Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли - Шамир Исраэль. Страница 96

Сейчас даже трудно понять, откуда набатеи добывали себе пропитание, откуда у них было столько богатства, что хватало на строительство городов и церквей. Ведь в наши дни Негев гол и наг. Набатеи действительно умели выращивать злаки и овощи в пустыне. Они заметили, что, если перегородить вади плотиной, выше плотины останется хорошая, плодородная, сырая земля, особо пригодная для посадок. Так у них появился виноград – огромный винный пресс в русле Атадим, на новой дороге Цеэлим – Ревивим свидетелем тому, что здешняя лоза приносила сочный плод.

Набатейско-византийские руины разбросаны по всему Негеву. На самой границе с Египтом стоит Ауджа эль Хафир – руины города Ниссана. Руины находятся на двуглавом холме, и к ним ведут прочные ступени древних мастеров. Обвал снял пыль и песок, и холм поблескивает белизной, как Тель эс-Сафи, с востока. Наверху – крепость, к северу от нее – небольшая церковь с купелью, колоннами, алтарем. В ней были найдены “папирусы Ницаны” – основной источник наших знаний о быте набатейско-византийского Негева. Возле нее – глубокий колодец, выложенный камнями, со ступенями для спуска. На вершине пониже, к юго-западу – руины еще одной церкви. Ауджа пострадала, когда израильские саперы подорвали крепость, чтобы в ней не могли укрыться “инфильтранты”.

Шивта – набатейский городок – лежит на полпути между Ауджей и Бир Аслуджем, с его древним священным деревом. В ней – три церкви, все три расположены за пределами наиболее древней части города. В самом центре – большой водоем, и к нему ведут канавы для сбора дождевой воды. Самая старая – южная церковь, возле водоема с нишами для святых мощей, большой купелью в форме креста и маленькой купелью для крещения младенцев. В ней же – михраб. После победы ислама церковь стала мечетью, но, по мнению археологов, в ней продолжали служить и церковные службы. На площади перед северной церковью – большое точило для вина. Форма северной церкви – базилика, вся украшенная белым мрамором. В ее боковых нефах – ковчеги для мощей святых, В центре торчит обломок столба, по мнению археологов, на нем когда-то стоял святой столпник.

Самое мокрое место в Негеве – источники Авдата. Их три, самый верхний бьет на ступени высокого обрыва, “сухого водопада” в русле Цин. Средний, Эн Авдат, напоминает Эн Кельт, но вода его куда холоднее. Третий, Эн Мор, пересыхает в начале лета. Это ущелье – приятное место, которое, как и все в Негеве, напоминает Иудею, но куда круче: Негев относится к Иудее, как Иудея – к Побережью. Еще меньше воды, еще больше трудов по ее сохранению, еще более вольнолюбивое население, еще меньше свободы. Все достижения монахов Иудейской пустыни меркнут по сравнению с чудесами набатеев, превративших пустыню в сад.

И несчастья Негева, и безрассудность его судьбы – горше судьбы Нагорья. Приволье Негева окончилось, когда окончилось и приволье всей Палестины – с падением династии Омейядов. Сельское хозяйство погибло, набатеи вспомнили о своем пустынном прошлом, пустыня возвратилась в свое первоначальное состояние. К началу XX века в Негеве снова начался подъем. В тридцатые годы евреи купили несколько тысяч дунамов земли в Негеве, у бедуинов. На этой земле были основаны сельскохозяйственные поселения – и это произвело большое впечатление на ООН и на мировую общественность.

Когда ООН стал готовить раздел Палестины, специальная комиссия приехала и в Негев, в кибуц Ревивим, и увидела цветущий сад: розы и лилии, нарциссы и георгины цвели на желтом песке. «Это чудо! – воскликнули члены комиссии. – У евреев цветет пустыня!». И по подготовленному ими плану раздела евреи получили весь Негев с его ста тысячами бедуинов и одиннадцатью еврейскими поселениями. А цветы завяли – они были куплены на базаре в день приезда комиссии и воткнуты в песок.

И здесь сработал тот же способ исправления демографии – из ста тысяч бедуинов девяносто бежало, было изгнано, откочевало и не получило разрешения вернуться. В Негеве осталось только десять тысяч бедуинов – 10% первоначального населения. Сразу вслед за этим победители согнали оставшихся бедуинов в резервацию вблизи Беер Шевы и запретили им кочевать за пределами “черты оседлости” – “саяга”, на иврите.

Зеленая трава в русле Лавана сохнет впустую, а овцы бедуинов гложут голые холмы у Димоны. И тут никакого смысла в изгнании и захвате не было – немногие сельско-хозяйственные еврейские поселения оказались крайне дорогими, и в их существование были вложены такие деньги, что с ними и впрямь, зацветет любая пустыня. К югу от Мертвого моря в Негеве живет около трех тысяч евреев – ради чего и были изгнаны бедуины.

Как и в Нагорье, в Негеве были построены “городки развития”– несчастливые места для несчастных людей. Димона, Иерухам,Беер Шева, Нетивот, Сдерот, пыльные, с объеденными козами деревьями, с их текстильными заводами, безработицей, ненужные всем, и в первую очередь их обитателям. Это, пожалуй, худшее место, куда попали восточные евреи в Израиле. Они стали двойным источником бед – и для вытесненных и для вытеснивших. Вытеснившие – бедные марокканские евреи– страдали тут больше, чем где бы то ни было. Вытесненные – бедуины – продолжают страдать. Власти не признают их прав на землю – хотя Еврейское Агентство покупало у них землю в дни мандата.

У них постоянно отбирают пастбища под новые военные базы и аэродромы. Когда они пытаются загнать овец на свои традиционные пастбища, в дело вступает “саерет ярука”, “зеленое зондеркоммандо” – специальные военизированные отряды, славящиеся своей беспощадностью и жестокостью. Они совершают гнусные преступления, за которые по закону Торы и Корана следовало бы казнить – они засыпают колодцы в пустыне, отбирают козу от козлят, выкорчевывают посевы и рубят деревья. Когда бедуины пытаются противиться, они открывают огонь: в последние годы от их пуль погибло несколько женщин.

Интересные исторические линии судеб скрестились в Негеве с его обездоленными бедуинами и обездоленными восточными евреями городков развития – возможно, если бы не бедуины, не возникло бы и государства Израиль. Одним из рьяных поборников “декларации Бальфура” и сторонников сионистского поселения в Палестине был легендарный Лоуренс Аравийский, друг бедуинов.

Лоуренс, востоковед и классик по образованию, исходил в юности Сирию и Палестину пешком для составления диссертации о замках крестоносцев. Он потрясал всех своей выдержкой, забирался в глухие деревни, пересекал пустыни без денег и слуг. Он отстреливался от бандитов, просил еду в деревнях и учил арабский. Он был прототипом Глабба-паши и Орда Вингейта одновременно: в те дни, до первой мировой войны, можно было одновременно любить бедуинов и сионистских поселенцев. В Палестине Лоуренс встретил евреев. Позднее он описывал их: “В долине Иордана (видимо, речь идет о Тиверии) ученые мужи Израиля избрали себе образ жизни, подобающий стране, а новоприбывшие, взявшие себе Германию за образец, завели странные обычаи и странные посевы и европейские дома на земле Палестины, слишком немощной и бедной, чтобы воздать им за их усилия. Но все же земля их терпела. Галилея не выказывала той неприязни к еврейским колонистам, которой так отвратительно отличалась соседняя Иудея. В Иудее же жили немецкие евреи, говорившие по-немецки или на идиш, не выносившие контакт с чужими, некоторые из них – крестьяне, большинство – лавочники, самая чужеродная часть населения страны”.

Позднее Лоуренс нашел себе место в английской военной разведке и провел рекогносцировку Синая и Негева. Тут он встретился с бедуинами и полюбил их: “Бедуин, рожденный и выросший в пустыне, принял всей душой ее наготу, слишком суровую для жителей зеленого мира, и оказался совершенно свободным. Он утратил узы вещей, удобства, все излишнее и приобрел личную свободу, граничащую с голодом и смертью. Мир семитов не знает полутонов. Они – люди основных цветов, черного и белого, видящие лишь контуры мироздания. Люди догмы, они презирают сомнения, этот терновый венец нашего века. Они знают лишь правду и неправду, веру и неверие, без наших оттенков и полутонов. Они воспринимают дар жизни как нечто непреложное, самоубийство для них невозможно, и смерть не беда”.