Хитрые уловки - Берристер Инга. Страница 1

Инга Берристер

Хитрые уловки

1

Глядя на своего двадцатитрехлетнего единоутробного брата Гилберта, Мартин испытывал смешанные чувства гнева, стыда и отчаяния.

— Какого черта ты не обратился ко мне, если тебе нужны были деньги?

Солнечный луч, пробившийся через готическое окно кабинета Мартина, коснулся волос Гилли, и они вспыхнули мягким золотом. Смущенный до крайности, Гилли не смел поднять на брата глаза.

— Ты и так даешь мне слишком много, — пролепетал Гилли, и в его голосе Мартину послышались знакомые интонации отчима.

— Вместо того чтобы просто спросить меня, как заработать эти деньги, ты решил самостоятельно открыть Америку. Этот тип нажился на тебе.

В голубых глазах Гилли блестели слезы обиды. Мартин отвернулся. Он не мог представить себя в подобном унизительном положении. Ему бы никогда не пришлось краснеть перед отцом и объясняться по поводу собственной глупости. Хотя он вообще-то никогда не видел отца. Того завалило в шахте тридцать семь лет назад вместе с двумя десятками других несчастных. В те годы мало кто из шахтеров доживал до пенсии. Мать тяжело перенесла потерю мужа и, продав их собственный дом, переселилась в такой же маленький шахтерский городок в дом своих родителей. Бабушка воспитывала маленького Мартина. Большую часть времени мать пропадала в местной школе, где преподавала и где познакомилась с будущим вторым мужем, отцом Гилли.

Прежде чем выйти замуж за мягкого и застенчивого учителя английского языка, в которого влюбилась без памяти, мать долго готовила Мартина к перемене в их жизни, осторожно выясняя его возможную реакцию.

Гилли получился копией своего отца. Мальчик рос мягким, послушным, умницей, но он оказался более честолюбивым, чем отец.

Тем не менее, именно благодаря своему отчиму, Мартин никогда не чувствовал себя сиротой. И отсутствие отца в раннем детстве никак не сказалась на его психике.

Про таких, как Мартин, американцы говорят: «Этот малый сделал себя». Он всего добился в жизни сам. И теперь это был властный миллионер, дело которого было перекуплено большой американской корпорацией. Он жил скромно, если не аскетически. Крутолобую львиную голову, могучие плечи и широкую кость он через отца унаследовал от бесчисленных поколений физически сильных, привычных к тяжелому труду ирландцев. Весь его облик выражал силу и уверенность. Перед ним пасовали мужчины и робели женщины…

Сейчас он хмуро смотрел на своего брата, и его темные брови угрожающе сошлись над переносицей. Он желал, чтоб Господь наградил Гилли хоть толикой разума.

Вот такой же прилив бешенства испытал он и на прошлой неделе, когда пришлось заниматься финансовыми делами бывшей жены. Несмотря на броскую внешность, привлекательность, бьющую в глаза, она так и осталась для него не более чем деловым партнером. Партнером, впрочем, бездарным. Она ничего не умела и не могла дать ему…

Мартин вырос с матерью, которая была такой, каковой женщина и должна быть, — любящей, кроткой, верной, заслуживающей доверия. И до определенного возраста он питал иллюзии, видя в женщинах существ идеальных, высших. Пробуждение оказалось жестоким: Мартин с горечью убедился, что женщин, похожих на его мать, более в природе не существует.

Он влюбился как мальчишка и женился в двадцать два года; его жена тоже была почти девочкой, но она оставила его прежде, чем их браку исполнился год, расчетливо взвесив их шансы на счастливую семейную жизнь и объявив, что Мартин скучен и жалок. Она нашла человека, который, как ей казалось, знал, что такое удовольствия, мужчину, который имел время на любимую женщину и деньги, чтобы тратить их на нее.

К тому времени Мартин окончательно разочаровался в семейной жизни; он считал, что весь этот брак — зряшное дело, а необходимость всякий раз, приходя домой к холодному очагу, перерывать пустые буфеты в поисках хотя бы остатков простывшего ужина угнетала его даже больше, чем явное пренебрежение женщины, которую больше всего интересовало содержимое его бумажника. И однажды, обнаружив себя глубоко за полночь все еще сидящим в библиотеке с томом Макиавелли в руках и не имеющим ни малейшего желания подняться в спальню, он сам пожелал, чтобы она его бросила.

Пять лет спустя ядовитое деревце развода даже принесло ему неожиданно сладкий плод: небольшое мстительное удовольствие, когда разорившийся муж его «бывшей» пришел к нему, Мартину, проситься на работу. Пришел, кстати, не один, а вместе с нею.

Больше из отвращения, чем из сострадания, он подарил парочке беспроцентную (и безвозмездную) ссуду. От него не укрылся алчный огонек, промелькнувший в глазах его экс-супруги, когда та входила в новый просторный дом. Как жалела она о потере мужчины, который мог бы принадлежать только ей, со всеми потрохами и содержанием банковских счетов. Мартина, впрочем, не удивила наглость женщины, которая, идя под руку с бывшим мужем, трещала без умолку о том, что она с юных лет любила только его и все еще любит и что развод был затмением, глупой ошибкой. Даже если б Мартин, на беду, все еще любил ее, что, к счастью, не имело места, он не принял бы ее назад. Это засело в его генах, его жестком северном воспитании и наследственном уважении к честности и верности.

Их брак мертв и никогда не воскреснет; он сказал ей об этом прямо, так же как когда-то отчаянно выпалил признание в любви.

С тех пор он не видел ее и не желал видеть, решив, что в его монастыре нет места иной любви, кроме любви к разуму, но это не означало, к сожалению, что он раз и навсегда избавился от всех проблем. И одна из таковых проблем прямо сейчас смущенно стояла перед ним в облике его единоутробного брата.

Когда Гилли поступил в Оксфорд, Мартин охотно согласился финансировать его учебу. В конце концов, Гилли член его семьи. Мартин также никогда не отказывал в помощи и поддержке отчиму, ссудив ему денег, когда тот начинал собственное дело.

Их родители давно состарились, отчим был старше матери почти на пятнадцать лет, крепким здоровьем не отличался и, страдая от сердечных болезней, старался жить настолько спокойно, насколько это возможно. Волновать его не стоило.

— Какого черта ты не сказал мне, если нуждался? — Он повторил вопрос теперь уже повышенным тоном.

— Ты уже дал мне больше, чем я заслуживаю, — ответил Гилли, — я не посмел просить еще…

— Но, ради Бога, Гилберт, куда ты засунул свой интеллект, здравый смысл? Тебе что, никто не говорил про бесплатный сыр в мышеловке? Кому ты нужен, чтобы просто так отвалить тебе деньги? Чем ты думал?

— Мне казалось, что это решит мои проблемы. — Гилли выглядел сконфуженным, словно нашкодивший щенок. — У меня было пять тысяч. Это то, что ты положил мне на банковский счет, и если бы это могло бы… ну, быть обращено в десять тысяч через нескольких месяцев, то я бросил бы подрабатывать по выходным…

Он остановился в замешательстве, поскольку увидел, как Мартин упрямо тряхнул головой.

— Это казалось такой клевой идеей, — попытался оправдаться Гилли, — я и понятия не имел…

— Вот тут ты чертовски прав, ты и впрямь не ведал, что творил. — Мартин нахмурился. — А посоветоваться со мной не мог? Вечно я узнаю обо всем последним…

Гилли глубоко вздохнул.

— Я увидел объявление в одной из таких бесплатных газет, ну, ты знаешь… Я где-то подобрал ее. Забыл где. Там было сказано, что любой, кому интересны показатели реального роста прибыли их компании, может обратиться по такому-то адресу, чтобы узнать детали.

— Адрес… — Мартин снова поднял на него взгляд. — Здравого смысла в тебе не больше чем в лемминге.

— Казалось, такая хорошая идея. — Гилли с трудом выдерживал его взгляд. — Вот я и подумал… Папа всегда говорит, что мне здорово повезло иметь такого брата, как ты… ну, который помогает мне, финансирует. Ни он, ни мама не дали бы столько, чтобы я мог учиться в Оксфорде. Но, Мартин, правда, если бы я не подрабатывал, я мог бы лучше учиться. Иногда бывают моменты, когда я чувствую… испытываю крайне неприятное чувство, как подумаю, что папа сравнивает меня с тобой… и сравнение это не в мою пользу… и что мои сокурсники считают меня испорченным и гнилым иждивенцем, потому что ты всегда за меня платишь.