Дом Грома - Кунц Дин Рей. Страница 1

Дин Кунц

Дом Грома

Посвящается Герде

К моему стыду, я не написал этих слов, когда начинал эту книгу, сейчас я исправляю свою оплошность.

Часть первая

Страх приближается исподволь...

1

«Неужели я ослепла?!» — подумала она, очнувшись. Перед глазами проплывала тьма, окрашенная в пурпурные тона, зловещие бесформенные тени блуждали во мраке. Она уже готова была закричать от ужаса, когда темнота вдруг плавно перешла в дымку, а дымка обернулась белым потолком из звукопоглощающих плиток.

Пахло свежевыглаженным постельным бельем. Ноздри щекотал запах антисептики, дезинфицирующих средств и спирта.

С первым же поворотом головы пронзительная боль мучительным разрядом просверлила череп от виска к виску. От судороги она зажмурилась, а когда снова смогла открыть глаза, то обнаружила, что лежит в больничной палате.

Как она в нее попала, припомнить не было никакой возможности. Она даже не могла восстановить, в каком городе находится эта неизвестная ей больница.

Что со мной?

Своей пугающе слабой рукой она сумела дотянуться до лба и обнаружила на нем повязку, покрывающую весь лоб до самых волос. К тому же ее коротко остригли. Ведь были же у нее когда-то пышные и длинные волосы?

Держать руку поднятой не было больше сил; она уронила ее на край кровати.

Левой рукой она не могла шевелить вовсе — та была накрепко прибинтована к поручню кровати, и из нее торчала игла. Ее силы поддерживали внутривенными вливаниями, рядом с кроватью стояла хромированная стойка для капельницы, в пластмассовом сосуде слегка вздрагивала жидкость — раствор глюкозы.

Она вновь смежила веки, решив про себя, что все это ей лишь мерещится. К ее удивлению, когда она, открыв глаза, огляделась вокруг, все осталось на своих местах. Та же больничная палата, тот же белый потолок и те же белые стены, зеленоватая плитка на полу и бледно-желтые занавески по сторонам большого окна. За окном виднелись высокие вечнозеленые деревья неизвестной ей породы и пасмурное небо с редкими островками голубизны. В палате стояла вторая кровать, пустая, так что она была здесь в полном одиночестве.

Для того чтобы она не упала на пол, на ее кровати имелось ограждение с боков. Она беспомощна, словно младенец в колыбели.

Она вдруг поняла, что не знает своего имени. Не знает своего возраста, вообще ничего о себе не знает.

Она стояла перед высокой глухой стеной, не ведая, как пробраться через нее к бесценным сокровищам своей памяти. Все попытки преодолеть препятствие успеха не имели, стена стояла нерушимо. Ледяной цветок страха раскрывал свои холодные лепестки у нее под сердцем. Еще несколько отчаянных, судорожных шагов на ощупь в полной темноте. Тупик.

Амнезия. Повреждение головного мозга.

Эти черные слова безжалостно возникли в ее сознании. Она попала в катастрофу и получила серьезную травму головы. Да, так и есть, и теперь ей предстоит жизнь калеки, беспомощной и жалкой. От такой перспективы ее бросило в дрожь.

Внезапно, однако, неизвестно какими путями, имя ее вернулось к ней. Сюзанна. Сюзанна Тортон. Тридцати двух лет от роду.

Неожиданный прилив воспоминаний оказался, впрочем, скорее игрой случая. Она не смогла восстановить в памяти ничего, кроме своего имени с фамилией и возраста. Она старательно обшаривала все закоулки памяти, но была не в силах припомнить, где жила прежде. Где и кем работала? Была ли замужем? Были ли у нее дети? В какую школу она ходила в детстве? Какие блюда больше всего любила? Какую музыку? Ответа не было ни на один из вопросов, независимо от того, были ли они жизненно важными или пустяковыми.

Амнезия. Повреждение головного мозга.

Страх заставил ее сердце биться чаще. Затем, в какой-то момент, она с облегчением вспомнила, что этим летом она поехала во время своего отпуска в Орегон. Откуда она уехала и куда должна была вернуться — это было покрыто мраком, но, по крайней мере, она теперь знала, где находится. Где-то в штате Орегон. Последнее, что высветилось в ее памяти, оказалось великолепной горной дорогой. Почему-то именно этот пейзаж вернулся к ней во всех, даже самых мельчайших деталях. Она мчалась в машине по шоссе, по сторонам которого росли сосны, где-то совсем рядом плескалось море, она слушала радио и наслаждалась прекрасным безоблачным утром. В какой-то момент она миновала сонную деревушку с домами из камня и дерева, затем обогнала пару медленно ползших по шоссе грузовиков, затем ехала по дороге в полном одиночестве, затем... затем...

Пустота, провал в памяти. Затем она очнулась в смятении, с глазами, совершенно отвыкшими от дневного света, в этой больнице.

— Так, так. Ну, наконец-то.

Сюзанна повернула голову, пытаясь увидеть, кто говорит с ней. В глазах от боли опять все поплыло, молния снова пронзила череп.

— Как себя чувствуете? Пока вид действительно бледный, но чего же вы хотите? После того, что с вами стряслось, это совсем не удивительно. По-другому и быть не может, это совершенно естественно.

Голос, как оказалось, принадлежал медсестре, которая подошла к кровати со стороны двери. Сестра была пышной, но не чрезмерно, женщиной в возрасте, с начинающими седеть волосами, с теплым взглядом карих глаз и с широкой улыбкой на лице. Она носила очки в светлой оправе, в настоящий момент они, закрепленные на цепочке, покоились поверх халата, облегающего ее пышные формы.

Сюзанна попыталась что-то сказать в ответ. Но язык не слушался ее.

Даже слабое усилие, необходимое для артикуляции, вызывало у нее головокружение, она едва не потеряла сознание. Она еще больше испугалась сама за себя.

Медсестра подошла поближе к кровати и ободряюще улыбнулась.

— Я же говорила, милая моя, что ты обязательно выкарабкаешься. Я просто была уверена в этом. Не все, кстати, здесь разделяли эту уверенность. Но я-то знала, что ты будешь молодчиной. — Сестра нажала одну из кнопок на табло, укрепленном рядом с кроватью.

Сюзанна снова попробовала ответить, и на этот раз ей удалось издать слабый звук, больше, правда, похожий на кашель. Она вдруг представила себе, что вполне могла навсегда лишиться дара речи. Неужели ей придется всю оставшуюся жизнь не произносить ничего, кроме этих ужасных, похожих на крик животного звуков! Ведь, насколько ей помнится, повреждение головного мозга иногда приводит к потере речи. Не случилось ли это и с ней?

Голова гудела, сосуды сжимал страшный спазм. Ее раскручивала какая-то гигантская карусель, раскручивала все быстрее и быстрее, и она молила, чтобы кто-нибудь прекратил это вызывающее дурноту движение.

Медсестра, должно быть, заметила отчаяние в глазах Сюзанны и ласково заговорила:

— Ну же, ну же, успокойся, детка. Все будет хорошо. — Она проверила капельницу, затем приподняла запястье правой руки у больной и стала считать пульс.

«Боже мой! — думала Сюзанна. — Я не могу разговаривать. Возможно, ходить я тоже не смогу».

Она попыталась пошевелить ногой под одеялом. Оказалось, что ног своих она почти не ощущает; они были такими тяжелыми, налитыми свинцом, как и руки.

Медсестра отпустила ее руку, но Сюзанна вцепилась пальцами в подол халата и отчаянно пыталась что-то произнести.

— Ну не торопись, милая, — ласково посоветовала медсестра.

Но Сюзанна чувствовала, что ей надо подстегивать себя. Она вновь была на грани обморока. К боли в голове прибавились черные тени, которые все больше заслоняли от ее взора окружающий мир.

В палату вошел врач в белом халате, он явился, вероятно, по вызову медсестры. Крепко сложенный, с обветренным лицом, на вид лет около пятидесяти. Прямые черные волосы были зачесаны без пробора назад.

Когда он подошел к кровати, Сюзанна умоляюще взглянула на него и спросила: «У меня парализованы ноги?»

Она думала, что ей удалось сказать это вслух, но почти сразу эта надежда развеялась в прах. Прежде чем она смогла сделать новую попытку, клубящаяся чернота затмила ее взор, ограничив поле зрения сначала небольшим кружком, который вскоре превратился в жалкую точку.