Предложенные пути к свободе (ЛП) - Рассел Бертран Артур Уильям. Страница 24

Гораздо более простым и по-настоящему эффективным решением будет бесплатность образования для людей обоего пола до достижения 21-летнего возраста. До этого возраста большинство людей будут сыты учёбой по горло и предпочтут зарабатывать деньги — так сработает отбор тех, кто мотивирован потратить годы на удовлетворение своих интересов. Среди отобранных по наклонностям наверняка окажутся все, кто достаточно одарён. Несомненно, в их рядах затесаются студенты менее способные: не только тот, кто хорошо рисует, мечтает стать художником. Но и этот балласт общество вынесет без ущерба для себя, ведь их будет несоизмеримо меньше, чем сейчас, когда в заведениях держат богатых лентяев. Всякая политика, борящаяся с подобными тратами, должна привести к ещё большему убытку от выплёскивания ребёнка из ванны вместе с водой. Бесплатное образование до любой степени для всех желающих — это единственная система, которая совместима с принципами свободы и которая даёт обоснованную надежду на полнейшее использование дарований. Предложенная система равно осуществима при социализме и при анархии; теоретически она не противоречит и капитализму, но по духу слабо с ним совместима без коренного преобразования экономики. Это может использоваться и в социалистической пропаганде, ведь сколько талантов вырождается в низших классах.

Свобода творческого самовыражения. Если учёба пошла человеку впрок, его способности лучше всего проявляются при полной свободе следовать своим наклонностям; делать то, что кажется ему хорошим безотносительно к «авторитетному мнению». В наш век это достижимо либо личными средствами, либо заработками, не отнимающими всех сил человека. При социализме все личные средства будут экспроприированы, и если это не повредит культуре, то хотя бы увеличит шансы большему числу талантов. Те, кто использовал частную собственность на творчество, немногочисленны, но очень важны: это Мильтон, Шелли, Китс, Дарвин. Вряд ли бы они сделали настолько большой вклад в культуру, если бы им пришлось зарабатывать на жизнь. А Дарвина даже из преподавательского штата исключат за его скандальные теории.

Тем не менее огромное число творческой работы осуществлено по совместительству с нетворческим трудом. Научно-исследовательская работа совмещается, в основном, с преподаванием. Против этого глупо протестовать, ведь преподавание забирает не так уж много времени, да и наука органически совместима с научением. Те же преимущества для композитора, отправляющего функции исполнителя, хотя без исполнения ему придётся либо владеть капиталом, либо потворствовать обывательским вкусам. В области изобразительного искусства обычно непросто держаться на плаву с той же потребностью либо в совершенстве, либо в посторонней работе. Это одна, но не единственная причина, почему наука лучше процветает, чем искусство.

Социалистическая бюрократия найдёт простой выход из этих проблем. Из знаменитых авторов и учёных она сформирует орган, который будет оценивать творчество молодёжи и выдавать лицензнии на всё, что им понравится. От лицензированного творца потребуется исполнение долга перед обществом — обязательного выполнения плана шедевров и открытий в удовлетворительном для жюри качестве. Со временем творец сам станет членом жюри, которое успеет убедиться в правильности, стандартности и следовании традиции со стороны кандидата. Не заслужившим лицензии придётся зарабатывать чем-то другим. Эта политика лучше всего соответствует государственному социализму.

В таком мире не будет места ничему, что лояльно к другу красоты. Искусство возникает из дикой, анахистской части человеческой природы — автора и чиновника всегда разделяет взаимная вражда. Испокон веков кажущийся бесполезным творец выигрывает у бюрократа битву за сердца человечества, жизнь которого он освятил праздником. Если творческий хаос в душе творца подчинится порядку добродушного и безмозглого чиновника, то исчезнет радость жизни и самый порыв к существованию оборвётся. Наше настоящее с его ужасами стократно лучше мумифицированного светлого будущего. Рискованная анархистская авантюра неизмеримо прекраснее социалистической государственности, укладывающей в прокрустово ложе всё, что ценно спонтанным и вольным. В страшном сне художники и эстеты видят установление социалистического идеала, однако в сущности он искусства не отменяет, только подвергает опасности. Уильям Моррис был социалистом во многом потому, что был художником, и в этом оставался рациональным.

Невозможно процветать творчеству там, где творец должен доказывать свои способности авторитетному органу, чтобы ему разрешили следовать за вдохновением. Всякий большой художник почти уверен, что не пройдёт комиссию из общепризнанных экспертов. Творчество с оглядкой на вкусы старших само по себе враждебно вольному новаторству, не говоря уже о сложности так творить. А борьба за разрешение будет питать зависть, клевету и интриги, превратит культуру в банку с пауками. Единственное, что даст запланированное творчество, — это устранение плутов. Творить можно только на свободе.

При правильном социализме художник способен сохранить свободу двумя способами.

Можно кормиться нетворческой работой по нескольку часов в день и получать за неё меньше, чем получают отрабатывающие полную смену. В оставшееся время сбывать свои работы всем желающим. Подобная система имеет много преимуществ. За каждым останется право на творчество при условии согласия на некоторые лишения. Кого хлебом не корми — дай порисовать, это ничуть не отпугнёт, зато наверняка отсеет дилетантов. В наш век многие начинающие художники добровольно морят себя нищетой, которую можно значительно смягчить сокращением рабочего дня при социализме. Некоторые сложности даже показаны для оценки тяги к искусству и степени удовлетворённости человека его деятельностью.

Другая возможность открывается, если каждому человеку бесплатно и в равной степени поддерживают его существование независимо от того, как он работает (смотри §4). У анархистов человеку разрешается и вовсе не работать, а жить на, сказать, тунядский оклад, достаточный для жизни, но недостаточный для удовольствий. Если художник хочет посвятить всё своё время творчеству, ему тунеядский оклад очень подходит. У кого интерес к другим странам, тот может ходить пешком, наслаждаться свежим воздухом и ясным солнышком, уподобляться перелётным птицам, быть лишь ненамного менее счастливым. Подобные Максимы Горькие расцветят однообразную жизнь общества, поделятся своим мировоззрением, которого нет у стабильных домоседов, привнесут в нашу убийственно трезвую и серьёзную цивилизацию значительно более необходимый элемент беспечности. Если подобных людей чересчур прибудет, они могут стать бременем трудящихся, однако мне не кажется, что найдётся много чудаков, способных наслаждаться свободной бедностью вместо несложного, приятного и проплаченного труда.Оба этих выхода позволяют совместить свободу творчества с социалистическим достатком, причём свобода будет полнее и распространённее, чем доступна сейчас без капитала.

Но всё равно останутся определённые затруднения вроде книгоиздания. Социализм не потерпит частных издательств, а оставит единственного издателя в лице государства; синдикалисты и гильдеисты тоже собираются сформировать Издательскую федерацию, контролирующую всю эту профессию. И кому при этом решать, чтó заслуживает прочтения? Мы напрашиваемся на риск, куда более серьёзный, нежели Индекс запрещённых книг. Социалистическое государство наверняка не пропустит в печать литературу, критикующую государственный социализм. А если последнее слово оставить за Издательской федерацией, можно ли надеяться на популяризацию идей, не согласных с такой системой? И почему бы аналогичную цензуру не предвидеть в уже обсуждавшихся трудностях служителей изобразительного искусства? Проблема остра и не будет иметь разрешения без освобождения литературы.