Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон. Страница 52

Салар машинально увернулся, ловя на лету крохотный дротик, потом он дернулся, с недоумением поглядел на свою ладонь, оцарапанную деревянной колючкой, и сполз в рыхлый песок. Лицо его приобрело багровый оттенок; он пару раз выгнулся и затих.

Солли бросил меч в ножны и отстегнул рукавный самострел. С такой игрушкой всегда существовала опасность оцарапаться самому, но у Изменчивых смола дерева йикининки — а именно ей смазывались дротики и духовые иглы, — вызывала по первому разу лишь трехдневную горячку с фантасмагорическими видениями. Со второго раза возникло стойкое привыкание к наркотику, и Изменчивый сгорал в считанные месяцы.

С Постоянными все обстояло иначе. Сразу, и никаких видений.

Солли наскоро обыскал убитых и остался доволен, обнаружив две почти полные фляги, пять лепешек и ленту сушеного мяса. Он, правда, предпочитал свежее, но Девятикратных лучше не есть — все равно впрок не пойдет.

Солли перекусил, выпил всю воду из одной фляги, вторую прицепил к своей упряжи и внимательно осмотрел оружие саларов. Меч второго ему понравился, и он взял клинок вместо своего, кстати, тоже позаимствованного подобным образом.

Все остальное, включая и свой старый меч, он аккуратно завернул в одежду, снятую с Мертвителей, отнес подальше и закопал. Он знал, что поступает жестоко, но не мог иначе.

Эти двое оживут на рассвете, но далеко ли они уйдут без воды, еды и оружия? А остальные Мертвители пока отстали… За ночь ветер занесет следы, и можно будет свернуть туда, куда он, собственно, и направлялся…

…Крупный волк вынырнул из-за бархана и резво затрусил на запад, неся на себе слегка потяжелевшую упряжь. Он шел, опустив голову к самому песку, и пустыня молчала, пропуская через себя упрямую фигурку с вьюком на спине. Солли шел к Отцам.

А ветер тем временем продолжал свою всегдашнюю неспешную работу, занося песком следы странного одинокого волка и два обнаженных тела, заботливо укрытых широкими плащами.

Серыми плащами Скользящих в сумерках…

…Солли шел уже седьмой день. Погони за собой он не чувствовал — Мертвители безнадежно отстали. Но тем не менее он продолжал идти, да и спать, в волчьем облике. Так и двигаться удавалось куда быстрее, и направление не страшно было потерять, и ночью он просыпался при малейшем шорохе.

Впрочем, спал он мало и в основном — днем, найдя какую-нибудь тень, потому что к вечеру спадала жара и идти становилось легче. Тысячи и тысячи шагов отмахали неутомимые, казалось бы, лапы Солли, а вокруг по-прежнему лежала все та же пустыня, и знакомый ветер, уже переставший удивляться, лишь одобрительно похлопывал его по плечу; и хрустел на зубах песок; и все труднее становилось широким мощным лапам нести вперед исхудавшее тело…

В тот день у него кончилась вода. В очередной раз приняв человеческий облик, Солли влил в пересохшую глотку последние затхлые капли и некоторое время лежал, закрыв глаза и приходя в себя. Солнце перевалило за полдень, и это было хорошо. Ночь он еще продержится. Самое большее — до середины завтрашнего дня.

Если к этому времени не отыщется вода — ему конец.

Солли думал о смерти спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся. Он знал, на что шел, и давно свыкся с мыслью, что его жизнь может оборваться в любую минуту. Как, впрочем, и жизнь любого Изменчивого. Мертвители тоже не боялись смерти — еще бы, с запасом в девять жизней… А вот те Постоянные, городские, которые жили один раз, — те боялись, хотя Солли и не понимал — почему.

Изменчивые тоже жили один раз, но ведь они не боялись…

Боялись — не боялись… Разве в страхе дело? Смерти не скажешь — извините, уважаемая, обождите минутку, пока я успокоюсь и отбоюсь…

Но все-таки лучше найти воду. И тогда — извините, уважаемая…

…Снова трусит между барханами одинокий волк — вперед, вперед, на запад, вслед за уходящим солнцем, которое каждый вечер умирает и каждое утро возникает вновь… быть может, поэтому некоторые Девятикратные считают себя правнуками солнца?…

Он шел всю ночь. Он продолжал идти, когда позади его выполз из-за горизонта зловещий багровый край равнодушного светила. Солнце медленно поднималось по небосклону, раскаляя гигантскую песчаную сковородку, а по зыбким буграм этой сковородки все тащился упрямый глупый волк, уткнув морду в песок и уже ничего, кроме этого песка, не видя.

Потом он упал.

…Огненные круги плыли перед глазами, и память уносила вдаль, покачивая его на своих призрачных волнах, в даль ушедшего детства, под сумрачный полог родного Шайнхольмского леса, прочь от нестерпимой, иссушающей жары, в тенистые глубины, откуда он шел, бежал, полз, веря…

Ребенок отнюдь не считал себя существом двойственным. И волчий, и человеческий облик были для него одинаково естественны, порой он даже не замечал перехода и воспринимал свое существование как должное и единственно возможное. Когда ему хотелось побыстрее добраться до отдаленной поляны, он, не задумываясь, становился волчонком и несся через весь лес, легко огибая пни и колючие ветки; но за орехом или особенно спелой ягодой тянулась уже рука мальчика.

Он был один — Солли, — он не делился на человека и зверя, а менял облик, как менял одежду, в зависимости от обстоятельств.

Его сверстник и приятель Ролло был пардусом, хромой мельник Корм — вепрем; в небольшом чистеньком домике на краю селения жили две гибкие черноглазые сестры-косули; да и клан волков, к которому принадлежали родители Солли, был отнюдь не малочисленным. Правда, мать Солли предпочитала оставаться почти все время человеком, зато отец — злой и веселый Лорквоу — неделями мог пропадать в чаще, возвращаясь с обильной добычей и шальными огоньками в глазах.

Солли замечал, что мать в таких случаях становилась скованной, нервной, с трудом удерживая внутри себя волчицу, и мальчик недоумевал — почему?! Но мать не отвечала и лишь спешила унести мясо в дом… Потом жаркое шипело и постреливало соком, распространяя завораживающий аромат, — аромат не мяса, плоти, крови, но запах еды — и мать постепенно успокаивалась, расслаблялась, а отец — уже человек — сидел у огня, довольно щурясь в предвкушении ужина…

И лишь однажды, когда отец отсутствовал почти месяц и Солли с матерью перебивались овощами и пресными лепешками, увидя волка Лорквоу, вернувшегося и с радостным ворчанием тащившего за собой убитую лань, мать не выдержала.

Они втроем упоенно рвали клыками мясо, давясь, захлебываясь свежей кровью, не в состоянии насытиться, и это было здорово… Только вот потом мама молчала почти до вечера…

Почему, мама?!

Очень скоро Солли узнал — почему. Вечером к ним пришел Морн, Сын Большой Твари. Слово его было в деревне законом, и Солли всегда видел Морна лишь в человеческом обличье. Солли даже не знал, кто он — Морн…

Обиженного Солли прогнали в лес — погулять, а Морн о чем-то долго беседовал с отцом и с матерью, и Солли не решился вернуться и подслушать…

На следующее утро родители отправили его на другой конец деревни, к старому Морну. Так началась его учеба. Так он впервые узнал о контроле над изменениями. И о том, что он — Изменчивый.

От Морна Солли впервые услышал и о существовании Постоянных. Он не сразу сумел представить себе людей, запертых в одном-единственном облике, но Морну нельзя было не верить — и Солли поверил. В конце концов, многие звери тоже не могли превращаться в людей, так отчего бы не быть и подобным людям?!

Постоянные ненавидели Изменчивых. Ограниченные своей единственной телесной оболочкой, они боялись Изменчивых, а возможно, и завидовали им; мало кто из них был способен отличить Изменчивого от зверя или человека, в зависимости от принятого облика, но меняться в присутствии Постоянных было равносильно самоубийству.

Постоянные постепенно наступали на лес, выкорчевывая деревья, истребляя животных и самих Изменчивых, не делая между первыми и вторыми особой разницы; а главное — их было больше.