Винки - Чейз Клиффорд. Страница 1

Клиффорд Чейз

ВИНКИ

Часть 1

— Ваше имя, пожалуйста.

— Клиффорд Чейз.

— И в каких же отношениях вы состоите с обвиняемым?

— Он был моей игрушкой, это мой плюшевый мишка.

— Сколько лет вы знакомы?

— Вообще-то, мы знакомы с момента моего рождения. Ведь сначала он принадлежал моей матери, а затем по наследству перешел к детям. Я самый младший из пяти детей в нашей семье, и поэтому мне он достался уже совсем потрепанным.

— И каковы ваши первые впечатления о нем?

— Я помню, хотя, может, это мое воображение подсказывает мне, будто я помню, я действительно не уверен… Помню, как, лежа в колыбели, обнимал его.

— И когда же именно это было, мистер Чейз?

— В детской кроватке я спал почти до пяти лет, таким образом, эти воспоминания, я думаю, можно отнести к 1963 году. Я смутно помню, как мои ручки нащупывали его — такого маленького и пухлого. Я помню, как спокойно мне становилось от того, что он еще меньше меня.

— У вас тогда не возникало мыслей, что он не совсем обычная игрушка?

— Нет. Хотя он всегда казался мне живым.

— Почему?

— Я думаю, все игрушки представляются детям живыми. Но было еще кое-что… Наверное, все дело в его глазах, которые открывались и закрывались. Веки опускались, если его клали куда-нибудь, и открывались, когда его сажали.

— Почему дело именно в глазах?

— Потому что мне казалось, что он на меня смотрит.

— Протестую, — говорит прокурор.

— Несущественно. Протест принят, — отвечает судья. — Свидетель, пожалуйста, придерживайтесь фактов, а не чувств.

— Да, сэр.

— Итак, мистер Чейз… Вы упомянули, что медвежонок сначала принадлежал вашей матери.

— Да. Она получила его в подарок на Рождество, когда ей было лет девять-десять. Мама назвала его Мари.

— Мари?

— Тогда он был девочкой.

По залу пробежал шепот.

— Тишина, — повышает голос судья. Однако шум усиливается. — Тишина!

Раздается удар молоточка, и наступает тишина.

— Когда и где ваша мать получила медвежонка?

— Надо думать, это был 1924 или 1925 год, Чикаго. Она вспоминала, как родители купили его — или ее — в универмаге «Маршалл Филд».

— Таким образом, весь этот период, с 1924, года по известный момент в недавнем прошлом, обвиняемый находился под опекой членов вашей семьи, насколько вы помните?

— Да… О! Однажды его забыли в мотеле и за ним пришлось вернуться. Мой братик все время плакал. Это случилось до моего рождения.

— Ваша честь, — вмешивается прокурор, — ведь это так называемые свидетельские показания… — Он вскидывает руки так, будто положение безвыходное.

— Протест принят, — последовал ответ судьи. — Защита, нам необходимы подробности по существу.

— Конечно, конечно, ваша честь… Мистер Чейз, что дает вам такую уверенность в том, что обвиняемый — та самая игрушка из вашего детства?

— Я узнал его сразу же. Я имею в виду, когда увидел в новостях.

— Но разве все плюшевые медведи не одинаковы?

— О нет, очевидно же, что Винки особенный. Я больше никогда не видел медвежонка с такими глазами. Уши у него заметно больше, чем у других медведей. Да и потрепан он сильно. Его столько раз штопали, что его мордочку теперь ни с чьей не спутаешь. Я так много раз смотрел на Винки мальчишкой, неудивительно, что я тут же узнал его на фото. И потом я мысленно связал эту историю с его исчезновением из дома моих родителей, случившимся около двух лет назад.

— И никто не заявил в полицию об этом исчезновении?

— Странно было бы, если о пропаже плюшевого мишки все-таки заявили в полицию. Безусловно, сейчас бы я сделал это.

Дружный смех раздался в зале.

— Мистер Чейз, что в этом медвежонке вам запомнилось более всего?

— Я был странным, одиноким мальчиком, и мне казалось, что Винки это понимает. Потому что он сам выглядел одиноким и странным.

Прокурор многозначительно покачал головой, однако протеста не последовало.

— То есть вы вспоминаете о нем исключительно с любовью и благодарностью?

— Да.

— Возможно, вы все-таки вспомните нечто, указывающее на то, что подзащитный способен совершить тяжкие преступления, в которых он обвиняется?

— Нет. Он был странным медвежонком, но при этом, на мой взгляд, совсем неплохим, и я до сих пор в этом уверен. Что бы о нем ни говорили, я не откажусь от своих слов.

— Благодарю. Вопросы исчерпаны.

Винки в плену

1

Несколько месяцев назад в лесу множество человеческих фигур в шлемах незаметно подкрадывались к одинокой хижине, залитой лунным светом: команды, отданные жестами; перемещения от дерева к дереву, пригнувшись к земле; кивки, передаваемые от одного к другому, и опять тишина. Близился рассвет. Появились бледные пятна тумана и тут же рассеялись. С веток закапала утренняя роса. В ожидании люди пытались согреть дыханием свои застывшие от холода пальцы.

А в лачужке, на старом матрасе, таком же истрепанном, как и он сам, без сна лежал медвежонок. Но не люди разбудили его. Он даже и не подозревал о том, что его жилище уже окружили. Его мучила печаль.

Прошлое, прошлое. Винки думал о том, как оно к нему возвратилось? Как смогло оно перенести его в другое место, даже не притронувшись к нему? И что означало «помнить» и «чувствовать»? К чему опять все эти переживания?

Здесь, в лесу, судьба подарила ему собственного ребенка, который стал для него радостью. Но не прошло и года, как ее вдруг не стало. С тех пор он неделями сидел один в хижине или просто бродил по лесу в полном одиночестве. Винки все пытался постичь эту несложную, но в то же время не поддающуюся пониманию загадку.

Он был странным медвежонком, но при этом, на мой взгляд, совсем неплохим

Однажды поздней ночью он заснул перед включенным телевизором и буквально через несколько минут, казалось, проснулся от мелькающего света экрана. Винки понимал, что он все еще спит. Затем, в этом страшном сне, он вдруг увидел, что свет этот идет вовсе не от экрана телевизора, а от его малышки. Она словно плавала в нем. Малышка молчала, но он понял, что видит ее последний раз. Она излучала собой что-то, возможно, утешение. Они застенчиво вглядывались друг в друга, наслаждаясь встречей. Мерцающая бесконечность. И затем малышка промолвила: «Думай о прошлом» — и исчезла так же, как исчезают из головы мысли.

Это случилось три дня назад. С тех пор Винки заново переживает свою жизнь, вновь и вновь пытаясь добыть из памяти хоть что-то обнадеживающее. Безусловно, воспоминания были весьма обрывочные: дети, которых он любил и которые любили его; затем — безрадостные годы на полке, когда он никому не был нужен; и, наконец, — неожиданное чудо, о котором он всегда мечтал, но природу которого ему так и не удалось постичь, — дар движения, дар жизни…

И все же изменил ли побег его жизнь к лучшему? Ведь даже здесь, вдали от рода человеческого, он так ничего и не приобрел, скорее, потерял все, что имел.