Шел ребятам в ту пору… - Харченко Людмила Ивановна. Страница 1
Харченко Людмила Ивановна
Шел ребятам в ту пору…
Маленький танкист
В кабине грузовика шофер и мальчик. Сразу можно определить, что это отец и сын. Оба с буйными русыми шевелюрами, полногубые, лобастые. И у Петра Александровича Жигайлова и у его двенадцатилетнего сынишки Васи карие внимательные глаза.В кузове под зеленым брезентом снаряды. Мальчонка знал, что могло бы произойти, если бы в эти «огурцы» попала хоть одна малюсенькая фашистская бомба.
В смотровое стекло Вася видел дорогу: то ровную, то с кочками и ямками. На «трясучей» дороге, как окрестил ее Вася, лоб отца покрывался морщинами глаза прищуривались, губы плотно сжимались. В такие минуты Васька хоть выпади из кабины, отец не обратит внимания. Когда же «трясучка» оставалась позади и дорога опять становилась ровной, лоб Петра Александровича разглаживался, он косил взглядом в сторону сынишки и, улыбаясь, бросал:
— Пронесло!
Тогда и Вася легко вздыхал, начинал смотреть по сторонам. Степь и степь… Поля белесой, спелой пшеницы, массивы желтолицых подсолнухов, кукурузы.
Ох, ты! Вон в голубом небе, распластав могучие крылья, кружится орел. В школе мальчишки, рассматривая чучело орла, говорили, что это царь степей. Вот он тяжелым камнем стал падать вниз, что-то схватил в свой мощный клюв (никому бы не попадаться в него!) и взмыл в голубую высь.
Дорога была длинная-предлинная. Васильку надоедало сидеть в одной позе. Разморенный, он склонял свою светловолосую голову к правому боку отца и, незаметно для себя, засыпал. Петр Александрович спокойно держал правую руку на баранке, работал больше левой и думал о том, куда деть сына.
Уезжая в служебную командировку, он забрал его с собой. В село Садовое Сталинградской области. Там строили машинно-тракторную станцию. Петра Жигайлова назначили главным механиком. А с первых дней войны его перевели в десятый парк тяжелых машин.
Вася проснулся от крика: «Осторожнее! Это же раненые!»
Отца в кабине не было. Вася открыл дверцу. В кузов их машины солдаты и его отец поднимали на носилках раненых. Молодая женщина в военной форме и еще какой-то военный укладывали тяжелораненых рядышком на солому, накрытую серыми покрывалами.
Когда солдат разместили в кузове, медсестра скомандовала:
— Поехали!
Петр Александрович побежал к кабине.
— Василь, быстро садись! — крикнул он.
Мальчик пустился было за отцом, но вдруг круто повернулся назад и, подняв голову, чтоб услышала медсестра, закричал:
— Теть, можно я буду с вами? Помогать! Ну, можно?
На какое-то мгновение женщина заколебалась:
— Рано тебе еще. Да ладно уж!
Василий мигом вскочил в кузов, и грузовик тронулся. Примостившись в уголке, Вася с любопытством и жалостью смотрел на неподвижных солдат в окровавленных бинтах.
Война для Васи Жигайлова становилась реальностью, хотя он и не слышал еще ни одного выстрела.
После этой поездки отца и других шоферов перевели в танковую бригаду.
По прибытии на новое место Петр Александрович решительно направился к комдиву.
Урбан поднял голову, положил на военную карту карандаш.
— Разрешите обратиться, товарищ комдив? — и правая рука Жигайлова взметнулась к виску.
— Говори!
— Я с двенадцатилетним сынишкой, Василием Жигайловым. Позвольте оставить его при себе.
Черные брови Урбана зашевелились, сошлись у переносицы.
— Ты в своем уме? — прогремел комдив. — Будут же бои! В детский дом отправим сына. Никаких…
Договорить ему не дал сам виновник отцовской тревоги. Он вихрем влетел в комнату, без передыху выпалил:
— Товарищ командир! Дяденька! Оставьте меня с отцом. Не поеду я никуда. А отправите силком, сбегу все равно. И буду искать вас с отцом по всем дорогам, по всем боям. — Глаза мальчишки с мольбой смотрели на комдива.
Лицо Урбана подобрело.
— Так и быть, временно оставим тебя, Василий Жигайлов. Но только временно, понял? — Товарищ Урбан вызвал дежурного и приказал взять на довольствие Василия Жигайлова.
Пока шли занятия у солдат, Василий тоже не сидел без дела — ему поручалось доставлять начальству военные донесения. Зато когда у солдат появлялось свободное время, Василек встречал их радостным криком, за лазил на башню и по просьбе уставших танкистов: «А ну-ка, Василек, вдарь „барыню“», — лихо выстукивал каблуками по броне. Иногда он забирался в танк отца и все выспрашивал, что и как называется, как стрелять по врагам.
Танковая бригада, которой командовал полковник Урбан, стояла в бескрайних степях Калмыкии.
На исходе был сорок второй военный год. Конец декабря.
Дождались танкисты Урбана приказа о наступлении. Повели свои боевые машины на село Яшкуль.
Метельным, вьюжным вечером немцы справляли рождество. В Яшкуль советские танкисты вошли баз единого выстрела, выгнали фрицев на улицу в одном белье. С ходу взяли село Вознесеновку и двинулись на Элисту. А она в семи километрах от Вознесеновки. Преодолеть такое расстояние танкистам — раз плюнуть.
Василий Жигайлов — в танке отца. Он сдал экзамен на стрелка-радиста.
Мчались на Элисту, и Васильком овладела неуемная радость: он, ученик Элистинской средней школы № 1, барабанщик пионерского отряда, будет освобождать от фашистской нечисти свой город, свою родную школу. Улыбка не сходила с губ, хотя Василий и старался быть серьезным.
В двенадцать часов ночи, под новый тысяча девятьсот сорок третий год, танкисты Урбана ворвались в Элисту. У Дома Советов стояли три грузовые, под брезентом, машины — фашисты жгли и подрывали город. Опоздай на час советские танкисты, и взлетело бы в воздух красивое здание Дома Советов.
Первого января Элиста была освобождена от оккупантов. Город ликовал.
— Василек, а ну-ка вдарь «яблочко»!
И Василек взлетал на башню танка.
Петр Александрович довольно улыбался.
— Пап, можно я в школу сбегаю? — попросил Василек.
— Беги, только долго не задерживайся, — разрешил Петр Жигайлов.
В форме танкиста, в танкошлеме, то и дело сползавшем на лоб, бежал по знакомым заснеженным улицам к своей школе Вася Жигайлов. Еще издали увидел он ее развалины. От здания пахло гарью. Три года учился здесь Вася, три класса окончил. Враги спалили его школу.
Вспомнились стихи:
И слова припева: «Старый барабанщик, старый барабанщик, крепко, крепко, крепко спал. Он проснулся, перевернулся, рабочего увидал».
Вася тогда тоже участвовал в литературном монтаже. Если бы это было теперь, он сказал бы барабанщикам своей школы: «Красные барабанщики, не спите! Ударьте барабанными палочками в барабаны и поведите за собой всех сильных, всех честных людей на борьбу с фашистами». И тогда все разом спели бы песню о красном барабанщике, который проснулся, перевернулся и всех фашистов разогнал.
Из задумчивости Васю вывело прикосновение чьей-то руки. Оглянулся. Перед ним стоял мальчик из их школы, годом старше.
— Бадма, здравствуй! — воскликнул Вася.
Черные глазки Бадмы заморгали, лицо расплылось в улыбке;
— Какой ты красивый! Возьми меня с собой воевать, Жигайло!
— Я ж тебе не Урбан! Не могу, — с чувством понятного превосходства ответил Вася. — Расскажи, как вы тут жили?
Василий присел на завалинку, рядом с ним примостился Бадма.