Знак «фэн» на бамбуке - Фингарет Самуэлла Иосифовна. Страница 1

Фингарет Самуэлла Иосифовна

ЗНАК «ФЭН» НА БАМБУКЕ

Часть I

КЛЯТВА НАД ОГАРКОМ СВЕЧИ

Толстый торговец Пэй Син до седых волос дожил, а отличать хорошее от плохого не научился. Любая сделка казалась ему хорошей, если удавалось положить в кошелёк связку-другую монет. Стоило Пэй Сину прослышать, что в соседнем уезде неурожай и люди с голоду умирают, как он вёз туда на продажу лежалую муку. Брызгал водой, чтобы весила больше, да ещё подмешивал в каждый мешок рубленую солому. За корзины, тростниковые веера и верёвочные туфли расплачивался горстью риса. Не гнушался торговать и живым товаром. На рис и муку выменивал у изголодавшихся крестьян их маленьких сыновей и продавал городским господам в услужение. Лицо у Пэй Сина было круглое, щёки и губы толстые, лоб крышей нависал над щелями глаз. Отбирая мальчиков посильней и поприглядней, Пэй Син набычивал свой выпуклый шишковатый лоб, раздвигал в ухмылке толстые губы и говорил, хихикая: «Пусть затащат меня бесы, когда умру, в самый дальний угол ада, если не разоряюсь из-за вас, почтеннейшие. От лишнего рта освобождаю вашу семью». А однажды торговец на такое дело решился, какому и названия не подобрать.

В тот день он быстро распродал в городе весь товар, скупленный за гроши у крестьян, и не стал дожидаться, пока схлынет дневная жара. Взобрался в плетёную повозку на двух колёсах, похожую на корзину без крышки, взмахнул бамбуковой палкой, и впряжённый в повозку мул неспешно затрусил привычной дорогой. Посёлок, где жил Пэй Син, ни городом нельзя было назвать, ни деревней, и путь до него лежал не близкий. Особенно долго мул тащился в жару, а солнце как раз висело посередине неба, поблёкшего из-за зноя, и ни пеший, ни конный в этот полуденный час не приминали дорожную пыль. Пэй Сину и дела мало. Он подгрёб под себя солому, разбросанную по дну, и развалился, словно на мягкой постели. Набитый доверху кошелёк приятно оттягивал пояс. Медные кругляши монет с отверстиями посередине, чтобы нанизывать на верёвку, бренчали при каждом толчке. Под этот сладостный звон Пэй Син приготовился мирно вздремнуть, предоставив мулу свободу, как вдруг кусты на обочине разомкнулись, мелькнули полы красного шёлкового халатика, расшитого бабочками и цветами, и на дорогу выбежал мальчик. Круглое личико раскраснелось от бега. Глазёнки под кустиками бровей сверкали, как чёрные камушки в ручейке.

Неизвестный художник. Пейзаж. Живопись на шёлке. XIII век.

Появление пригожего, нарядно одетого мальчика на пустынной дороге вдалеке от жилья могло показаться наваждением или чудом. Но Пэй Син в своих бесконечных разъездах привык к неожиданностям. Он придержал мула и вылез на землю.

– Сразу видно, что молодой господин из благородной семьи, – проговорил он с ухмылкой и быстро огляделся по сторонам. – Однако по виду вам лет шесть или семь. Как же случилось, что вы оказались здесь без служанок и няни?

Мальчик сложил ладони под подбородком и вежливо поклонился. Перевязанные красными нитями хохолки у висков, оставленные, как положено в детской причёске, на выбритой головёнке, нацелились, словно козлиные рожки.

– Убежал от них ненадолго, – прокричал мальчик весело. – Скоро обратно вернусь.

– Для чего вам себя утруждать в такую жару? Я торговец – не разбойник из вольного люда. Мой мул, хоть и старая кляча, быстро доставит вас к самому месту. Служанки, должно быть, с ног сбились, разыскивая пропажу.

Вдалеке в самом деле раздались испуганные голоса.

– Слышите? Залезайте скорее в повозку. Я помогу.

Толстый торговец, разъезжавший в корзине на двух колёсах, напоминал своим обликом бога долголетия Шоусина. Шоусин всегда изображался с выпуклым шишковатым лбом и добродушной улыбкой. Мальчик немного подумал и подошёл. В тот же миг, прежде чем он успел догадаться, какая разразилась над ним беда, торговец подхватил его, словно куль, и бросил в повозку. Он хотел закричать, но торговец заткнул ему рот пучком колючей противной соломы. Руки стянул верёвкой.

Мул бежал долго. Повозка подпрыгивала на ухабах. Скрипели и дребезжали колёса. Из глаз мальчика катились крупные слёзы и размазывали припорошившую щёки пыль.

Солнце пошло уже на закат, когда мул вкатил повозку во двор, окружённый двойной бамбуковой изгородью. Возле приземистого одноэтажного дома с бамбуковой крышей стояла и кланялась женщина. В отличие от толстяка торговца женщина была длинная и тощая, как ссохшийся стручок.

– Смотри, уважаемая жена, что за птенчик угодил в мои сети, – с ухмылкой сказал Пэй Син. Он вытащил пленника из повозки, освободил от кляпа и поставил на землю.

Женщина устремила на мальчика колючий, недобрый взгляд.

– За расшитый халатик выручишь связку-другую монет, а с самого невелик прок. Мал да изнежен – какой из него работник?

– Скройтесь с глаз, черепашьи отродья! – закричала вдруг женщина. Окрик относился к двум одетым в рваное мальчикам, выглянувшим из приоткрытой двери пристройки, похожей на помещение для скота.

Услышав голос хозяйки, мальчики скрылись.

– Ошибаешься, уважаемая, – хихикнул Пэй Син. – Детей у нас нет, будет вместо младшего сына. В хозяйстве всё пригодится.

Через малое время Пэй Син втолкнул своего пленника в ту самую пристройку, которую с лёгкостью можно было принять за хлев или конюшню. Вместо халатика на мальчике болталась теперь рваная, не по размеру рубаха из грубой холстины. Длинный подол висел чуть не до пят. Рукава пришлось закатать.

– Эй, Первый, Второй, принимайте Третьего, – крикнул Пэй Син, останавливаясь на пороге.

Два мальчика, сидевшие в углу, – это они выглядывали из дверей – при виде хозяина вскочили и поклонились. Старшему исполнилось, должно быть, лет двенадцать или тринадцать, другому на вид было не более десяти.

– Имён своих они, видишь ли, не открывают, даже друг дружке не говорят. Это клятва у них такая, – захихикал Пэй Син, наклоняясь над пленником. – Да нам с супругой так и удобней. Зовём своих слуг как братьев или племянников – по старшинству. Ты самый младший, значит, имя твоё будет «Третий».

Не добавив больше ни слова, Пэй Син вышел и запер снаружи дверь, словно навсегда закрыл путь назад, в детство.

Для того, кого называли теперь не по имени, а по прозвищу – Третий, – началась совсем другая, очень трудная жизнь. Вставать приходилось до света. Воду носить, стирать, подметать двор, чистить стойло. Взрослых слуг Пэй Син с женой не держали. Вся работа по дому и на дворе лежала на мальчиках. Лишь еду хозяйка приготавливала сама, в кухню никого не пускала. От зари до темна звучал во дворе её пронзительный голос: «Первый, живей неси коробы и корзины в повозку. Хозяин едет на рынок»; «Бездельник Второй, черепашье отродье, сколько можно копаться с котлами? Смотри, если недочиста отскребёшь, шкуру спущу»; «Эй, господин неженка, куда глаза твои смотрят? Не видишь, что ли, что в кадушке дно проступило? Палки отведать захотел?»

Третий бросал метёлку, которой подметал двор, и бежал с ведром к задней стене, где находился колодец.

Погиб бы, наверное, Третий от непосильной работы и от побоев, если бы старшие мальчики не исхитрялись тайком выполнять за него добрую половину дел. Узнай об этом хозяйка – избила бы всех троих. Дралась она бамбуковой палкой, опускала, не разбирая, на плечи, на голову. Особенно часто доставалось Второму. Был он тонок и гибок, как ласка, и отличался такой же проворностью. То в кухню залезет и стащит лепёшку, то к воротам подскочит, что строго-настрого запрещалось. Дорого ему обходилось непослушание. Избитый, весь в синяках и ссадинах, он сжимал в кулаки свои тонкие пальцы и морщился от боли и обиды. Нити узких бровей наползали на лоб. На глазах наворачивались слёзы.