Игра на вылет [= Секретная операция] - Ильин Андрей. Страница 19

Совмещая образцы почерка, не забывая делать поправку на возраст, я очень быстро составил нужную мне бумагу. Президент в записке самому себе напоминал о необходимости встречи (три восклицательных знака) с Просителем — далее неразборчиво фамилия имя и отчество, — который будет ожидать от него звонка с… по… по телефону… А в конце, для закваски, одно из цифровых обозначений Конторы. Об эти цифры он не мог не споткнуться. Эти цифры были тайной тайн.

Конверт я надежно запечатал и поверх крупным, известным в кругах приближенных почерком надписал:

«Прочитать лично, без задержки! Очень важно!»

Ну не станут рабы-референты вскрывать письмо Хозяина, на котором он собственноручно начертал «Лично» и «Очень важно!». Поостерегутся. Любопытство в них не может быть сильнее инстинкта самосохранения. Им теплые кабинеты и зарплата важнее очередной, пусть даже самой сенсационной сплетни. Передадут адресату. А адресату, хотя бы из любопытства, отчего свое письмо не вскрыть? Вскроет, прочтет письмо, увидит заветные цифры, перечтет, но уже с гораздо большим вниманием и, если не дурак, — а чтобы Президент, и вдруг дурак, как-то не верится, — в условленное время подойдет к телефону. Вот такой расклад. Остался пустяк — вручить письмо посредникам.

На подготовку операции «почта» я убил несколько дней и очень приличную сумму денег. Деньги — на выкуп некоторых видеоматериалов из архивов центральных телестудий (и в первую очередь не самих телевизионных репортажей, а не вошедших в передачи «черновиков»), время — на отсмотр их. Снова и снова я прокручивал кассеты, на которых хранились сюжеты из программ новостей, рассказывающие об официальных визитах и встречах Президента. Я замедлял, фиксировал, укрупнял изображение отдельных, интересующих меня объектов, пытался в хаотичном движении сотен голов уловить логику их взаимодействия. Я вычислял состав и тактику действия президентской охраны. Очень скоро я знал в лицо всех — и дальних, и ближних телохранителей, знал, кто за что отвечает, кто кому подчиняется и кто что и в каком случае делает.

Завершив подготовку, я дождался очередного общения Президента с народом. На этот раз это были колхозники. Установить маршрут передвижения правительственного кортежа труда не составляло. Надо было лишь отсмотреть, где чистят, подновляют, переасфальтируют и расширяют дороги, где красят заборы, трактора, комбайны и фасады домов, где завозят в магазины дешевые продукты и чуть ни вениками выметают поля. Я просто сел в угнанный «жигуль» и обкатал все ближние к объявленным для визита районы. Во время одного из «стихийных» митингов я ввинтился в гущу народной толпы, согласно утвержденному сценарию «воодушевленно приветствующей своего Президента». Огибая скучающих, от нечего делать лениво рассматривающих окружающий пейзаж и фасон головных уборов соседей, «рядовых колхозников» (а карманы у них от чего оттопыриваются — от прихваченных с поля средств производства?), я приблизился к эпицентру событий.

— Да подвинься же, подвинься! — возмущался я, продираясь сквозь сомкнутые плечи. — Не слышно ни черта!

Я разыгрывал образ недалекого деревенского простачка, желающего любой ценой поручкаться с любимым вождем. Между прочим, талантливо разыгрывал! А то дали бы мне преодолеть второе охранное кольцо.

— Ну где он, где? Покажи! — орал я, наступая на чьи-то ноги. — Ну ни хрена же не видать! Понарожали дылд стоеросовых!

Мне было очень важно определить дрейф правительственной делегации внутри толпы и, определив, зайти ей в тыл. Не сразу, не без потерь пуговиц, но мне это удалось. Сделав последний отчаянный рывок, я достиг первого кольца охраны. Ближние телохранители механизаторов и скотников не разыгрывали — стояли открыто, в полном боевом — костюм «тройка», белая рубаха и под ней бронежилет — облачении. И случайные, сдерживающие напор толпы удары локтем под ребра не изображали — осаживали людей жестко, открыто, не боясь продемонстрировать силу. Вот они-то мне и были нужны. Я наметанным глазом быстро определил, кто здесь командир, а кто рядовая сошка. Недаром же я чуть не сорок часов подряд перед экраном сидел, отсмаа-ригая программы телевизионных новостей. Теперь пригодилось.

Heт, сам я к телохранителям но подошел — я не сумасшедший попадать липший раз в поле зрения профессионально обученной правительственной охраны. Я передал конверт одному из реально присутствующих на митинге «представителей народа»:

— Отдай, скажи: обронил кто-то.

Письмо пошло по рукам. Второй человек, третий, четвертый. Пятым неизбежно будет охранник. Вот он. Передача состоялась.

Незадачливого «подателя» быстро и профессионально взяли в клещи, отрезав от основной толпы. На всякий случай. Любые нестандартные действия людей в окружении Президента пришло истолковывать как угрозу.

— Ну вы че, вы че, мужики! Полегче!

Придерживая руку, охранник взял письмо, оглядел и сунул в карман. По его слегка напрягшемуся взгляду, по паузе, которая понадобилась для повторного прочтения надписи на конверте, я понял, что письмо дойдет до адресата.

Теперь мне оставалось только ждать.

Глава восьмая

Подготовка исполнителей вошла в завершающий этап. Их ожидало «посвящение». Его придумал Технолог. Он не верил в «чистеньких» бойцов. Незапятнанный исполнитель — потенциальный предатель. Единственное, что гарантирует его реальное подчинение командирам, — кровь. Желательно неправая кровь.

Технолог определил жертвы. Это были просто люди, или, как их еще называют, «люди из телефонной книги», волей жребия назначенные на заклание на алтаре последнего испытания. Люди эти были раскиданы по всей территории страны. Исполнители должны были определить способ, форму и время убийства. Должны были привести приговор в исполнение. Среди жертв могли оказаться женщины, дети, старики. Среди жертв чаще всего и были женщины, дети и старики. Технолог желал чистого эксперимента. В молодого, крепкого мужчину легче выстрелить или воткнуть нож.

Любые сомнения исполнителей, попытки переиграть, отсрочить акцию, предпочесть косвенные (отравление, отстрел из винтовки с оптическим прицелом и т. п.) способы ликвидации прямым, или, говоря иначе, «контактным» (нож, молоток, удушение и пр.), любые последующие угрызения совести и депрессии истолковывались против бойцов.

Исполнители вышли на «охоту».

Трое не смогли перебороть себя и лишить жизни ни в чем не повинных, как им показалось в последний момент, людей. Пятеро засветились во время проведения акции. Еще трое продемонстрировали неадекватные психические реакции после завершения дела. Двое написали рапорт с просьбой о переводе на другую работу. Один оказался болтуном, растрепавшим своим бывшим «дворовым» знакомым о характере службы.

Все они были списаны в брак. Нет, их никто не убивал. Такое количество «случайных» примерно одного возраста и вида трупов могло быть замечено соответствующими органами. Их накачали сложного состава фармакологическими препаратами, вычислили силами местной милиции как виновников немотивированных, жестоких убийств и либо застрелили во время задержания при попытке оказания вооруженного сопротивления, либо, признав психами (а они ими уже и были), отправили на «лечение» в закрытые психушки, либо признали виновными и приговорили к «вышке».

Это надо было для оставленных в живых, которые должны были знать, что их ожидает в случае ослушания. Учеба перестала напоминать игру в казаков-разбойников.

Учеба стала напоминать подготовку наемных убийц. Чем она в действительности и являлась.

На каждого прошедшего отбор было открыто уголовное дело, на основании действительно совершенных ими убийств. В деле были протоколы осмотра места преступления, фотографии жертв, показания свидетелей, отпечатки пальцев. Было все то, чему положено быть. И еще был проект приговора на натуральных бланках, с необходимыми в таких случаях печатями, росписями судьи, заседателей и отклоненными апелляциями. С приговором, одинаковым для всех: высшей мерой наказания — смертной казнью. И еще были газетные очерки и видеозаписи о ходе следствия над их «пойманными милицией» недавними сослуживцами.