История одного вампира: Покаяние (СИ) - Лотос Кристофер. Страница 20

— А разве раньше его не было?

— Он был всегда, в точности как он всегда был у тракториста из села «Краснознаменского» и у лауреата Нобелевской премии. Они оба разумны, они оба могут назвать себя homo sapiens…

— Я понял…

— Я рад, — сделав небольшую паузу Давид. — Одним словом всё человеческое естество меняется на корню становясь…

— Нечеловеческим, — еле слышно произнёс я.

— Разумеется, — улыбаясь кивнул вампир. — На день четвёртый меняется мозг и нервные окончания…

— Как мозг…?

— Мысль материальна, — пояснил Давид. — Но к этому осознанию ты придёшь самостоятельно… так вот, на пятый день, когда организм по большей части сформировывается, наступает нечто вроде клинической смерти. Тело выключается, на некоторое время полностью прекращая свою жизнедеятельность, а затем вновь запускается. Вот и всё… бабочка вылупляется из кокона.

Наступила пауза.

Значит вот как, не крыса с перепончатыми крыльями, а бабочка. Пусть будет так, оно вообще-то даже лучше. Тут мне на ум пришло очень интересное сравнение:

— Прям как с компом.

— Не понял.

— Всё как с компьютером, — повторил я. — Проставляется операционка, настройки, параметры, драйвера под устройства и его величество Перезагрузка. Если комп после неё заработает то норм, иначе…

Я посмотрел на Давида. Он явно был чем-то встревожен.

— Опять что-то не то ляпнул?

— Нет, нет, — поспешил заверить меня Давид.

— Знаю, неуместное сравнение.

В эту же секунду осознав, что руки достаточно свободно движутся. Я несколько раз сжал и разжал ладонь, окончательно убедившись, что почти ни что не сковывает мои движения.

— Сегодня мне надо будет уйти, — неожиданно сообщил вампир.

— Разумеется паралитика ты с собой не возьмёшь? — поинтересовался я, ощупывая занемевшие ноги.

— Разумеется не возьму, — усмехнулся Давид.

Перед его уходом мы перекинулись ещё парой фраз. Так я опять остался один, только теперь даже ходить толком не мог. Пока посижу, подумаю, а что потом? Как же я раньше себя развлекал? Вспомнил о друзьях. Как там они? А работа? Что там думают? Хорошо, на работе скажу, что заболел или… да что тут думать, как всегда совру чего-нибудь. Мать? Ей я мог не звонить неделями… да что там, даже месяцами. Постоянной девушки у меня не было уже… хм… даже не подозревал, что так долго.

— Это получается, моего отсутствия никто не заметил?

Не знаю почему, но мне неожиданно вспомнилось придуманное Юрием Шевчуком слово «Единочество». Именно им можно было озаглавить всё моё житиё. Столько товарищей, знакомых, приятелей, а я всё равно одинок. Как ни странно меня это ни чуть ни расстраивало. Это означали лишь то, что я интроверт. Забавно. Вот так попади я под машину. Пролежу недельку-другую в морге, а потом закопают меня словно пса безродного, а через месяцок вдруг кто-нибудь спохватиться и скажет: «Что-то Вовка давно не звонит». И всё!

Вот к чему привело меня моё ЕДИНОЧЕСТВО! Мысли о прошлом яркими всплесками разрушали черепную коробку. Переполняемый гнетущими мыслями, я сам не заметил, как уснул…

КРОВЬ ТЕЧЁТ, КРОВЬ МЕНЯЕТСЯ

Не хочу утомлять Вас дальнейшими подробностями своего пребывания у Давида. В них были только мои бесконечные размышления. Скажу лишь что за этот короткий промежуток времени узнал нового себя. По крайней мере мне так казалось. Давид всё это время был не многословен. Каждую ночь он куда-то уходил, лишь изредка приглашая прогуляться с ним. Я по-прежнему не знал куда он ходит, с кем общается, каким способом зарабатывает на жизнь, есть ли у него женщина. Вопреки поверьям и мифам меня тянуло к особам противоположного пола. Я ничего не знал о его настоящем, что уж говорить о прошлом? Ни слова, ни намёка, ничего. Информацию приходилось собирать по крупицам. В июле мы ещё несколько раз выходили на охоту. Приступ повторился лишь однажды и то не так ярко. Всё тихо практически мирно, без жгущей ярости и остервенения. Всё эти разы моими жертвами по-прежнему были алкоголики мужчины до срока лет. Хотя возраст на пропитом лице определить не так-то просто. С каждой новой охотой я учился лучше и лучше пользоваться своим телом и новоприобретёнными способностями, однако понимал, что это лишь крупицы того огромного знания которое мне ещё предстоит постигнуть.

Кровь я старался брать из вены, предпочитая употреблять её дома из кружки. Давид же наоборот, делая на теле донора надрезы пил прямо из раны. Когда я спросил его, почему он пьёт из жертв, вампир ответил на редкость односложно: «Так лучше». Что лучше? Тогда мне казалось, что я никогда не начну питаться подобным образом, никогда не смогу побороть это отвращение. Скорее всего, дело было не в моей брезгливости, которая кстати напрочь отсутствует. Главным останавливающим фактором были воспоминания о ярости. Это не давало мне покоя. Я боялся убить донора, убить человека который мне в общем-то ни чем не дорог, но в тоже время и ни чем не обязан.

Как сейчас помню свою первую охоту. Давид уходя из дому всегда оставлял мне ключи. Несколько раз я благополучно этим пользовался и гулял, по району где жил вот уже почти месяц. Далеко от «дома» разумеется ни ногой, вся прогулка происходила в радиусе нескольких километров. Я должно быть упоминал о своём городке? Так вот быдло и гопота кругом. Меня эти нюансы мало волновали, по причине природной смелости и глупости, а так же роста, веса, комплекции и умения постоять за себя. Приближения пары пьяных парней я почувствовал раньше чем они меня увидели, а значит и их намеренья меня «обуть» понял ещё до того как оно появилось у них в головах. Для того чтобы всё это понять не надо быть ни вампиром, ни экстрасенсом. Достаточно просто не быть дебилом. В третьем часу ночи от двух качающихся силуэтов распевающих блатняк ничего хорошего ждать не стоит. Когда расстояние между нами сократилось до десятка метров, пение сменил шепоток. «Будут бить», — подсказало сердце. Теперь мне удалось разглядеть ребят. Не старше двадцати, одетые в спортивные треники, остроносые туфли, кепки. «Точно будут бить», — констатировал мозг.

Идея устроить охоту пришла мне в голову спонтанно. Честно? Ничего личного, но к подобным персонажам моё отношение строго негативно, должно быть, как и у любого из Вас, так как эти люди явно не стали б читать этой книгу. Впрочем, они вообще бы вряд ли стали что-то читать.

«Похвалюсь своим прогрессом Давиду», — подумал я сбавляя шаг, подготавливаясь к нападению.

Главная беда подобных отморозков в том, что они слишком самоуверенны. Нападать видя своё преимущество они умеют отлично, а вот видя то же самое защищаться? С этим у них реально сложнее. Нападение на них противником, силы (для них численность и сила практически синонимы) которого находятся в меньшинстве, заведомо не логично. Любое действие не состыковывающиеся с их миропониманием, мгновенно начинает выжигать микросхемы в неокрепшем мозге.

Ближе. Не больше пяти метров.

Шаг. Вот почти.

Ещё. Такой узнаваемый вопрос:

— Слышь, зём, сигаретки не будет? — спросил тот что повыше и пошире в плечах.

Внешне такие персонажи ни чем не отличались друг от друга. Два юноши ростом не выше ста восьмидесяти, с дебильными повадками, идиотски одетые, ещё эти туфли китайского покроя с вытянутыми в бесконечность носами. Ребятам бы на кончики носов яркие помпоны, а на лица грим и могли бы зашибать неплохие деньги. Клоунский дуэт Боня и Кондрат. А что? По-моему неплохо звучит.

Вести диалог было бессмысленно, но я должно быть так соскучился по простому человеческому общению что, дружелюбно улыбаясь ответил:

— Для тебя, нет!

Эта дерзость немного ошарашила ребят, ещё разумеется их смущал тот факт, что я был выше их на голову.

— Ты… ты ва-аще откуда такой борзый, — затроил говорливый.

— Неужели я должен отчитываться перед приматом? — всё так же мило улыбаясь продолжал я.

Разум австралопитека на этот выпад отреагировал моментально. В его глазах яростной искрой промелькнуло: «Пиздец тебе», но в следующее мгновение его голова повстречавшись с моим локтём решила временно прекратить работу. Его товарищ ещё не осознав что остался в меньшинстве попытался броситься на меня, но тут же получил в пах коленом. По глазам гопника я понял, что он пересмотрев свои взгляды на жизнь, очень хотел бы дезертировать с поля брани, но удар в затылок прервал его размышления о доблести и чести, а встреча с асфальтом окончательно погасила свет.