Гарантия на счастье - Грохоля Катажина. Страница 5

Через пару минут прибежала медсестра, а потом вышел Антек и сказал:

— Подожди меня, домой вместе поедем… Тебе здесь нечего делать, мы переводим его в палату интенсивной терапии…

Они возвращались домой вместе. Глядя перед собой, Аля пристегнула ремень. Они молчали. Потом она начала говорить о той женщине, о любви, существующей независимо от всего, любви, которая не знает границ, возраста, о любви, которой болезнь не помеха. Она говорила быстро, не хотела, чтобы Антеку показалось, будто ей хочется его в чем-то убедить или объяснить, говорила горячо. «Ты видел? Вот как это должно быть, как же я им завидую…»

— Ты знаешь, чему завидуешь?

— Ты не обратил внимания, а я сидела там столько дней, видела ее каждый день… Ты замечаешь другое, эти люди твои пациенты, у тебя нет возможности видеть их такими, какими увидела я…

— Может, тебе не все известно? Я…

Она прервала его:

— Не говори, я знаю, что у нас с тобой разные взгляды, я просто…

— Я тебе только хотел сказать, что не стоит судить по внешним…

Вот именно. Он рационалист и все хочет испортить, даже эту историю, вырвавшуюся у нее спонтанно; ей хотелось прекратить разговор, но она сейчас согласна обсуждать что угодно, лишь бы не думать о дедушке.

— Не говори об этом. Я как раз боялась… когда-то… что ты можешь не заметить…

Они замолчали.

— Позволь мне объяснить… Особенно после того, что произошло… — попытался он еще раз, но она прервала его на полуслове:

— Пожалуйста, давай не будем об этом, я не хочу.

Антек замолчал, и только когда они подъехали к дому, он посмотрел на нее с грустью:

— Я знаю, как тебе тяжело.

Аля вошла в дом. Ей было тяжело, как никогда, потому что у нее не осталось никого, кто мог бы ее утешить и защитить. Умирал человек, которого она любила, единственный человек, который защищал ее от страха, она была одна на свете как перст. Ее дедушка, не Антека, уходил в эту минуту. Ей не хотелось, чтобы

Антек что-то ей объяснял, ведь она так неожиданно и неосторожно сказала ему, какой должна быть любовь. В конце концов, умирал ее дед, и она не знала, как жить дальше.

Когда после смерти дедушки Аля пришла в больницу за вещами деда — обручальным кольцом, очками и пижамой, — исхудавший человек догорал. Возле него никого не было. Он выглядел еще более высохшим, чем два дня назад, и Але казалось, он даже не моргал, хотя открытые глаза смотрели в потолок.

Когда она ждала оформления свидетельства о смерти, полная медсестра шепотом сказала коллеге:

— Сходи в четвертую, посмотри, как там Маевский.

А другая из коридора ответила:

— Если он дотянет до следующей ренты, жена от него не уйдет. По-другому быть не может.

Полная медсестра оторвала взгляд от лекарств:

— Он снова подписал ей доверенность на эти деньги? В который раз она его заставила?

Аля стояла перед домом Кузьмов. Был воскресный полдень, и, не смущаясь присутствия матери Антека, она должна была ему сказать, что теперь все понимает. Она громко, решительно постучала в дверь. Мама Антека появилась на пороге:

— Ну что, Аленька, уезжаешь, да? Не волнуйся, я буду ухаживать за могилой, если что, присмотрю, и счета тебе буду отправлять…

— Я хотела бы, если возможно… Антек дома?

— Антек! — крикнула она. — Войди, Аленька…

Аля стояла на пороге неподвижно, к ней подошел Антек. Она протянула к нему руки, он взял их в свои, немного неуверенно, взглянул на мать, она стояла за ним, серьезная, без улыбки.

— Антек, — сказала Аля, — я так мало понимала… Я хотела тебя поблагодарить и спросить, если бы… если бы я осталась… мы могли бы еще вернуться к тому прошлогоднему разговору?..

— Ты хочешь такой любви, какую видела в больнице? Я не могу тебе этого дать… и не хочу.

Стыд снова едва не овладел ею, но она решила, что на этот раз будет сильнее.

— Я уже знаю, что та женщина… что она только ради денег, но это выглядело…

— А я как раз не хотел, чтобы выглядело, я хотел, чтобы было по-настоящему.

Когда Антек провожал ее до автобусной остановки, начался дождь.

— Я предлагал отвезти тебя, теперь мы промокнем, — сказал он.

— Не важно. Я хотела пройтись. Хотела… как когда-то…

— Напишешь? — спросил он.

Да, сразу же, сегодня же, прямо с дороги, напишет и решится, потому что он любит это место, свой дом, больницу. А если он и ее будет любить, то прекрасно — тогда все получится. Она напишет ему об этом, попросит его дать ей шанс, если это возможно, убедит его в том, что она взрослая женщина, которая, конечно, иногда боится, но не будет проверять и требовать, а будет доверять и верить. Она напишет ему об этом. А там посмотрим.

Когда на темном мокром шоссе появился автобус, Антек повернулся к ней.

— Я рискну еще раз, — сказал он, а она, едва не расплакавшись, твердо подняла голову. Антек улыбнулся: — Твой дедушка показал мне, какой должна быть любовь.

К ней вдруг вернулось ощущение стыда и унижения, и произошло чудо. Аля почувствовала знакомое тепло, увидела присевшего на колени и раскладывающего серые листы бумаги деда, и стыд превратился в глубокую благодарность. Она подняла глаза к Антеку, он не смеялся, а только улыбался, он не смеялся над ней, а улыбался ей, и она поняла, что сможет все.

— Я тоже знаю, какой должна быть любовь. Только я забыла. И мне он тоже показал… — осеклась она, но потом закончила: — когда я описалась в костеле.

Я НИКОГДА НЕ СДАМСЯ

— Видите, какие у меня шрамы? Похоже на неотстиранную скатерть. От красного вина. Если на скатерть пролилось красное вино, нужно сразу насыпать соли, тогда пятен не будет. А если не насыпать, то остается такой след, как у меня здесь. Вот эти продольные рубцы у меня остались. Три или четыре. След отчаянной любви. Но это давно было. Я девчонкой была, ну, молодой девушкой. Я ходила с одним мальчиком, а он сказал, что мы должны на какое-то время перестать встречаться. Тогда я взяла лезвие и разрезала запястье. Потом обмотала руку полотенцем, смоченным горячей водой, и легла спать. Я надеялась, что до утра истеку кровью. Но утром проснулась как ни в чем не бывало. Полотенце стало влажным и грязным от крови. Порезы оказались неглубокими, длинными, легко расширялись при надавливании. Затянулись в течение недели. Но светлый след на изгибе левой руки остался. Глупая я была.

Видите? Когда я дотрагиваюсь, то ничего не чувствую, честное слово. Ничего. Не чувствую, даже когда сильно нажимаю на сгиб. Неумная была…

Да, я понимаю, вы тоже хотите мне что-то сказать о моем тексте, но я лучше говорю, чем пишу, поэтому хочу, чтобы вы знали, что я пережила…

Отец всегда по-доброму ко мне относился… Он был самым лучшим. Хотя у меня мало детских воспоминаний. Он допоздна работал, но редкий вечер он не входил в мою комнату и не целовал меня в лоб. Говорил: моя маленькая женщина, моя девочка.

Он умер от инфаркта, когда я была на зимних каникулах в Закопане. Я ничего не знала, поскольку мама мне не написала. До конца каникул оставалось три дня… Она не хотела меня расстраивать. Всегда есть время расстроиться, повторяла она. Это была очень удачная поездка… Там я познакомилась с Янеком… Он фантастически катался на лыжах. Янек жил в Кракове, обещал написать, но не написал… Человек верит в такие вещи, когда маленький… то есть молодой! Как я плакала, когда мы разъезжались… В последний день все девчонки плакали, потому что мы познакомились и подружились там с мальчиками… В предпоследний день мы играли свадьбы, понарошку. Янек сделал мне предложение — подарил красивый перстенек с зеленым глазком, потому что у меня глаза зеленые. А потом не написал.

Когда я приехала домой, мама сказала: «Детка, нет у тебя больше отца…» Вы себе не представляете, как я страдала. Я даже плакать не могла. Ничего не могла. Должна признаться, до сих пор не могу поверить, что его уже нет. Может, он просто ушел от нас, а мама не хотела причинять мне боль? Да, конечно, могила есть, но мне легче думать, что это ложь.