Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза - Томас М.. Страница 7

Думаю, намного интереснее разобраться, зачем я покупаю дом для близкого друга, а на следующий день дарю брату десять тысяч долларов. Недавно я получила по электронной почте письмо от подруги, страдающей запущенной злокачественной опухолью. Она написала, что ни от кого и никогда не получала таких дорогих ее сердцу подарков и что она благодарна, что судьба свела ее со мной. Я считаюсь очень заботливым преподавателем – одним из лучших в нашем учебном заведении. Я искренне верю в Бога. Я на самом деле хороший человек, и тем не менее мои мотивации отличаются от мотиваций большинства хороших людей. Чудовище ли я? Я предпочитаю думать, что просто занимаю другое место в спектре человечности.

Глава 2

Диагноз: социопатия

Итак, каким образом я в конце концов пришла к выводу, что у меня социопатия? Мы все крепки задним умом, поэтому теперь я вижу, что признаков великое множество. Но понадобился крах в профессиональной и личной жизни, случившийся, когда мне было около 30, чтобы я задумалась всерьез.

Мои родственники любят подшучивать надо мной за неспособность заниматься каким-то одним делом больше двух лет. Учеба в средней школе, конечно, фарс и профанация, но я все же окончила школу неплохо, получив национальную стипендию за заслуги. Профилирующей дисциплиной в колледже я – из чистого каприза – выбрала музыку: ударные инструменты, так как по программе требовалось овладеть четырьмя инструментами, а у меня внимания едва хватало на один. На юридический факультет я поступила, потому что не требовалось никаких предварительных условий. Вступительный тест сдала достаточно хорошо для поступления в престижное учебное заведение, несмотря на то что средний балл успеваемости в колледже свидетельствовал, что я хоть и умна, но упорный труд вызывает у меня непреодолимую скуку.

После окончания юридического факультета я устроилась адвокатом в «элитную», как она сама себя рекомендовала, юридическую контору. Мои коллеги были лучшими студентами лучших университетов. Я с трудом выдержала собеседование и тест, но все же выдержала. Предполагалось, что мы лучшие из лучших, и контора не скупилась на вознаграждения. Через два года после окончания университета я зарабатывала 170 тысяч долларов в год плюс 90 тысяч в виде бонусов. Я попала в обойму, и если бы все было хорошо, то каждый следующий год меня ожидало бы увеличение зарплаты. Но я была ужасным работником.

Я никогда не могла хорошо работать, если работа не приносила интеллектуального удовлетворения или не улучшала мое резюме, и прибыльность тут ни при чем. Большую часть усилий я тратила на увиливание от работы и на планирование деятельности во время обеденных перерывов и кофе-пауз. Тем не менее, получив наконец плохую характеристику в конце года, была безмерно удивлена. И еще больше удивилась, когда меня вызвал шеф и сказал, что я должна либо взять себя в руки и подтянуться, либо уволиться.

Я не взяла себя в руки и не подтянулась. Я отправила резюме в несколько юридических фирм и быстро устроилась на работу с большей зарплатой, в не менее престижную контору. Но по-прежнему испытывала отвращение к высокооплачиваемому перекладыванию бумаг. Я была уверена, что предназначена для чего-то большего, чем должность младшего партнера. Пару месяцев спустя я оказалась на улице. Под мышкой у меня была коробка с пожитками. Я ждала подругу, которая должна была отвезти меня домой.

Как раз в это время заболел раком отец одной моей близкой подруги. Когда-то ее общество доставляло мне большое удовольствие: она была интеллигентна, умна, независима и проницательна. Свалившаяся беда обнажила ее эмоциональную хрупкость и привязанность к семье. Я устала приспосабливаться к ее настроению. Мне вдруг пришло в голову, что я вкладываю в наши отношения больше, чем получаю взамен. В конечном счете я решила порвать с ней и прекратить все контакты. Сначала я не испытывала ничего, кроме облегчения, но потом заскучала. Однако я предвидела такой поворот событий и старалась не придавать ему большого значения.

Следующие два года я жила на пособие по безработице. Мои родственники не на шутку встревожились, они все время спрашивали, что я собираюсь делать дальше. Но сама я отнюдь не ощущала, будто переживаю какой-то экзистенциальный кризис. Моя жизнь всегда делилась на двухлетние интервалы. Я считаю, что планировать что-либо за пределами этого срока бессмысленно.

Тем не менее нагромождение неудач оказалось сюрпризом – невыполнимым стал даже двухлетний план. Я пребывала в подвешенном состоянии, потеряла ориентацию и оказалась в глупейшем положении, умудрившись потерять престижную и доходную работу в избранной мною самой области. Я подумывала о том, чтобы поступить в бизнес-школу, но не знала, в какую именно и зачем – только ради того, чтобы снова пережить цикл успеха и краха? Я бессердечно покинула подругу в тяжелый момент ее жизни. Сколько еще отношений предстоит мне разрушить? Я понимала, что нормальные люди так себя не ведут, и чувствовала, что теряю почву под ногами. Если я не нормальный человек, то что же со мной не так?

С беспощадностью, которую обычно приберегаю для других, я стряхнула с себя шелуху и сорвала все маски, чтобы разобраться, кто я на самом деле. Тогда и поняла, что всю жизнь была хамелеоном, животным, о котором впервые узнала в детстве из большой книги о мелких пресмыкающихся. Часть моей личности, предназначенная для общения, испарилась, и выяснилось, что все мои усилия поддерживать общение касаются лишь внешней оболочки, совершенно не затрагивая то, что внутри. И то, что внутри, остается для меня непроницаемым. Я никогда не любила, когда меня разглядывали; я любила смотреть на людей сама, но теперь поняла, что никогда не пыталась присмотреться к себе.

Я привыкла верить в собственную ложь. Мне надо было сосредоточиться на моментах, когда я чувствовала себя нормальной. Чудовище не плачет во время печального фильма. Сердце чудовища не разбивается, когда уходит любовь. Слезы, как и сердечная боль, о которой сложено так много песен, стали бы доказательством моей нормальности. Но как может разбиться сердце, если его нет? Я запросто убедила себя, что этой проблемы для меня не существует.

Одно дело – лгать другим, но совсем другое – годами обманывать саму себя. Я положилась на ложь и забыла, кто я на самом деле. И наконец вообще перестала себя понимать. Мне захотелось перестать быть чужой самой себе, впервые в жизни захотелось измениться.

То был переломный момент, но отнюдь не первая попытка заглянуть в глубины своей личности. Учась в колледже, общаясь с другими студентами, я часто попадала в неприятные ситуации (об этом подробно рассказано в главе 5), и моя жизнь превратилась в сущий ад. Я не могла отыскать ярлык, которым можно было бы обозначить мое поведение. После долгого, честного и тщательного самоанализа я поняла, что склонна манипулировать другими, коварна, способна лишь на поверхностные отношения, одержима жаждой власти и всегда, любой ценой стремлюсь победить. Такое поведение сильно осложняло мою жизнь, и поэтому я изо всех сил старалась обуздать себя или, по крайней мере, не вести себя так в важных ситуациях.

Тогда я не знала, что такое социопат, и тем более не знала, что это касается меня; прозрение пришло много позже, когда я училась в университете и одна моя коллега впервые высказала такое предположение. Мы были вместе на летней практике и занимались какой-то рутинной работой, не стоящей упоминания. Я сильно скучала, и когда узнала, что моя коллега – лесбиянка и сирота, удочеренная в раннем детстве, начала совать нос в ее личную жизнь, стараясь найти какое-нибудь уязвимое место. Полная, веселая и общительная женщина оказалась настоящим кладезем слабых мест. Но выяснилось, что за фасадом прячется и другое. Оказалось, что она обладает мощным интеллектом, открыта и умеет жить среди людей. Мы сидели в одном кабинете и, чтобы отвлечься от иссушающей работы, часами говорили о политике, религии, философии, моде и о чем угодно еще. С самого начала она опекала меня, как заботливая мамочка: давала мне советы, как одеваться на работе, и кормила овощными салатами, чтобы отучить от чизбургеров. Заметив это, я принялась анализировать, как ей удается привлекать к себе людей, чтобы они комфортно чувствовали себя рядом с ней. Я надеялась, поняв это, скопировать элементы ее поведения и честно сказала об этом. В отличие от меня, человека, смотрящего на жизнь сквозь призму холодной, безжизненной рациональности, она очень чувствительна и отзывчива. Нет, она, конечно, и очень разумна и интеллектуальна, высоко ценит деловое отношение к жизни, но время от времени забывала о рациональности, отдаваясь таким нематериальным вещам, как сочувствие или милосердие. Сама я не слишком высоко ценю эти свойства, но уважаю их в других, так же, например, как признаю, что не все обязаны разделять мои вкусы в отношении музыки или автомобилей.