Гарантия на счастье - Грохоля Катажина. Страница 1

Катажина Грохоля

Гарантия на счастье

ГАРАНТИЯ НА СЧАСТЬЕ

Даже став взрослой, Аля вновь и вновь вспоминала свой детский сон о чудовище под кроватью.

У него были тысячи острых зубов, как у пираньи, и оно было зеленым.

Чудовище держало Алю в зеленоватых щупальцах так, что она не могла ни закричать, ни пошевелиться. О том, что она была в опасности, никто не знал. На светлом дубовом полу днем отражались солнечные блики, вечером — свет лампы.

Лампа. Женские ноги. Черные шпильки, узкие щиколотки в чулках со швом. Прямым, как стрела, аж до… До чего — видно не было, только до колен.

Чудовище душило Алю все сильнее и сильнее, а женщина шла, словно ничего не происходило. Блестел серебряный поднос. Он наверняка был серебряным. Потому что стоявшая на нем посуда звенела. Женщина входила в круг, свет лампы отражался в серебре. У всего был цвет, голос, дыхание.

А у Али не было.

Чудовище вот-вот что-то сделает, и она перестанет существовать. Хотя она уже сейчас не существует. Она больше не может дышать. Ее глаза навсегда открыты. И эта неподвижность. Может, неподвижность ее спасет? Опять шаги. Поднос звенит. Падает ложечка и отражает свет лампы, и еще раз, и еще раз, и замирает. Как раз возле шпилек. Звук шагов гаснет. Тишина. И вдруг появляется рука, она все ниже и ниже, тянется к ложечке, и пусть она окажется еще ниже, потому что Аля в неволе под кроватью и в этой ложечке ее спасение. Еще ниже — и женщина увидит…

Аля хочет закричать, но не может, ведь здесь чудовище. Ложечка поднята — и снова «стук, стук» и «дзинь, дзинь», и шов удаляется, и рядом уже никого…

О чем был тот сон?

Конечно, о страхе, страхе, страхе. Но чего она боялась? Непонятно.

Чьи это были чулки? Чьи ноги?

Наверное, не мамы. Аля, к сожалению, не помнила, как выглядела мама. Ведь фотография родителей не может передать ни тембра их голоса, ни движений. Стоят совершенно чужие люди, которые были для нее всем, а может, она была для них всем. Но все закончилось одним зимним утром, они ушли навсегда только потому, что автомобиль, ехавший слишком быстро им навстречу, занесло и было очень скользко.

А может, это ноги одной из женщин в детском доме. Не важно.

Может, поэтому Аля всегда боялась. Чего она боялась больше?

Того, что нет никого, кто бы ее спас.

Человек в машине, ехавшей навстречу автомобилю родителей, остался жив, а ее родители — нет. Но она ничего не помнила, потому что была маленькой.

Ей повезло больше, чем другим детям: у нее были дедушка и бабушка. Она ездила к ним на каникулы, а потом, когда все формальности остались позади, смогла с ними жить. Они помнили, какие голоса были у ее родителей, как они двигались, как забавно мама поджимала под себя ноги, сидя на стуле. Они постоянно говорили: «Ты двигаешься, как мама». Или: «Точно так же говорил твой папа».

А пока они ее не забрали, она жила в детском доме. А до этого у тети Марыли, папиной сестры. Сестра папы хотела как лучше, чтобы у Али был дом, чтобы она стала ее дочкой. Только тете хотелось, чтобы Аля была хорошей и веселой девочкой, а она просыпалась ночью и плакала. Иногда по утрам ее постель была мокрой.

— Ты же большая девочка! Ты не должна писаться ночью! — говорила тетя сначала спокойно, но потом ее тон изменился.

И однажды тетя Марыля сказала — нет, она не сможет.

Дедушка с бабушкой забрать Алю сразу не могли, на время оформления документов пришлось отдать ее в детский дом. Чиновники очень заботились о том, чтобы ситуация не повторилась, чтобы дедушка с бабушкой не передумали. Но они никогда бы не передумали.

Там, в детском доме, Але и начали сниться сны о чудовищах.

Но это не было самым страшным. Хуже всего, что другие девочки смеялись над ней, когда ее постель оказывалась мокрой. И этот смех был хуже страха. И не было никого, кто мог бы крикнуть детям: «Успокойтесь! Так нельзя! Перестаньте смеяться!»

Она хотела куда-нибудь спрятаться, хоть под кровать, чтобы ее никто не видел, хотела стать такой маленькой, как головка булавки, и закатиться куда-нибудь, упасть в мышиную норку, лишь бы только не слышать этого смеха… Но она была большой, стояла в мокрой пижаме, а чужая тетя, приподняв одеяло, говорила:

— Нехорошо, такая большая девочка. Отнеси эту простыню в прачечную и попроси новую. Очень нехорошо.

Дети хохотали за спиной Али, а когда она шла в прачечную, умышленно ее толкали.

Пересадка на Западном вокзале на автобус, оттуда до дома дедушки и бабушки всего полтора километра. Сейчас, когда дедушка заболел, к ней вдруг вернулись воспоминания. Это ведь было не так давно, всего пару лет назад… пару лет… И в то же время прошлое как бы и не существовало…

Аля всегда мечтала о ком-нибудь, кто бы ее спас. Тогда она была маленькой. Малышкой. Ей было, может, три года, может, меньше. Потом она стала старше. Чудовище появлялось под кроватью все реже. Как-то его очень долго не было, и она решила: все, кошмар закончился. Но однажды ночью оно неожиданно вернулось и снова ее душило. А на следующий день предстоял урок истории. Аля была уже большая. Дедушка с бабушкой переехали в квартиру родителей: Аля ходила в городскую школу — они хотели, чтобы она поступила в университет.

Но страшный сон повторился.

И снова никого.

Проснувшись ночью, Аля лежала на спине и всматривалась в полосы света за шторой. Они возникали в щели между карнизом и окном и перемещались справа налево или слева направо, медленно или быстро — так двигались внизу автомобили. Она смотрела на эти полосы и старалась не засыпать. Хотела заснуть как можно позже. Она уже была взрослой. У нее уже появились груди. Только бы не заснуть.

Ну а если возникнет чудовище, то пусть придет Он и защитит ее.

Приподнимет кровать и увидит маленькую испуганную девочку.

Возьмет ее на руки и скажет: «Не бойся. Я всегда буду тебя защищать. Я с тобой».

Ангела-хранителя тогда не было.

«Ангел Божий, хранитель мой святой, данный мне с небес от Бога на сохранение, усердно молю тебя: ты меня ныне просвети и от всякого зла сохрани, к доброму делу наставь и на путь спасения направь».

Дедушка научил ее этой молитве. «Она убережет тебя от плохих снов, — говорил он. — Ангел будет заботиться о тебе».

Аля перестала повторять эту молитву, когда обиделась на весь мир. Ей было восемь лет, и на время каникул они с дедушкой возвращалась в деревню. Она срывала молодые початки кукурузы и делала из них куклы. А соседский сын, Антек, искал для нее самые зрелые початки, у которых уже образовались волокна — тонкие, влажные, как волосы ангела на новогодней елке. Кукуруза была непригодна для еды, а вот у кукол получались отличные волосы, и своими ловкими пальцами Антек заплетал их в косы.

— Когда я стану большая, ты меня тоже будешь любить?

— Ты уже большая, — отвечал он. — Я всегда буду тебя любить.

— Какой же ты глупенький! Мальчик, а как девчонка! Заплетает косички! Заплетает косички!

Дети захлебывались от смеха, а Аля чувствовала, как волна смеха захлестывает ее, и она все больше и больше любила Антека и все больше не любила других детей. Но Антек не обращал внимания на их смех.

— Я буду хирургом, мне нужно тренировать пальцы, — говорил он. — Пусть болтают.

Она смотрела на него с удивлением, он был таким независимым и сильным, что мог бы справиться с чудовищем.

Когда он попал под уборочную машину, и его, окровавленного, увезла «скорая», а мама Антека выла на всю деревню, Аля перестала произносить ежевечернюю молитву. Даже когда его мама, вернувшись из больницы, сказала, что руку спасли, что Антек когда-нибудь, возможно, сможет шевелить пальцами, она решила больше молитву не читать.

— Нет, не буду, дедуля, не буду.

А дедушка стоял у кровати, осенял крестом Алю и улыбался:

— Ничего, ничего, он знает, что ты расстроена.