Вольно дворняге на звезды выть (СИ) - Чацкая Настя. Страница 15

Но сердце колотит по рёбрам, как заведённый мотор.

— Штаны, — цедит Рыжий, едва разжимая зубы.

Хэ Тянь на другом конце линии, кажется, даже задерживает дыхание. Переспрашивает:

— Что?

— Штаны. Штаны, блядь, так понятнее? Дошло?

— И всё? — теперь в его голосе явно слышна улыбка, от которой всегда продирает мурашками. Сегодняшний вечер — не исключение.

— Не испытывай моё терпение, придурок, — выплёвывает Рыжий в трубку, чувствуя, как прохладный воздух из приоткрытого окна обжигает лицо и спину.

— В таком случае, спокойной ночи?..

Прежде, чем Хэ Тянь успевает добавить что-то, он отрывает горячий мобильный от покрасневшего уха и скидывает звонок.

Бросает на кровать.

Зарывается пальцами в волосы, гипнотизирует взглядом погасший телефон. Успокаивает дыхание.

Минуты проходят, но экран больше не зажигается.

Рыжий ненавидит людей, которые вертят окружающими, как им хочется. Однажды он говорил Хэ Тяню, что ненавидит таких людей. Что ему не интересно быть дружком богатого мальчика, с которым хочет ходить за руку каждая вторая девочка из их школы. Он говорил, что ему это вообще не интересно.

Да, ему нужны деньги, но, блядь, всем нужны деньги. Это ещё не делает всех этих людей шлюхами, которых можно купить.

Хэ Тянь по умолчанию считает, что у каждого есть своя цена. У него мозг сложен как-то иначе. Из цифр с нулями и из деньжат его стрёмного папаши, которого даже сам Хэ Тянь, походу, побаивается.

Рыжий уверен: под мажорчиком всегда было подстелено. У него всегда был запасной план. Если не поступит в эту школу, пойдёт в ещё более блатную. Работа? С работой тоже не вопрос — вот Токио, оно для тебя, поехали, познакомлю тебя с партнёрами семейного бизнеса. Квартира? Забирай вот эти хоромы твоего дяди, не стесняйся.

Ван совсем не похожа на Хэ Тяня.

Да, от неё тоже дорого пахнет, но она ненавязчивая, не станет сверлить тебя взглядом (если ты не заикнёшься о том, что девчонки парням не ровня), не будет хватать тебя за руку. Она предпочитает держать дистанцию, Рыжего это вполне устраивает. Её максимум — осторожно коснуться рукава. Никаких насмешек и рывков за поводок. Она стала бы идеальной хозяйкой для какой-нибудь домашней болонки, но с этим не сложилось — у Ван на собак аллергия.

Всё это Рыжий узнаёт о ней во вторник, когда после занятий оказывается, что им нужно в одну сторону: Рыжему на работу, а Ван договорилась о встрече с подругой в парке. В том самом парке, где находится «Тао-Тао».

И голос у Ван приятный.

Его хочется слушать. Как и смех.

— Наш историк очень странный, — смеётся она.

Рыжий согласен — историк полный шиз. После его уроков уходишь с мозгом, взбитым до состояния жидкого пюре.

Ван продолжает:

— Он сегодня рассказывал нам, что все мы сделаны из звездных генеалогических отходов. Ничтожные остатки чего-то грандиозно-огромного — целой цивилизации живых планет пришлось умереть, чтобы появились мы. Ходили на учёбу, мазали тосты маслом, покупали газировку.

Рыжий впечатлённо качает головой.

— Звучит круто.

— Не хотела бы я быть космической мусоркой, — говорит она, поднимаясь по ступенькам в парк. — Только представь. Это довольно угнетающе. Каждый человек — личность, а не пыль мёртвых планет. Он ведь формируется, развивается. Индивидуальность, понимаешь?

Это реально грузит. Невыспавшийся мозг туго скрипит, перерабатывая информацию. Ван замечает это по сложному выражению лица Рыжего.

— Извини, — снова смеётся она. — На меня правда очень странно действуют уроки истории.

— Я с них обычно сваливаю.

Ван слегка морщится, поправляя сумку на плече.

— Не хочу отхватить низкий балл на экзамене. Отец возлагает на меня большие надежды.

Я знаю слова этой песни, — думает Рыжий. Господи, у всех деток богатых родителей мысли в первую очередь о том, как бы отхватить кусок пожирнее. Как меня занесло в это болото?

Ван внезапно останавливается и выдыхает:

— Ой.

Так резко, что Рыжий случайно налетает на неё плечом. Поднимает взгляд и застывает. Примораживается к асфальту.

— Ой, — повторяет за ней Хэ Тянь.

Рыжий думает: ёб твою мать.

Хэ Тянь наклоняет голову и переводит на него прищур тёмных глаз:

— Привет.

Он чувствует себя идиотом.

Тем самым единственным парнем, которому не сообщили о розыгрыше, а теперь он таращится на Хэ Тяня, сидящего на своей любимой лавке напротив «Тао-Тао» и понимает, что мысли застряли в мозгах, а слова — в глотке. Как косточка, перекрывшая доступ кислорода. Рыжий вот-вот начнёт задыхаться.

— Хэ Тянь! — восклицает Ван. — С возвращением! Йонг говорил, что ты приедешь на этой неделе, но не упоминал, когда именно.

— Спасибо, конфетка, — сладко улыбается тот, и Рыжий торопливо отводит глаза. Судорожно надеется, что это не выглядело слишком палевно. — Самолёт приземлился пару часов назад. Я успел только вещи домой завезти.

Сучий Йонг ни хуя ему не говорил.

Йонг — придурок, который вываливает информацию сотнями тонн за раз, который вообще не фильтрует её. Он никогда не говорит о самом, сука, важном, зато о херне может заливать часами.

— А что ты здесь делаешь? — Ван словно не замечает Рыжего, статуей застывшего по правую руку от неё. Просто приветливо улыбается. Это какой-то из видов искусства.

Идеальный человек для маскировки чудовищной неловкости. Ван нужно брать на политические переговоры враждующих стран — она будет мило беседовать с оппонентами в перерывах между нажатиями на красную кнопку запуска ядерных ракет.

— Жду своего друга. — Взгляд Хэ Тяня держится на ней, но Рыжий костями чувствует, о ком он говорит. — А… вы?

— Просто гуляем.

— Просто гуляем, — с выражением повторяет Хэ Тянь, растягивая губы. Циркач, блядь. Рыжий сжимает челюсти.

— Меня подруга ждёт у фонтана. — Ван показывает рукой в глубину парка. Туда, куда ведёт главная аллея. — Гуань пообещал провести меня. Хочешь с нами?

— Ну, раз Гуань пообещал, — с притворной серьёзностью произносит Хэ Тянь, и Рыжий застывает, словно азотом обливается, как только слышит собственное имя, произнесённое этим голосом. В животе медленно затягивается здоровый и скользкий узел. — Тогда не буду вам мешать. Третий, знаешь, лишний, конфетка.

Ещё немного, и он сам подавится собственным ядом. Сволочь. Нарванный хрен. Чтоб его.

— Пошли, — глухо бросает Рыжий, рывком отворачивая голову. Придерживая Ван за плечо и подталкивая в противоположную сторону.

Идём же, ну.

Шевелись.

— Была рада повидаться, Хэ Тянь! — улыбается Ван на ходу, через плечо.

Рыжий не оборачивается, но чувствует тяжёлый взгляд, вдавливающийся ему в спину.

В башке колотилка — в основном из матерщины. Как будто кто-то бросил в пустую банку несколько камушков и теперь размахивает ею из стороны в сторону, а камушки бьются и бьются, и бьются о стенки.

Только через минуту напряженного, жужжащего раскалёнными нервами молчания, он замечает, что Ван искоса смотрит на него. Поворачивает голову. Хмурит лоб в ответ.

— Ну?

— Вы что, в ссоре?

Хороший вопрос. А что, когда-то было иначе?

Рыжий жмёт плечом и отводит взгляд. Говорит просто и ясно:

— Я его не перевариваю.

Ван продолжает смотреть. В конце концов, отвечает:

— Удивительно. А мне казалось, что он очень внимателен к тебе.

Рыжий замедляет шаг. Чувствует, как сжимаются в карманах кулаки.

— Ты это о чём, а?

— Да ни о чём, — Ван смотрит удивлённо, заглядывает ему в лицо. — Слушай, точно всё нормально?

— Да.

Чёрт. Попустись. Она-то тут при чём.

Единственный человек, который не вызывал в тебе бешеного напряга за последние дни не имеет к вашей ублюдочной связи с Хэ Тянем совершенно никакого отношения.

Рыжий отворачивается, смотрит на центральный фонтан в конце аллеи и бурчит:

— Всё нормально. Забей.

— Если что, обращайся. Я могу… выслушать. Правда.

Он согласно мычит, не раскрывая рта. Сверлит взглядом перед собой. Девушка в ярко-зелёном платье, стоящая у фонтана, замечает их и идёт навстречу, приветливо улыбаясь. И Ван прекращает хмуриться.