Шальная мельница (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo". Страница 19

(немного помолчав, добавил; взгляд переведя вновь вдаль)

Что будет, то будет, время покажет, что Бог нам уготовил — то мы примем достойно и сполна. А пока не стоит терзать всем этим душу, хотя и про осторожность не стоит забывать. Страхи Беаты вполне оправданы. Но, а пока, Анна, взгляните-ка перед собой. Когда еще доведется такое увидеть?

Подчиняюсь, перевожу взгляд вперед, следуя за его взором — и обомлела.

Невероятное зрелище. Сквозь узкие окна внутрь кирхи пробивался голубой, холодный свет безучастной луны, теряясь в необыкновенной красоты и задумки сводчатом (безумно высоком, этажа в два) потолке, разбиваясь там на мелкие сегменты, застревая в четком, геометрическом плетении волн свисающего каменного полотна. О да, это были не банальные гладкие белоснежные арки, что образовывали верхний предел сего здания (пусть и разделяясь на отсеки), а настоящая, сетчатая (с темными ребрами-нитями и в центре каждого пересечения кругами-узлами, подобно звездам на небе), разбитая на несколько куполов, паутина, свисающая над землей тонкой работы кружевами. Достигая стен, свет тут же таял, проигрывая янтарному, теплому, медовому мерцанию свеч, что, в свою очередь, озарял лики Святых на иконах, делая их, практически, живыми. Глаза оных загорались осмысленностью, и, казалось уже, что те вглядываются, всматриваются тебе прямиком в душу, принимая твои беды, как свои собственные, как кто-то безумно близкий, и при этом одаривает своей заботой и пониманием, даже если… заслуживаешь лишь порицание и розги.

Глубокий, шумный вздох — и перевести взор в сторону. Прямиком между двумя рядами лав, до самого алтаря. От потолка и до половины высоты здания на цепи свисала огромная, круглая, кованная люстра, на которой, когда-то, видимо, так же мерцали свечи.

Едва я решилась сделать шаг вперед, как тут же Хельмут вновь заговорил, невольно останавливая меня звуком, делаю разворот.

— Ладно, пора обратно. Стоит хорошо отдохнуть, выспаться, а то до рассвета уже недалеко, а завтра нам предстоит долгий путь, да и по приезду неизвестно, что ждет. Не думал, что всё так повернется: столько пострадавших — и так глупо просаженное время, — шумный вздох, прожевывает эмоции. — Хорошо, что обратно через Цинтен, заодно проведаем свой дом, приют напоследок, Беату… узнаем, что там, как там, как справляется, снадобий побольше наберем, еды, воды, да поедем уже на эту… Бальгу.

— Почему Вы не признаетесь Беате в своих чувствах?

Резко дернулся; ошарашенный, с вызовом уставился на меня.

Продолжаю (не роняя на него взоров — якобы все еще изучаю стены):

— Я же вижу, как Вы на нее смотрите, и как она — на Вас…

Рассердился (заметно) на мою бесцеремонность и бестактность, но, в итоге, сдался:

— Я хоть и не давал обета безбрачия… Да только, — глаза в глаза со мной, — ни к чему хорошему это не приведет. Беата — отличная женщина, и очень ценный помощник, лекарь, однако ее методы многим не по нраву. На грани колдовства, как некие считают. Мою лояльность по отношению к ней и так воспринимают с укором, а тут… вообще, пойдут прямые обвинения, гонение. Скажут, опоила, одурманила. И даже если держать всё в тайне — слухи выход найдут. Не один, так другой увидит. Не третий, так четвертый скажет…

— Но а Вы же… не считаете, что она Вас… опоила?

Рассмеялся вдруг, взгляд около, и снова мне в очи.

— Нет. Но если и так, то… я не против. Находясь даже вдали от нее, всегда чувствую ее тепло, заботу, а потому — уже счастлив.

— Но тогда Вы и на другой не женитесь, детей не заведете.

Опустил глаза, удивленно вздернул бровями. И снова взоры сцепились.

— Знания я и так найду кому передать, а дети… вон сирот сколько, и я люблю их как своих. А было бы принципиально, и хотел бы конкретно свою семью — давно бы женился, еще до встречи с Беатой.

— Вы такой смелый, и… одновременно, такой трус. Простите, на слове. А ведь жизнь коротка, особенно в это время. А Вы так никогда и не сделаете её счастливой: лаской, поцелуем, теплом. Вам, может, и достаточно "просто осознания". А ей? Никогда не думали об этом? Что ОНА, когда остается одна, чувствует, как сильно грустит без Вас, ощущая себя ненадобной и никчемной? И всё из-за того, что кто-то что-то где-то скажет. Не хотят, чтоб она их лечила — не надо. Им от этого умирать, им, а не вам. Я бы на Вашем месте подумала обо всем этом.

— Нельзя давать сердцу решать такие дела.

— Ах, ну да, — закивала я головой, взгляд около. — Пусть это решают за нас другие, вталкивая в голову, что сие разум нам именно так предписал. Пусть решит за вас Церковь, пациенты, соседи, в конце концов, государство. Все, но только… не вы.

— Не богохульствуйте, — резко, отчасти грубо проговорил. Взгляд ему в глаза.

— Вот и Вы тоже. Хотел бы Бог, чтобы было бы иначе, не встретили бы Вы Беату никогда, или, по крайней мере, не полюбили в ней то, что полюбили. За добро, что она творит, верно? За нежность и снисхождение, за заботу? Разве это от демонов может идти? А коль так, то в чем проблема?

— По-моему, Вы слишком вольнодумничаете.

— А разве не подобного прозрения Вы от меня ждете? Если нет, то извините. Ничего другого я с собой не принесла. Моя точка зрения всегда будет отличаться от той, которую "исповедуют" здесь ныне живущие. Вы всё говорите о колдовстве. По-моему, колдовством занимаются те, кто насаживают свое мнение нам как наше собственное, а то, чем Беата промышляет — это даже не Наука, а — народная мудрость.

Разворот — и пошагала я прочь, на выход из церкви. Замерла на улице, взгляд около, по скверу, а затем обернулась: прям надо входом знак крестоносцев, а еще выше — красивый, мастерски выточен, барельеф всадника.

Георгий… Святой Георгий, так я понимаю? Еще один Георгий на мою судьбу? Гоша, Гоша. Мой Шалевский, где бы ты сейчас ни был, надеюсь у тебя всё хорошо. Плохой ты, или хороший… видимо, уже не важно. Хельмут вблизи с Беатой вот уже сколько лет, а всё боится быть вместе. Я же стремглав помчалась за своей любовью сквозь года и расстояния, да не догнала. Как можно иметь возможность — и так нахально отметать всё, когда другим ничего подобного не дано, и, едва обретя, тут же вырвали с корнем? Пусть даже если чувства Гоши ко мне — лишь наивная, глупая мечта.

Исполнить предначертанное и, скрепя сердцем, не без помощи монаха с Фридланда, добраться до заветной Бальги. Вот только у каждого была своя миссия. Если остальные спешили помочь пострадавшим, то мою душу грела мысль, что я наконец-то разоблачу перед Хельмутом правду — что этой чертовой крепости давно уже нет. Если не ошибаюсь, еще до Второй мировой войны, несколько веков назад, ее разобрали на кирпичи, оставив нетронутыми лишь несколько стен и кирху.

Ну, не может, не может в один день всё так перемениться! Летаргический сон? Не думаю, что без особого медицинского ухода смогла бы протянуть так долго, чтобы пережить этот жуткий период "апокалипсиса". А возврат, провал во времени — это, вообще, сверх идиотия. Я бы даже сказала — шизофрения. И пусть наш край славится загадочными, невероятными историями, подобно Бермудам, однако… не до такой же степени фантастика пролезла сквозь недра земли в нашу реальность?

Еще немного — и наконец-то лошадь, что тащила за собой телегу вместе с нами, лентяями, и каким-то провиантом в мешках и бочках, вырулила по брусчатке напрямую к замку. Народ сновал туда-сюда, а крепость все больше и круче раскрывала свои объятия перед нами.

— Брр…

Замерли.

— Это — точно Бальга? — едва слышно, обреченно, сухим голосом пробормотала я.

Шумно вздохнул Хельмут, немотствуя, закивал головой. Еще миг — и, хлопнув ладонями по коленям, резво встал, ловкое движение — и выбрался наружу. Протянул ко мне руку.

Печальный вид. Оба болезненно поджали губы.

— Увы, Анна. Увы… наша правда сильнее вашей, — словно догадавшись о чем думаю, внезапно прошептал Врач. — Но нам пора, сейчас не время хоронить надежды.