Стратегия обмана. Политические хроники (СИ) - Ванина Антонина. Страница 100

Сколько гипогеянка Мэри жила, не видя солнечного света, понять было тяжело. Стоило спросить её про возраст, как женщина начинала говорить что-то про разлив Итеру, о появлении «мертвого камня», затмившего свет, и всякий намёк на взаимопонимание тут же исчезал. По документам семидесятидевятилетней давности, предположительно, Мэри числилась жительницей Древнего Египта. Но ещё в те годы нашлись знатоки, которые сильно в этом усомнились. Но так как она настаивала, что её зовут Меритсегер, а имя это было созвучно вполне английскому Мери, так её и называли долгие годы. Место рождения Мэри оставалось не меньшей загадкой, чем её возраст. Современные фортвудские знатоки антропологии, наплевав на сравнение с нацистскими расологами, вооружились жуткими на вид измерительными инструментами и по параметрам лица установили, что Мэри более всего близка к уроженцам Индии. Но сколько не пытались ей объяснить, что это за страна, понять она так и не смогла. Иными словами, настолько загадочной заключенной, переданной на реабилитацию, в Фортвудсе ещё не знали.

Судя по словам Мэри, после перерождения в альварессу, больше она на поверхности не жила. Потому-то медики и решили не торопить события и растянули реабилитацию с положенных семи месяцев, до полутора лет.

Первый год медики потратили на то, чтобы постепенно приучить её переносить слабый электрический свет. Но больше её пугал не сам свет, что резал глаза, а то, что светилось нечто непонятное и круглое под потолком. Объяснить древней гипогеянке, веками не бывавшей в человеческом обществе, что такое электричество и почему оно не даёт огня и копоти, не получилось ни с первого раза, ни со второго. Просто со временем Мэри смирилась с тем, что есть такая вещь как электрическая лампа и больше о ней не спрашивала.

Процесс её реабилитации тормозили постоянные допросы по инициативе сэра Майлза на предмет картографии подземелий под плато Гизы. По словесным описаниям кое-что прояснить удалось, но этого было мало, так как все расстояния Мэри определяла величинами, название которых не было ни в одном словаре древнеегипетского языка.

А потом у сэра Майлза начались обострения, и он отдал приказ снова запереть гипогеянку на нижнем ярусе за неповиновение и дезинформацию. Отговорить его не смог ни полковник Кристиан, ни сменившийся глава медлаборатории Лесли Вильерс, ни даже заступившийся за предположительно древнюю египтянку глава археологов Мартин Грэй. Через три года, когда сэр Майлз уже позабыл за что прогневился на Мэри, её выпустили вновь и заново приступили к реабилитации.

Стадия привыкания к электрическому свету была успешно пройдена. Обретя приемлемое для затворницы зрение, Мэри смогла приобщиться к премудростям счёта и чтения на английском языке. Абсолютная альварская память легко позволила Мэри запомнить правила иностранной для неё грамматики и приспособиться к новой системе исчисления. Первое, что дали ей прочесть была «Всеобщая декларация прав человека» авторства ООН, которую в Фортвудсе считали самым лучшим способом рассказать древним кровопийцам, каков эталон морали нынешнего человеческого общества. Конечно, какое-никакое человеческое общество Фортвудс собой представлял, но прививки элементарных навыков социализации и этикета было недостаточно, ибо гипогеянцы на реабилитации встречались разные. Кому-то приходилось объяснять, почему не надо преклонять колено перед главами отделов, даже если они важные люди, а кого-то уверять, что невольничьих рынков больше нет, и дарителя крови просто так не купишь. Всё приходилось кропотливо объяснять и не увиливать от заковыристых вопросов, ибо чем старше недавний гипогеянец, тем более невероятные для современного человека вещи приходят ему в голову.

Но главным элементом реабилитации оставалась адаптация к солнечному свету. В свободное время полковник брал Мэри за руку, и они прогуливались по затемнённым шторами коридорам особняка.

В одну такую прогулку на их пути возникла Мадлен Беттел. Увидев перед собой низкорослую женщину, её бледноватую кожу, посеревшую седину и багровый отблеск глаз, Мадлен в ужасе вскрикнула и выронила папки, что несла в руках. Гипогеянка тут же шмыгнула за спину полковника Кристиана.

— Вот ещё кто кого больше напугал? — рассмеялся он. — Мэри, не бойся, это Мадлен. Мадлен, ты тоже не бойся Мэри, несколько столетий назад она покинула мир смертных, а теперь на реабилитации и постепенно привыкает к дневному свету.

Мадлен растерянно смотрела то на полковника, то на опасливо вынырнувшую из-за его спины кровопийцу.

— Мэри, — продолжал полковник, — раз ты уже выучила слова «глава» и «отдел», то познакомься с Мадлен, она работает секретарем главы геологического отдела.

Мадлен нерешительно кивнула гипогеянке, всё ещё не понимая, что за абсурдная ситуация тут происходит. Мэри диковато смотрела на неё в ответ и спросила:

— Что есть секретарь?

— Это значит помощница, — пояснил полковник, — Мадлен помогает Волтону Пэлему. Вчера ты его уже видела.

— Служанка?

— Ну, не совсем.

— Рабыня?

Полковник рассмеялся:

— Ну, я не знаю, это как Пэлем решит, — подмигнув Мадлен, он всё же ответил всерьез. — Нет Мэри, в этой стране нет рабов, все люди свободны. А Мадлен очень ценный работник, владеет многими необходимыми навыками.

— А что получает за работу? — спросила Мэри, то поглядывая на Мадлен, то снова на полковника, — еду и кров?

— Нет, Мэри, у нас честное учреждение, все служащие получают за свою работу деньги.

— Золотом?

— Нет. Его заменителем. Я уже показывал тебе фунты.

— Это листочки бумаги, — возразила Мэри, — как они могут быть золотом?

Полковник вздохнул. Он уже устал объяснять Мэри вещи, которые современному человеку кажутся элементарными.

— На эти кусочки бумаги можно купить золото, — только и сказал он.

— А почему бумага дороже золота?

Полковник ощутил себя старым дураком, и умоляюще посмотрел на Мадлен.

— Ты случайно не сведуща в экономической теории?

— Я точно не знаю, как это лучше объяснить, — подала голос Мадлен, поднимая с пола папки, — Просто золото хранится в банке, то есть в государственной казне, и любой человек, кто отдаст казне бумажные деньги, может получить золото на сумму, которая на купюре написана.

Мэри и тут нашлась, как поставить Мадлен в тупик:

— А если нарисовать бумажек больше чем золота, один человек заберёт много золота за бумажки, а другому не достанется?

— Ну, — замялась Мадлен, — так, наверное, не может быть…

— Ладно, Мэри, пойдём, не будем мешать Мадлен. Обещаю, я проясню вопрос денег и золота и позже тебе все расскажу.

И они пошли дальше по коридору пока не дошли до залитого светом холла.

— А можно туда? — с наивностью ребенка спросила Мэри.

— Нет, Мэри, доктор Вильерс ведь сказал, что выходить в холл днём можно начинать только через неделю. Не будем торопиться.

— Да, неделя, — кивнула она, — семь дней, семь раз солнце садится и семь раз заходит, даже если его не видно.

— Что значит, не видно? — не понял полковник.

— Когда облака, когда тучи льют дождь.

Они повернули и вновь по коридору направились туда, откуда пришли.

— А когда можно открыть шторы? — всё сыпала и сыпала вопросами Мэри.

— Когда будет пасмурная погода, — терпеливо отвечал полковник.

— А когда можно увидеть солнце?

— Не скоро, Мэри. Когда научишься стоять у окон, потом доктор Вильерс разрешит тебе выходить на улицу. Сначала можно будет ступить один шаг и вернуться. На второй день два шага, на третий — три и так далее, пока ты не сможешь пройти от особняка до ограды. Куда ты так торопишься? Все успеешь.

— Я думала, что мне никогда больше нельзя увидеть солнца, что ему можно только поклоняться, но лицезреть не велено.

— Кем не велено?

— Жрецами. Только когда мертвый камень скрывает его, самым смелым и стойким можно видеть сияющее кольцо и славить его.

— Зачем славить?

— Иначе мертвый камень не уйдет, поглотит солнце.