Ад-184 (Советские военнопленные, бывшие узники вяземских «дулагов», вспоминают) - Авторов Коллектив. Страница 54

Однажды из домоуправления прибежала наш неизменный секретарь Мария Сергеевна и позвала маму к телефону: звонил папа, он сказал маме, что будет проездом в Москве, и объяснил, как его найти. Мама отпросилась с работы, и мы быстренько поехали, я плохо помню, как и куда мы ехали, мама тоже, мне кажется, плохо знала, как и куда ехать, несмотря на папины разъяснения по телефону. В общем, как я теперь представляю, это была одна из станций на Московской Окружной железной дороге в районе Красной Пресни на Шелепихе или в районе теперешнего метро „Щукинская“. Мы долго искали нужное нам место, наконец, вышли на пустое, едва зазеленевшее и сыроватое поле, на железнодорожных путях которого стоял состав из закрытых теплушек с красноармейцами, отправляемыми на фронт. Папуля нас встречал, он расстелил на земле белый полушубок (такие же я видела на сложенных в штабеля убитых под Москвой красноармейцах, когда мы с мамой возвращались в Москву в декабре 1941 г.), вынес свой прибереженный, видно, для нас, паек — селедка и черный хлебушек, разодрал селедку, разломал хлеб, и мы вместе поели все. Папуле очень хотелось белого хлебушка, хоть 100 граммов, чтобы побаловать нас, но чего не было, того не было. Папа всегда очень хорошо и вкусно готовил. Когда мама куда-то уходила, а я, как всегда, ревела, папуля меня уговаривал: не плачь, мы будем с тобой жарить картошку. Она у него получалась отменная, помню до сих пор.

Долго ли мы были, о чем говорили, не помню, наверное, в эти короткие минуты можно сказать только главное, что и было, по-видимому, сказано. Я думаю, папа говорил с мамой обо мне, он волновался за мое будущее. Потом папа проводил нас до какого-то транспорта, наверное, на расстояние, на которое можно было отойти от теплушки, всю дорогу нес меня на руках, а я, длиннющая, худющая, вцепилась в него, а ноги бьют его по коленям; при прощании папа отдал все, что у него было, — тот самый белый полушубок (он нас очень выручил впоследствии). Больше мы папу не видели. На другой день с папиросами и белым хлебушком (маме поменяли черный на белый буфетчицы) мы поехали на то место, но поезд ушел, и папы не стало, и писем тоже не было. Мы жили в полном неведении и страхе за папу.

Потом, уже зимой, маму вызвали в военкомат и вручили извещение, сказав при этом, что на папу был приказ о присвоении следующего воинского звания, т. е. если в извещении папа был ст. сержант, то он вроде бы пропал мл. лейтенантом — это уже считалось командирским званием, а в теперешних документах папа числился как лейтенант, но кому это теперь надо.

Папа не был забыт женой и дочерью, мама осталась ему верной до конца жизни. Даже „постаралась“ умереть с папой в один день (06.07.2003), как она думала, лежа в реанимации после сложной операции. Сразу после сообщения о папе мамуля целиком и одномоментно поседела, так что я практически всегда видела маму седой.

Я в последние годы (1990–2010) посещала в дни поминовения Поклонную гору и церковь Георгия Победоносца; к памятнику „Пропавшим без вести. Солдатам без могил“, установленному к 50-летию Победы (в качестве подарка от Украины), приносила цветы. Эта была единственная для меня возможность помянуть папу. Официальное отсутствие данных о его судьбе не позволяло поминать его в церкви ранее.

Наша единственная, мною, покойным мужем и покойной мамой любимая названная дочка и внучка — Кочкина Мария Александровна — по моей просьбе постоянно искала среди появляющихся в интернете данных о пропавших участниках войны какую-либо дополнительную информацию об Антропове Николае Ефремовиче, пропавшем без вести 06.07.1942.

20.11.2010 в выложенных в интернете данных она нашла моего папу.

Антропов Николай Ефремович числился под № 1007 в найденных в 2005 г. списках умерших в фашистском пересыльном лагере „Дулаг-184“ (лазареты № 1,2, 3), г. Вязьма Смоленской обл. в период I, II, III, VII, VIII, IX, X 1942 г.

21.11.2010 Маша привезла мне всю полученную информацию, касающуюся „Дулага-184“ в г. Вязьма.

В списке в отношении папы было допущено несколько ошибок, папа родился не в 1906, а в 1905 г.; в московском адресе вместо Госпитального вала записан Крымский вал; Машу смущала непонятная ей цифра 94 перед адресом, я же знала, это номер нашего почтового отделения — Е-94, так что никаких сомнений, что под № 1007 числился именно мой папа, а ее дедушка, не было.

В отдельном документе зафиксирована под № 46925 дата смерти лейтенанта Антропова Николая Ефремовича в лазарете № 3 „Дулага-184“ — 29.08.1942; в этом документе в написании те же ошибки о дате рождения, месте проживания и о воинском звании.

17.12.2010 я впервые познакомилась с работой Координационного совета Международного союза „Содружество общественных организаций ветеранов (пенсионеров) независимых государств“, Международной ассоциации общественных поисковых объединений „Народная память о защитниках Отечества“. Для родственников воинов-москвичей, погибших в немецком плену, была организована встреча при поддержке города в Московском доме общественных организаций. На этом мероприятии, проходившем в торжественной обстановке, я впервые увидела фотографии того скорбного места, где прошли последние дни моего дорогого папы, познакомилась с рассказами таких же, как я, дочек и сынов, нашедших в разное время своих пропавших без вести отцов. Некоторые из них уже неоднократно были в Вязьме, мне только предстояло осуществить поездку на место папиной гибели весной.

К отцу через 68 лет… 30 апреля 2011 г.

Такая поездка состоялась 30.04–01.05.2011. О впечатлениях, о поездке и состоянии дел по увековечению памяти погибших в лагере уже много написано в центральной прессе и в наших заметках.

Я, побывав на месте лазарета № 3, на котором сейчас стоит двухэтажный барак и огороды за ним, положила у дома белые булки, посыпала рис, а потом, нарыдавшись вдоволь за все прошедшие годы, за себя и за маму, набрала земельки с этого скорбного места (а Вязьма — вся в костях погибших) и привезла ее в Москву. Оформила документы и „захоронила“ землю в мамину могилку. В ней покоятся все, кто знал и любил папу. Там же будет захоронен и мой прах вместе с мамой, папой, бабушкой, тетями. Это место находится на Введенском кладбище около нашего дома № 5 на Госпитальном валу. Правда, дом наш уже снесен.

Это родное для нас всех место. Мы прожили там: папа — с 1930 по 1942 г., мама — с 1931 по 1973 г., я — с 1932 по 1973 г., Маша — с 1971 по 1976 г.

Вечная благодарная память всем страдальцам, положившим свою жизнь на алтарь Победы.

Жаль, что Родину, которую они защищали, мы не уберегли. Простите нас».

С непередаваемой болью и великой скорбью 30 апреля 2011 г. вступили мы на вяземскую землю — место так называемых в истории Великой Отечественной войны «вяземских котлов» 1941–1942 гг.

Природа под Вязьмой изумительная: бескрайние зеленеющие поля, невысокие холмы, перелески, и, любуясь сегодня этой первозданной красотой, неотступно думаешь, как здесь, практически на открытом месте, сражались и стояли насмерть наши отцы и деды, даже зацепиться не за что, только прижаться к родной земле, уже не однажды политой русской кровью.

Но я не буду останавливаться на собственно военном аспекте этой трагедии, об этом уже много и подробно написано, и все, казалось бы, обсуждено и «справа» и «слева». Выяснено, кто прав, а кто ответственен за происшедшее.

Меньшее место в обсуждении этого трагического момента занимает, если так можно выразиться, сопутствующий и не менее трагический вопрос — о большом количестве попавших в этой «вяземской мясорубке» в плен красноармейцев, в том числе ополченцев, и об ужасном пересыльном лагере «Дулаг-184», устроенном фашистами в самой Вязьме. Через лагерь прошло огромное количество пленных, выжившие в Вязьме прошли все нечеловеческие муки в фашистских концлагерях в самой Германии и на территории стран-сателлитов (Польша, Чехословакия, Румыния, Австрия и т. д.).