась посередине узкой улицы, сразу за Чаринг-кросс. Коричневый навес защищал витрину от солнечных лучей; за стеклом помещался сидячий манекен во фраке, в обнимку с виолончелью. К деревянным пальцам привязали смычок; казалось, еще секунда – и манекен оживет сам и оживит струны инструмента.

Едва Мейси толкнула входную дверь, над головой зазвенел колокольчик. По стенам были развешаны струнные всех видов – гитары, лютни, балалайки, укулеле, альты и скрипки. На полу стояли две арфы, виолончель и контрабас. Стойки красного дерева занимали наборы струн, каподастры, медиаторы и прочие аксессуары. Сразу за дверью помещался стенд с нотами – запыленными, поблекшими от времени. В глубине зала была бархатная штора, за ней маячили два мужских силуэта. Верстак перед каждым из мастеров освещали сразу две лампы, в то время как в зале царил полумрак – свет не включали из экономии, а может, в целях защиты инструментов. Старший из мужчин пользовался вдобавок внушительной лупой, прикрепленной к верстаку. Услышав, что дверь закрылась, младший мастер отер руки о фартук и вышел навстречу Мейси.

– Что желаете, сударыня? – спросил он с легким поклоном.

– Я бы хотела побеседовать с мистером Андерсеном, если можно.

– С которым? Всего их трое, а сегодня здесь двое работают.

– С мистером Андерсеном-старшим.

Мастер, которому на вид было лет тридцать, пошел обратно.

– Пап, тебя одна леди спрашивает, – сообщил он и отдернул штору. В зале появился пожилой джентльмен, сутулый от долгих лет работы за верстаком.

– Чем могу служить?

Он говорил с акцентом, который Мейси идентифицировала как скандинавский.

– Я пришла поговорить с вами о скрипке, которую вы настраивали много лет назад.

Андерсен улыбнулся, сверкнув серо-голубыми глазами. У него была целая копна белоснежных кудрей. Ни дать ни взять любимый дядюшка из сказки.

– У меня все записано, и записи в порядке, и клиентов я помню всех до единого, не говоря уж об инструментах.

– Скрипка принадлежала человеку по имени Джейкоб Мартин. Впрочем, поскольку он был голландец, лучше называть его Маартеном.

Мейси сделала ударение на «тен», коснулась кончиком языка верхних зубов.

Андерсен нахмурился:

– Я хорошо помню Якоба. Если уж быть точным, его фамилия была ван Маартен.

– Ван Маартен?

– Да. Он изменил фамилию, когда родилась его дочь, Анна. Сам Якоб родился и вырос в Англии, он хотел, чтобы здесь приняли и его семью.

Скрипичный мастер обдумывал каждое слово, а произносил медленно, тщательно выговаривая слоги:

– Он частенько захаживал в нашу мастерскую, ведь его пекарня была рядом с Ковент-Гарден. Вот, бывало, продаст утреннюю партию слоек, булочек с сосисками и кофе – и скорей сюда, ко мне. Мы с Якобом сошлись на почве любви к инструментам. – Андерсен помолчал. – Но почему вы им интересуетесь?

– Незадолго до смерти мистер ван Маартен привез вам скрипку. А забрал инструмент после настройки викарий из его прихода. Насколько мне известно, это было как раз в день рокового налета «цеппелина».

Андерсен помрачнел:

– Давайте-ка я принесу гроссбух – там все точно записано.

Мейси осталась одна. Пока Андерсен ходил за гроссбухом, она приблизилась к арфе, тронула струны. Звуки показались ей похожими на летний ливень, что вдруг обрушивается среди ясного дня, отягощая каплями рыльца примул. Мейси пожалела, что никогда не училась музыке. Между тем из-за шторы появился Андерсен.

– Вот, смотрите. Якоб привез мне скрипку в августе. Он всегда ее привозил раз в год. Скрипка была для него все равно что родное дитя.

– Расскажите, пожалуйста, об этом поподробнее. К сожалению, мне почти ничего не известно о музыкальных инструментах.

Андерсен поднял на Мейси взгляд, заулыбался, словно вспоминая черты дорогого друга.

– Это была уникальная скрипка. Настоящий Куйперс – причем Куйперс-отец, который Йоханнес, а не один из сыновей. Ранняя модель, лак красно-золотого тона. Знаете, будто в скрипке пламя свечей отражается. Этому инструменту, доложу я вам, было без малого сто пятьдесят лет. Якобу он в наследство достался, от отца и деда.

У Мейси дух захватило.

– Значит, мистер ван Маартен был талантливым скрипачом?

Андерсен снял очки, костлявым пальцем указал на входную дверь:

– Вот что я вам скажу – когда Якоб начинал играть, у него под окнами народ собирался. Люди приходили послушать. Он был настоящий талант. Поистине, мы понесли невосполнимую утрату.

Скрипичный мастер сокрушенно покачал головой, снова заглянул в гроссбух, поднял глаза на Мейси.

– Почерк вроде мой, а вот зрение уже не то. Годы свое берут, да и работа кропотливая. Ну-ка, мисс, прочтите дату сами, у вас глазки молодые. Что там написано? Когда забрали скрипку? Честно говоря, я не помню человека, который за ней приходил. Наверное, это было до «цеппелина», как вы и предполагаете. Сам я получил известие только через несколько недель – приехал один друг, сообщил, что Якоб погиб вместе с женой и дочкой. Может, оно и к лучшему, что сына его на войне убили. Виллем обожал отца, не представляю, как бы он пережил такое горе.

Мейси склонила голову. Щурясь при тусклом освещении, записала в учетной карточке дату, когда преподобный Стэплс забрал скрипку.

– Благодарю вас, мистер Андерсен.

Пока она фиксировала на бумаге другие подробности, скрипичный мастер говорил о ван Маартенах. Было видно, что к этой семье он питает самые теплые чувства.

– Вот уж Господь талантом наградил! Какие они музыканты были – сами целый оркестр. Мальчик пошел в отца; конечно, поскольку он был еще ребенком, ему и скрипку давали попроще. Не ошибусь, если скажу: из него получился бы скрипач даже лучше, чем Якоб. Впрочем, отец этому был бы только рад. Знаете, мальчику нелегко приходилось в школе – Якоб мне рассказывал. Его это очень тревожило, он ведь был человек мирный, ни с кем старался не ссориться. – Андерсен тряхнул белоснежной шевелюрой. – А еще я часто думаю: что-то сталось со скрипкой? Ах, какой был инструмент! Сказка! В руки возьмешь – и сердце поет. С любовью сработан, ничего не скажешь.

Мейси протянула Андерсену руку.

– А вы, мистер Андерсен, фамилию никогда не меняли? Похоже, это обычная практика среди иммигрантов.

– В том не было нужды. Викинги раньше расстарались – свои имена в этой земле оставили, так что «Андерсен» звучит вполне по-английски. Вдобавок, по-моему, это символично – быть Андерсеном и жить на Денмарк-стрит. Хотя странно, что такая распространенная фамилия берет начало от жестоких захватчиков.

Мейси улыбнулась:

– Спасибо, мистер Андерсен, вы мне очень помогли.

Скрипичный мастер коротко поклонился и пошел к своему верстаку.

Некоторое время Мейси сидела за рулем без движения. Что ж, все постепенно становится на свои места. Одно дело – выяснить, что происходило и происходит в Геронсдине, а другое – понять, каким образом из пластов правды и патоки лжи геронсдинцам удалось слепить целую версию. Мейси стремится к полной ясности, и теперь цель близка. Она выстроит объяснение цепочке событий. Мейси вздохнула, посмотрела налево и направо, оценила плотность транспортного потока и вырулила на Чаринг-кросс-роуд. Одно уже понятно: священник солгал насчет скрипки, он забрал ее через два дня после налета «цеппелина», зная, что и Якоб ван Маартен, и его сын мертвы и некому заявить свои права на бесценный инструмент.

Мейси уже бывала в военном архиве на Арнсайд-стрит. Она снова подивилась, как похож архив на библиотеку, – те же натертые темные половицы, перешептывания посетителей за широкими столами, над желтоватыми папками с документами на папиросной бумаге. Сегодня в архиве были две супружеские пары и одинокая женщина. Не иначе супруги пытаются найти пропавшего без вести сына; надежда не покидает их, заставляет обращать внимание на каждый знак, слово, фразу, комментарий командира; во всем усматривать намек на то, что их мальчик все-таки жив. Порой годами не получается взглянуть правде в глаза и сказать себе: любимого человека больше нет. Мейси знала это по собственному опыту. Что касается одинокой женщины, возможно, это вдова, которая решилась после стольких лет выяснить обстоятельства смерти мужа в чужой земле.