Современная советская фантастика (Сборник) - Вирен Георгий Валентинович. Страница 76
Внутри у них свет. Как и у нас. В этом смысле все мы — черные дыры.
— Любопытная точка зрения.
— Она не моя, Алек. Не моя, но я ее разделяю. Мы собираем информацию и на основании ее свободны. Никто не сможет предсказать наших поступков. Так и черные дыры.
— Не понимаю, Ром. Какие могут быть у них поступки?
— Не знаю, Алек. Этого не знает никто. Но они живут в другом времени. Их гравитация делает так, что наша вечность продолжается для них один миг. За миг никто не совершает поступков. Мы тоже, Алек. Но что случится с черной дырой миг спустя, когда истечет наша вечность? Ты можешь это сказать?
— Через бесконечное время? Не могу, Ром.
— И никто не может. А если нельзя предсказать поведение — значит, оно непредсказуемо. А если поведение черной дыры непредсказуемо, это значит, что она свободна в своих поступках. Да, Алек. Что тебе еще нужно? Обладание информацией, свет внутри и свобода воли. Это разум, Алек.
— Но если так, зачем мне избегать их? Если это единственный шанс встретить разум…
— Мы слишком разные, — говорит Ром. — Мы в разных временных рядах. Ведь люди думают мыслями…
— А черные дыры?
— Они? Они мыслят нами, когда мы попадаем в их плен!..
Мы разговариваем в рубке с Адамом. Оказывается, он еще и командир экспедиции.
Впрочем, его пост называется по-другому. Он только координатор. Всеобщее равенство — это их пункт. Всеобщее равенство и подчеркнутый индивидуализм.
— Сейчас подойдет «Феникс». Смотри внимательно. Это интересно и очень красиво.
Мне действительно интересно, но не потому, что красиво. «Феникс» — наш второй звездолет. Они близнецы: «Феникс» и «Жар-птица». Но на «Фениксе» нет людей: он нагружен зародышами живых существ, растений и механизмов.
Вот и он. «Жар-птица» обегает планету по круговой орбите, совсем невысокой. Внизу белые облака с черными провалами в них — как шахматная доска. Элегантная планета. А ведь недавно она, еще не открытая, была голым каменным шаром. Молодцы терроформисты, здорово поработали. Даром что автоматы.
Альтаир стоит высоко, слепит глаза. Из-за этого нет звезд. «Феникс» подкрадывается незаметно. Мы не видим, как возникает где-то вдали звездочка над шахматной доской атмосферы, как она делается ярче, приближается, становится похожей на белую пешку, неотвратимо превращающуюся в ферзя. Нет, мы сразу видим ферзя. Он медленно растет.
Я смотрю на него. Действительно, приближение корабля красиво, Адам прав, но у меня-то опыт гораздо больше. Я ведь космонавт, пусть из средневековья. Матрос Колумба лучше понимал море, чем человек XX века, даже плывущий на теплоходе…
«Феникс» растет. Это он подобрал меня в пустоте 50 лет назад. Вита рассказывала, как это происходило. Хотя команду дала она, «Феникс» — вернее, его кибермозг по имени Фен — все делал сам. Сам посылал катер к обломку моего экспресса, сам его обследовал и сам переправил меня на «Жар-птицу». Оживить меня он тоже мог, но боялся шока. Умный мозг, вероятно. Интересно будет с ним познакомиться.
— Ты не передумал? — спрашивает Адам.
— Нет, — говорю я. — Пойми, я профессионал. Я не готов к роли колониста. Я выбираю космос. Я никогда не привыкну к вашим обычаям. У твоего времени свои взгляды, я их уважаю, но у меня тоже свои взгляды.
Адам молча глядит на приближающийся звездолет.
— В конце концов, если автоматы-терроформисты ушли дальше — значит, таков план.
— Да. Таков План.
Слово «план» Адам произносит с большой буквы, будто речь идет о чем-то божественном.
— Раз так, я иду дальше. Я космонавт, Адам. Мне нравится ваше будущее, но я иду дальше.
— Один?
Вопрос меня не удивляет. Есть масса объективных причин, приводящих к тому, что понятия «бросить женщину» для моих новых друзей не существует. Они мне нравятся, но не за это свое качество.
— Со мной летит Вита.
Момент напряженный. Адам — только координатор, он должен следовать программе колонизации. Если он скажет «нет»…
— А она согласна?
Отличный вопрос. Кто я такой? Средневековый монстр, которому плевать на человеческие желания. Ясно, что я могу увезти Виту насильно. Очевидно, предварительно связав ее и перестреляв половину команды во время поспешного отступления…
— Да.
— Еще кого-нибудь берешь?
Снова отличный вопрос. Отличный от того, что ожидаешь.
— Нет, — говорю я. — Больше никого.
Некоторое время молчим, глядя на облака. «Феникс» отстал от нас, ушел из поля зрения.
— Хорошо, — говорит наконец Адам. — Я, кажется, понимаю, почему все они в тебя влюблены…
Действительно, только в такого и влюбишься. Моногам, да еще со своими взглядами. Как такого отпустишь?..
— Может быть, — говорит Адам, — даже хорошо, что ты улетаешь…
Я его понимаю. Будь он моим современником, я знал бы, что понимаю правильно.
— …И хорошо, что с тобой летит Вита. Она ведь со многими испортила отношения.
Еще бы — монопольная обладательница первобытного моногама. Правда, это по нашей мерке, у потомков взгляды шире. Но Вита говорит так: «Не суди по нас. Кто летит в колонистки? Женщины с ненормально развитым материнским инстинктом. Уродки… На Земле совсем другие люди».
— Ты знаешь, я просто координатор, — говорит Адам. — Но будь моя власть, я бы приказал: улетайте.
Так. Внизу проплывают сверкающие поля облаков. Горизонт охвачен радужной дугой, но солнце вот-вот опустится и станет темно.
«Улетайте».
Тот же пейзаж, но уже с планеты. Здесь когда-нибудь вырастет город. Пока здесь наш лагерь. Он спит. Похоже на Землю 1999 года, только пустынно, ни кустика. Планета еще не засажена.
Завтра мы с Витой улетаем; сегодня я прощаюсь с Юрой. Мы сидим рядышком, и ей хорошо. Она этого не скрывает.
— Какой чудесный вечер, — говорит она. — Как все здорово. Давай не будем по-варварски обращаться друг с другом.
Она для меня не просто женщина. Это эпоха, в которую я никогда не вернусь. Сейчас я по-другому воспринимаю слова Адама: «Больше тебе никто не нужен?»
Но я встретил Виту на полвека раньше. Вита спасла мне жизнь. Я люблю Виту. Юра — просто красивая девушка. Разве мало таких на свете?
Внезапно понимаю, что мало. Те, что остались на Земле, не в счет. Они для меня как древнеегипетские красавицы. Женщины лагеря тоже не в счет, по той же причине.
Значит, женщин всего две: Вита, с которой я лечу завтра, и Юра, с которой сижу сейчас.
— О чем ты думаешь?
Я излагаю свои соображения.
— Выходит, я очень несчастен.
Ее смех чуть хриплый, но приятный.
— По-твоему, я тоже несчастна? Всего один мужчина, и тот завтра уходит?
Возразить нечего. Она смеется.
— Нет, я счастлива. Мне все равно, что будет завтра.
— Никогда не думаешь о будущем?
— А какое у нас с тобой будущее?
Некоторое время молчим.
— Как вы будете одни? — говорит она. — Я бы так не смогла.
— Почему одни? Человек — это память. Человеческая душа слеплена из многих кусочков душ других. Из чужих улыбок, слов, поступков…
— Ты сам себе противоречишь. Душа питается душами. Значит, человеку необходимо общество. А ты уходишь.
— Почему обязательно общество? Произведения искусства. Книги, картина, музыка… Все, куда вложена душа человека.
Юра молчит.
— Человеческая душа бессмертна, — повторяю я. — Никто никогда не умирает. Каждый жест, каждая улыбка остаются. Мы меняемся под влиянием других: их души вселяются в нас. А наши уходят к другим. Так происходит вечно.
Закат. На фоне красного зарева стоят частоколом заостренные силуэты посадочных катеров. Завтра их станет одним меньше.
По темному уже небу ползет двойная звезда. Это наши корабли. Закат красный. Завтра будет ветер и пасмурно. Конечно, если здесь годятся земные приметы.
— Когда ты улетишь, будет всегда пасмурно, — говорит Юра.
Небо медленно угасает.