Твои мои раны (СИ) - Ююкина Оксана. Страница 1

Оксана Ююкина

Твои мои раны

Окровавленные губы приоткрываются, но ни один звук не покидает их. Под звук восторженных аплодисментов двое крепких вышибал торопливо волочат по настилу приходящего в себя Алексея.

— Да не тащите вы его! Вдруг ребра сломал, — рычит Макс в халате врача, который готов разойтись по швам на широких плечах.

— И че теперь? — заводится первый вышибала.

— Соревнования прекратить? — подхватывает второй.

— И че теперь, добить его, чтобы вас прикрыли по подозрению в убийстве? — их же тоном огрызается «врач», осторожно стаскивая Алексея на пол. Тот отзывается новым мучительным стоном и открывает глаза.

Алексей смутно видит какие-то пятна и пытается увернуться. Выходит слабо, тело покалывает и печет, как будто он вьется на сковороде, а не замер на холодном бетоне. Лающий кашель срывается с губ вместе с кровью. Проиграл. От этой мысли больнее, чем от всех травм и увечий, нанесенных на ринге. Второй. Опять.

— Тебя есть кому забрать? — недовольно спрашивает Макс, то и дело поглядывая на сражающихся тяжеловесов. Подбадривающие крики приглушают вопрос.

— Нет, — спустя какое-то время хрипит Алексей, наконец сообразив, что от него хотели.

— Вот и вали на койку. После матча дам таблетку, — бросает Макс, даже не глядя на избитого.

— Что, даже не поможешь? — хмыкает Алексей. Холод неровного пола проникает под кожу, сковывает тело, дарит облегчение.

— Я клятв никаких не давал и вообще со второго курса вылетел, — огрызается «врач», не отрываясь от матча. — Живой? Живой. Вот и ушлепывай отсюда.

Алексей по привычке тянется к карману, не сразу понимая, куда делся мобильник. Конечно. В раздевалке. Стиснув зубы и зажмурившись до радужных кругов перед глазами, Алексей пытается встать. Нецензурная брань гроздями сыпется сквозь упрямо сжатые губы. Алексея шатает из стороны в сторону, ведет и бросает на других людей, которые лишь с отвращением отталкивают его от себя. Вот что значит второй. Всего лишь второй. Алексей бы рассмеялся над собой, над всей своей жизнью, но все силы уходят на попытки вцепиться в стенку и доползти по ней до раздевалки.

Медленно, болезненно он находит вмятину в середине двери, оставленную его собственным кулаком. Шкафчик открывается с заунывным скрипом. Алексей вытягивает из него одежду, швыряет на пол. Туда же летит потрепанный портфель, откуда с громким деревянным стуком выкатывается голова. Алексей долго смотрит на маленький раскрытый клювик, резные перья и узоры. Медленно оседает вслед за вещами. Трясущиеся пальцы вытаскивают из кармана брюк мобильник, и совсем скоро из него раздаются длинные протяжные гудки.

— Говори быстрее, я за рулем.

— Забери меня.

На другом конце несколько секунд молчат, а затем взрываются:

— Какого черта? Ты же сказал, что больше не пойдешь!

— Алиса хотела сумку.

— А жизнь твою она не хотела?! Идиота кусок! — выплевывает Женя. — Жди.

В трубке раздаются быстрые ритмичные гудки. Алексей тянется к голове маленькой деревянной птички, сжимает ее в ладони. Поглаживает тонкую резьбу, с тоской вспоминает каждое движение дрожащих пальцев. Сломал. Сломал птичку, мечту, жизнь?.. Алексей обрывает мысль, пачкает кровью клюв. Сдавленно и горько смеется. Как давно эти руки нужны только для того, чтобы бить людей? Сколько он уже дерется? Год? Два? Десять?

«Восемь», — приходит верный ответ.

Восемь долгих лет днем ласкает дерево стамеской, вечером обнимает жену. Восемь долгих лет два раза в месяц избивает людей за деньги. Алексей раздраженно скрипит зубами. Месяца три придется пропустить. Что же ему теперь делать? Победа… Ему так была нужна победа! Не справился. Опять провалился. Если бы он только мог делать игрушки… Сознание мечется между беспокойными мыслями и мирным сном, кружа и запутывая. Только боль помогает отличить реальность. Боль и грубый голос Макса:

— Вон этот слабак.

— Угу, спасибо, — бормочет Женя, бросаясь к другу. Он без разбора кидает выигрыш возле потрепанного портфеля, принимаясь торопливо ощупывать. — Где?

— Ребра, — тихо отвечает Алексей, даже не удосуживаясь потянуться к стопке купюр.

Беглый осмотр вызывает недовольное шипение, болезненные стоны и озлобленное рычание. Женя поджимает губы, морщит нос, но все еще молчит. Помогает Алексею натянуть одежду, подставляет плечо и практически тащит его к своей машине. И даже бережно усаживает в мягкое кожаное сидение.

— Лекции не будет? — добродушно фыркает Алексей, вытаскивая из бардачка две таблетки обезболивающего.

— Вначале снимки, потом лекция, — холодно огрызается Женя, выруливая с парковки. Если парковкой можно назвать щебенку, валяющуюся вокруг здания, которое давно пора снести.

— Снимки? Ты же знаешь, что…

— Да-да, тебе нельзя в больницу, иначе там составят протокол и пожалуются в полицию и тебе больше нельзя будет участвовать в матчах, — торопливо перебивает Женя. — Я сделаю рентген и удалю записи.

— Спасибо, — наконец расслабляется Алексей, откидывая голову назад.

— Это в последний раз. Больше я тебя забирать и прикрывать не буду.

— Но Алиса…

— Алиса, Алиса! Какая, к черту, Алиса? Неужели она настолько глупая, что ничего не понимает? Упал с лестницы? Ударился об дверь? Подрался в баре? А сегодня что?

— Выпивал с коллегами, заступился за девчонку, отметелили, — быстро придумал оправдание Алексей.

— Идиот.

Идиот. Идиот. Идиот. Женя повторяет это слово каждые пять минут. И совсем не стесняется сообщить это по громкой связи в кабинете рентгенографии. Трещина в ребрах и множественные ушибы мягких тканей. Женя накладывает повязки, выписывает лекарства.

— Как с Люськой-то? — внезапно спрашивает Алексей, с трудом вспомнив, как зовут очередную пассию друга.

— Было прекрасно, пока ты не позвонил. Домой отвез, — закатывает глаза Женя. — Бросай! Не стоят ее сумочки твоих ребер. Да и вообще ничьи сумочки не стоят.

Алексей ничего не отвечает, только медленно переставляет ноги за другом. Садится в машину. Смотрит на свои руки и долго-долго вспоминает о сломанной деревянной птичке. Птичке, которую он вырезал несколько недель вместо перерывов на работе. Бережно, ласково, с любовью. Медленно-медленно вырезал он узоры на крыльях, делал шарниры, выбирал имя. Алиса. Маленькая птичка, которая вот-вот выпорхнет из его рук. И жена, которую он столь бережно и ласково держит в глубине сердца.

— Проваливай уже, — в третий раз повторяет Женя, слегка похлопывая Алексея по плечу. — И не зови меня больше.

— Спасибо, — искренне благодарит Алексей, хлопая дверцей машины. Слова всего лишь слова. Оба знают, что и в следующий раз, и через год, и через два, и даже через десять Женя все равно приедет спасать. Как друг, как врач.

Алексей с трудом идет, шатается как пьяный, и трудно сказать, сколько в этом правды, а сколько игры. Вваливается в подъезд. Стиснув зубы, поднимается по ступеням. Тихо звенит ключами, пытаясь угодить ими в замочную скважину. Попадание. Щелчок. Алексей переступает порог, сползает по стенке, садится на грязный коврик в прихожей. Сжимает зубы и едва слышно выдыхает:

— Алисонька, ты дома?

Ответ на этот вопрос он знает, конечно, знает. Возле входа нет ярких лакированных туфель, с кухни не доносится звон посуды. Отвратительно-фальшивого пения тоже нет. Алексей расслабленно выдыхает и с трудом захлопывает дверь. Не вернулась. Как хорошо. Еще есть время. Есть время прислониться к прохладному полотну двери, стряхнуть поношенные кроссовки. Глубоко вздохнуть и сморщиться.

Тугая марля стягивает грудь, фиксирует ноющие ребра, не дает свободно дышать. Впрочем, дышать не так сильно и хочется. Совсем. Но Алексей упрямо дышит, прикрывает глаза, игнорирует стекающий по щеке холодный пот. На кухню идет медленно, хватается за шкаф и за комод. С грохотом сносит фоторамку и даже не оборачивается. Там свадебная фотография, где они еще счастливые, радостные. Любящие.