Чистый углерод. Алмазный спецназ-2 - Бушков Александр Александрович. Страница 63
Можно поступить по-другому: устроить оазис. Наподобие закрытого английского клуба, куда на совершенно законных основаниях можно не допускать посторонних. Так произошло и в Маджили в том числе. Пару лет назад делавшие здесь гешефты соотечественники наподобие Олеси с компанией купили не так уж задорого потихоньку загибавшийся трехзвездочный отель (довольно красивое трехэтажное здание колониальной постройки), снаружи провели лишь косметический ремонт, а внутри отделали так, что ему следовало бы присвоить и несуществующую шестую звезду. Огромная вывеска «РУССКАЯ ТРОЙКА» была исполнена на русском языке и дополнена красочным изображением этой самой тройки, выполненным за бешеные бабки супермодным столичным живописцем. Секьюрити, повара, вся прислуга и цыганский хор привезены из России. Иностранцы (а уж тем более местная элита) сюда не допускались ни под каким видом. Боже упаси, никакой дискриминации по национальному или расовому признаку — просто-напросто как-то так получалось, что свободные номера оказывались, лишь когда появлялся россиянин (да и то не всякого пускали).
Не стоило махать перед немногочисленными охранниками какими-нибудь грозными здешними ксивами или тихонько снимать силами немаленькой лавриковой команды — к чему вспугивать дичь раньше времени, если есть более мирные и эффективные способы?
Они просто-напросто наняли (точнее, кто-то из людей Лаврика заранее нанял) длиннющий белый лимузин — в Маджили имелся немаленький гараж таковых, такой уж город, полно денежного народа со всех концов света. Он и стал лучшим пропуском: привратник (с пушкой под ливреей, стервец), привыкший к таким четырехколесным анакондам, пропустил без вопросов, еще издали сняв расшитую золотом фуражку и поклонившись. Так же поступил и швейцар в ливрее, в точности скопированной с дореволюционной спецодежды цербера какого-нибудь великокняжеского дворца (наводить шик нанимали опять-таки модного и дорогущего отечественного дизайнера) — держа в одной руке на отлете (словно отдавал винтовкой честь «по-ефрейторски») высокую булаву с позолоченным шаром, другой распахнул высокую резную дверь из темного дерева.
Он и глазом не моргнул, когда первым из машины вылез Лаврик все в том же байкерском прикиде — лимузин говорил сам за себя. Давненько уж по всему миру далеко не всегда действовал принцип: «По одежке встречают».
Когда Мазур вылезал следом, у него в голове промелькнуло воспоминание года девяностого. Он тогда чинно стоял в короткой очереди на регистрацию пассажиров первого класса в одном из западноевропейских аэропортов. Перед ним оказался осколок прошлого, ярко выраженный хиппи: бодренький дедушка с седыми патлами ниже плеч, широким хайратником из разноцветных бусин и мелких ракушек, в затертом джинсовом костюмчике, украшенном множеством продуманных прорех, босой, с гитарой под мышкой. Хорошо еще, без присущего классическим хиппи амбре. Смазливой куколке в синей униформе он подал два билета. Куколка осведомилась:
— Кто еще с вами, сэр?
Старый мальчик лучезарно улыбнулся и показал гитару:
— Вот эта мисс…
Куколка, не моргнув глазом, зарегистрировала оба билета, поскольку не усматривалось ни малейшего нарушения, ни законов, ни правил авиаперевозок…
Вот и сейчас Лаврик с висевшей на плече гитарой уверенной поступью хозяина жизни прошел в вестибюль. Шагавший следом Мазур был декорирован иначе — в точности так, как во время недавнего визита в Джалу: персонаж того облика, что уже, в общем, вымирает, но еще встречается, особенно в провинции — пудовая златая цепь, на пальцах три гайки, на запястье — «Патек Филипп». Те же самые причиндалы, что были на нем в Джале, кстати. Конечно, «злато» — золоченая бронза, а часы — дешевая китайская имитация, неотличимая от оригинала, но кто полезет проверять?
Дизайнер, конечно, свои бабки отработал качественно — роскошь отнюдь не пошлая, в хорошем европейском стиле, без дурной аляповатости. Но обитали-то здесь «дорогие россияне»… На первом этаже в нише, под пальмой в кадке, курили и мило беседовали три дамочки. Если прикинуть, стоимость платья и камешков каждой раза в два превосходила годовой бюджет какого-нибудь райцентра. Вот только в их великолепном и богатом русском языке цензурные слова проскакивали лишь изредка.
На втором этаже у стеночки идиллически спал старый знакомый, Вадик-из-Ниццы, вместо подушки положив неразлучную гармонь. Подальше две смазливые горняшки с лицами привыкших ко всему на свете фемин сноровисто убирали последствия «поездки в Ригу» — скорее всего, Вадиковы. На третьем из номера вышла длинноногая пухлогубая особа примерно позднего школьного возраста, с огромными брюликами в ушах и похмельной мордашкой — и, довольно небрежно запахнув мини-халатик, побрела куда-то, то ли похмеляться, то ли просто так, погулять. Одним словом, кругом была Россия-матушка, но не было времени и желания ностальгически умиляться сему факту.
Все было оговорено и расписано заранее. Мазур встал у стены так, чтобы открывшая бы дверь Олеся его не увидела. Лаврик постучал — согнутым указательным пальцем, но не особенно деликатно. Не было сомнений, что дверь она откроет без вопросов — здесь все они чувствуют себя в совершеннейшей безопасности, а зря, хорошие мои, зря…
Так и произошло: Олеся открыла дверь, не вопрошая, кто там. На короткое время воцарилось молчание — ну конечно, кто бы ожидал увидеть здесь патлатого пожилого байкера, как-то не вписывавшегося в этот крохотный уголок России? Потом Олеся спросила на совсем безукоризненном английском:
— Простите, что вам угодно?
Голос был совершенно спокойным. Лаврик, распростерши руки словно для объятий, жизнерадостно рявкнул на чистейшем русском:
— Тормозишь, чувиха, в натуре? Гости прихиляли водяры пожрать!
И попер в номер, как кабан сквозь камыши. Олеся явно отступала в растерянности. Когда вошел Мазур и старательно прикрыл за собой дверь, она стояла метрах в трех от него, совершенно растерявшая — а когда узнала Мазура, глаза стали не то что квадратными, а пожалуй, восьмиугольными. Сюрприз на пятерку, что уж там…
Мазур, подняв на уровень ушей ладони с растопыренными скрученными пальцами, сделал страшную рожу и голосом классического голливудского монстра возгласил:
— Буууууу!
Олеся отпрянула на шаг. Разумеется, она не приняла его за призрак или ожившего покойника — но удивление было нешуточным. Любой на ее месте вошел бы в легонький транс, узрев человека, которому полагалось быть давно убитым. Ухмыляясь, Мазур подошел вплотную, приподнял указательным пальцем ее красиво очерченный подбородок и задушевно спросил:
— Ты зачем меня убила, сучонка драная? — и пропел гнусаво: — Лиза-Лиза-Лизавета, я люблю тебя за это, и за это, и за то, что ты пропила пальто… Что молчишь?
— Что молчишь?.. — поддержал Лаврик. — Не рада хахалю? Ну, поцелуйтесь, голубки, я, если что, отвернусь, мы обхожденье понимаем очень даже!
Он паясничал увлеченно и качественно. Ломаясь, пританцовывая и временами отбивая чечетку, прошелся вокруг Мазура с Олесей, так и стоявших лицом к лицу, брякая по струнам и с цыганским надрывом шансонируя:
С ее лица не пропало ошеломление. Мастер психологических поединков. Лаврик рассчитал все точно. Несомненно, она держалась бы гораздо хладнокровнее, ввались к ней в номер хмурые типы с пистолетами или ножами а-ля Рэмбо — для бизнесменов, переживших лихие девяностые, дело, можно сказать, житейское, рабочие будни, опасные, но подчинявшаяся неким понятиям и методикам. Но такое поведение незваных гостей в любой прошлый богатый опыт решительно не укладывалось и на какое-то время могло сбить с панталыку даже людей, прошедших огонь, воду, медные трубы, стрелки, терки и суды…