И пришел Лесник! (СИ) - Лазарев Василий. Страница 1

И пришёл Лесник! (S-T-I-K-S)

Глава 1. Полёт.

— Капитан Таманцев! Проходите, — на «воротах» сидел цельный подполковник. Кучеряво вы здесь живёте подумал я. — И это, капитан… давай там без своих приколов. Понял? — Он взял своими наманикюренными пальчиками верхнюю пуговку на моём кителе. Ничего себе! Будет ещё всякая тыловая крыса за мои пуговицы хвататься. А вот так? В моей ладони захрустела кисть подполковника, и он мгновенно покрылся испариной. Изменившись в лице, он часто заморгал.

— Поучи ещё меня, секретарша, — в последнее слово я вложил как можно больше яда и улыбнулся своей фирменной улыбочкой, от которой обычно фашистские диверсанты просились домой. К мамочке. Подпол на полусогнутых юркнул за стол и выкатил свои рачьи глаза с ненавистью зыркая из-за баррикады папок. Не обращая на него внимания, я прошёл в святая святых. К начальнику штаба 70-й армии 2-Белорусского фронта Петру Ивановичу Ляпину. К «Иванычу» как его называли за глаза солдаты. Мужик он строгий, но справедливый. В обиду не даст, но если накосячишь, то держись.

— Тебе всё нипочём, капитан! Всё такой же бодрый и подтянутый, — меня, то есть капитана Евгения Таманцева генерал знал хорошо. Мы с ним познакомились ещё в августе прошлого года. Он мне лично присваивал внеочередное звание за тот случай в Белоруссии. Эх, хорошо мы побегали тогда. Как же я люблю диверсантов! Они никогда не сдаются, знают паскуды, что кранты им придут. Здоровые все, отстреливаются, но меня тоже природа силой не обидела. Фрицы все как на подбор двухметровые матёрые волки. Ну а я как раз волкодав. Здрасьте.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! — лихо отрапортовал я. — Что мне будет, я же заговорённый!

— И весёлый. Ну что. Женя иди-ка сюда поближе, — он указал на карту под шторкой на стене. Раздвинув шторы, он взял карандаш со стола. — Ты, наверное, уже в курсе о скором наступлении? Вижу, в курсе, ну вот так значит… ты будешь смеяться, но у нас в тылу опять завелись клопы. Ставка дала понять, что если мы обосрёмся и демаскируем резервы, то… Даже думать не хочу. Действуют они в нашем тылу нагло и развязно. Помимо них там полно ещё всякой живности. Дезертиры, фрицы, не вышедшие из окружения и сидящие под каждым деревом, просто бандеровцы не добитые. Всякой твари по паре. Но они мне не нужны, меня интересуют только диверсанты, Женя. Группа «Одер», могли бы по оригинальнее чего-нибудь придумать. Во всяком случае за последние два дня они четыре раза выходили с таким позывным. Ничего уже не бояться, не верят, что добьём фашистов. Мол, до Европы дошли и пора по домам.

— По каким таким домам. Товарищ генерал-майор? До Берлина, только до Берлина!

— Я с тобой согласен, капитан. Но вот эти тараканы мешают нам нормально собраться. Две недели у тебя есть, но по факту всего одна. Есть у нас свои люди в местном подполье, может чего подскажут полезное. Хотя надежды на них мало. Гниловатый народец эти поляки. Задание серьёзное, твоя группа будет не единственная, каждого командира инструктирую лично. Вот смотри сюда, — он указал на карту, — треугольник из населённых пунктов. Остроленка — Новогруд — Ломжа. С севера и северо-запада твой треугольник ограничивает река Нарев, с юга шоссе. Площадь приличная извини, но придётся побегать. По косвенным данным диверсантов в «Одере» не больше тридцати человек. Задачи у них самые простые. Командование, дороги и разведка. Убить, взорвать, разведать и передать лично Гитлеру.

— Щаз, — мне даже стало смешно. — Таких шустрых у меня целое кладбище. Полно там валяется мечтателей.

— Надеюсь на тебя, Женя. В каждом из населённых пунктов можешь взять на помощь до двух батальонов.

— Ого! Что-то новенькое, — удивился я. Обычно от них даже и десяти человек не допросишься.

— «Сам» распорядился вычистить от тараканов передний край, — Ляпин с загадочным видом поднял указательный палец вверх, — И чтобы ни малейшей утечки не было! Операция предстоит очень серьёзная. Если всё пройдёт как задумывает Ставка, то фрицам конец придёт уже в этом году. Вот так!

— Я только «за», товарищ генерал-майор.

— Вот и молодец. Найдёшь мне «Одер», к двадцать третьему февраля майором станешь. И орден дам в придачу, — Иваныч похлопал меня по плечу. Что со мной будет если я их не найду спрашивать было бессмысленно.

— Ух ты! Разрешите выполнять?

— Давай Женя. Ни пуха… — генерал пожал мне руку.

— К чёрту!

На самом деле всё было не так радужно. Дали только один батальон и то с большим скрипом, а там от края леса до края десятки километров. Попробуй, прочеши в четыреста рыл. Хорошо хоть автомобили грузовые есть, совершенно не удивлюсь если нас бы заставили пешком побегать. К исходу третьего дня улов был небогатый. Человек пятьдесят, сброд один. Половину расстреляли на месте, в основном бандеровцев. Слишком уж борзые были. О самой группе ни грана информации. Видали в одном месте военных, человек десять в лес уходили. Аккурат через минные поля, вот они и вызвали у меня интерес. Проходы знают? Разминирование не проводилось, леса так и стояли до победы, а зачем сейчас этим заниматься? Есть дела и поважнее. Обозначили на картах лесной массив как непроходимый и забыли. Пусть сами поляки здесь корячатся. У нас своих лесов и полей ещё до второго пришествия разминировать хватит. И так. Зашли! Такой толпой, хавчик на себе тащили. Немчура пожрать любит, а особенно зимой в лесу. Зимой! Вот бы сейчас взлететь, да сверху взглянуть? Это же мысль!

Через два часа мы уже были на аэродроме подскока и наши ночные ведьмочки любезно согласились помочь мне полетать над лесом. Девушка Марина, улыбчивая, не прочь поиграться после полёта, села за штурвал. Я позади.

— Твоя этажерка точно меня выдержит? — недоверчиво поинтересовался я.

— Что, Женёк, коленки трясутся? — игриво, не поворачивая головы крикнула Марина.

— Не так чтобы, но высоту я не люблю, — признался я и это было абсолютной правдой. Я один так навернулся, ещё в учебке с третьего этажа. Лежу на спине, а вдохнуть не могу. Весь онемел, мысль дурацкая в голову лезет что мол всё Женя сливай воду ты теперь парализованный. Потом вроде отлегло, похромал в лазарет. Там сестричка на меня смотрит и не верит. У меня вся спина синяя, три ребра сломаны, ушибы там всякие. Как жив остался непонятно.

— Да ты не бойся, — успокоила лётчица, — не успеешь даже понять, как грабанёмся. — И ржать. Вот дура!

— Я тебя тогда… — договорить мысль я не успел потому как эта фанерная фигня затарахтела и затряслась с такой силой, что я прикусил язык. Этажерка начала короткий разбег и лихо взмыла в небо. Набрав высоту, она пошла зигзагами над заминированным лесом. Внизу было видно всё как на ладони, даже если они закопались, а они точно закопались. Следы всё равно должны остаться, тридцать человек это не иголка в стогу сена. Я примерно знал в каких хуторах они появлялись и сразу указал точки на карте, сейчас до Маринки докричаться было почти невозможно. Так мы шли с ней над лесом уже двадцать минут, как двигатель вдруг заглох. Винт, покрутившись для виду, тоже остановился, Марина повернулась ко мне и сквозь полётные очки я увидел её глаза. Великолепно, в этот раз переломом рёбер не отделаемся. Прыгать с парашютом было бесполезно, с высоты ста метров без принудиловки… легче уж тогда вниз головой. Тем временем подозрительно хрустя этажерка решила падать, постепенно опуская нос.

— Что за блядский цирк? — завизжала Марина. — Я же всё проверила перед взлётом. Смотри откуда молнии зимой? Прямо по курсу. Чё за фигня? — Это были её последние слова, после них этажерка задела колёсами сосну и сделала кульбит. Я как раз отстегнулся и начал снимать неудобный парашют. Помню по рассказам «коллег» как один из них попал в такую же ситуацию. Деревянный дирижабль этот летит медленно и, если прыгнуть на ёлку и спружинить, то есть варианты. Сам того, не желая я сделал сальто-мортале и вылетел из кабины крутясь как волчок. Парашют полетел в одну сторону я в другую. Маринка не успела повторить мой трюк, самолётик переломился пополам. Топливо выплеснулось на горячий движок, и этажерка вспыхнула как свечка. Лётчица мгновенно вспыхнула и с визгом продолжила полёт вниз на половине своего дьявольского дирижабля, объятого пламенем. Прощай, Маринка, так мы и не успели с тобой сплясать. Сам я влетел в ёлку и вместо того, чтобы спружинить врезался в столб своим многострадальным черепом. Моя голова пришла в соприкосновение с древесиной, послышался хруст и свет погас.